— Да, верно… — отозвалась Кристина, прищурившись. Только сейчас она заметила на шее женщины шнурок с какой-то руной, незнакомой и очень причудливой. Ведьма? Что ж, этого следовало ожидать.
— Я хотела сказать не это, — продолжила путница. — Вы правильно сделали, что отвезли своего сына прочь, в безопасное место. — Как важно для Кристины было услышать этот в тот миг! — Но… вы же сами замечаете, что он ведёт себя порою слишком странно.
— Я бы сказала, пугающе, — заметила она. — Как будто он… не считает меня родной.
Она не знала, зачем открывает это незнакомой женщине, случайно встретившейся на дороге путнице, похожей на ведьму, но та так пристально смотрела на неё, что оторваться и промолчать, проигнорировать её вопросы было попросту невозможно. Кристина покачала головой, пытаясь обнаружить на себе какое-нибудь подчиняющее заклинание, но не смогла. Потом только она поняла, что дело было не в магии — её притягивали эти глаза, зелёные, будто изумруды или лесная летняя трава.
— Это всё потому, что душой мальчика завладел ваш заклятый враг, — почти шёпотом проговорила ведьма. — Полностью она ещё не принадлежит ему, но он постепенно подчиняет её себе и превращает ребёнка в то чудовище, каким при жизни был сам. Вы должны избавить своего сына от этого проклятия, иначе рано или поздно ваш враг восстанет, воскреснет в нём…
— Я не очень понимаю, — прервала её Кристина, чувствуя, как дрожит от страха. Главное — с коня не свалиться… — В моём сыне — чья-то душа, которая поглощает его собственную душу?
— Верно, — кивнула ведьма.
Кристина нахмурилась, пытаясь унять леденящую дрожь. А она ведь догадывалась. Чувствовала, что во время своих приступов злобы Джеймс становится будто чужим человеком. Не ребёнком, а чудовищем с ледяным сердцем. Будто им кто-то управляет, дёргает за ниточки и заставляет произносить, что ему плевать на неё, что он не хочет её видеть… О том, что он ненавидит её, Джеймс не говорил ещё ни разу, но порой Кристина чувствовала эту ненависть в его хмуром взгляде, прожигающим насквозь её сердце.
— Но… что же с этим делать? — дрожащим голосом спросила она.
— Чужую душу можно изгнать. Но не торопитесь! — предупредила женщина, заметив, что Кристина прямо сейчас готова развернуть коня и броситься обратно в Вэйд. — Дело не терпит спешки. Да и самой вам сил вряд ли хватит…
— Но если за это время душа… моего врага поглотит его душу?
— Это случится нескоро, — утешила её ведьма, теребя пальцами свою руну. — Это очень долгий и медленный процесс. Но обратимый.
— И откуда ты всё это знаешь?
— Стоит посмотреть в глаза вашему сыну, и всё станет понятно, — усмехнулась ведьма. — Ваша сила невелика, и вы не видите, но я — видела. Вам может помочь другой маг, более могущественный, чем вы. Но, повторяю, не спешите. Пусть мальчик сейчас остаётся там, куда вы его отвезли. Такая магия с переселением и слиянием душ… — Женщина вздохнула и покачала головой. — Она попросту недопустима. Ни Бог, ни дьявол не покровительствуют ей, она принадлежит третьей стороне, самой жуткой и опасной из всех сторон.
Кристина окончательно перестала понимать то, что говорила женщина. Из головы не вылетал один-единственный вопрос: кто этот враг? Заклятый — и явно мёртвый… Карпер? Но когда и как… Впрочем, это уже неважно. Да и слова о третьей стороне понятны — он не верил ни в Бога, ни в дьявола, а поклонялся множеству древних шингстенских богов и богинь, которые и могли бы дать ему силу перемещать свою душу.
Это было поистине страшно, и Кристину ощутимо передёрнуло. Сжав поводья, она выпрямилась, взглянув вперёд. Нет, нужно вернуться, вернуться в Вэйд прямо сейчас, забрать Джеймса и попробовать самой исцелить его от этой чумы.
— Не торопитесь, — словно прочитав её мысли, предупредила ведьма. — Время есть. Ваш сын ещё долго сможет оставаться собой. Он сильный — прямо как вы. А вы помните о войне.
С этими словами она перекинула посох из левой руки в правую и направилась прочь, своей дорогой.
Весь день Элис терзало чувство непонятного предвкушения чего-то грандиозного и пугающего. Это мешало сосредоточиться на делах, и перо в её пальцах дрожало, и все буквы на пергаменте выходили кривыми… Поначалу от этого чувства было как-то душно, и Элис открыла окно своего кабинета, хотя духота почти никуда не делась: лето в Шингстен пришло рано и тут же ударило жарой, изредка сменяющейся ливнями и грозами, после которых солнце, набравшись сил, начинало греть и светить гораздо ярче и жарче.
Сквозь открытое окно в кабинет иногда залетали лёгкие сквозняки — слабые глотки свежего воздуха, помогающие ей не сойти с ума. А вот в спальне её возлюбленного мужа, лорда Киллеана, ставни всегда были закрыты наглухо. В глубине души Элис надеялась, что он просто сдохнет от духоты, но он почему-то продолжал жить, точнее, существовать безвольным созданием, не способным шевелиться и даже разговаривать. И это было так непонятно и странно для неё… Что ему нужно от этой жизни? На что он надеется? Почему не сдаётся? Элис на его месте давно бы сдалась… И наверняка вокруг неё нашлись бы люди, желающие ей помочь. Она же не стремилась помогать Киллеану, хоть и часто читала желание смерти в его глазах. И улыбалась.
Рано или поздно он уйдёт сам, и Элис просто не представляла, как тогда всё изменится… и изменится ли вообще.
Усталость она почувствовала лишь к вечеру. Днём было муторно, тоскливо, на плечи будто что-то давило, а в голове царила неразбериха… Но ноги заболели и пальцы заныли лишь тогда, когда закат начал плавиться от жары, разливаясь по горизонту алым маревом. Тут же в голову пришли те пугающие слова, что она услышала много лет назад и что всё пульсировали в её разуме с каждым годом всё сильнее. Солнце погаснет, ибо его закроет непроницаемая пелена…
Элис вздохнула и встала, чуть потянулась, чтобы размяться. Зевнула, разгладила ладонями подол чуть помятого платья из синего шёлка, поправила серебристый поясок. Вдруг услышала негромкий треск и поняла: рукава у этого платья стали чересчур узкими для неё… Надо бы отдать швее, пусть отрежет те, что есть, и пришьёт к ним рукава от старого голубого блио, длинные и свободные.
Элис огляделась. В кабинете, небольшом и обставленном довольно скромно, было темно — на столе горела одна свечка, и стоило зажечь ещё парочку, чтобы продолжить работу. Но сначала следовало немного отдохнуть, может, приказать подать ужин пораньше…
Внезапно в дверь постучали — Элис даже вздрогнула от этого глухого звука, разорвавшего абсолютную тишину. Заработавшись, она в конце концов забыла, что сегодня должны нагрянуть посетители… Нежданные и нежелательные. Которым следовало дать от ворот поворот сразу же, а не обещать принять, как только появится свободное время.
Элис сняла со спинки кресла длинную узорчатую шаль, набросила на плечи, чтобы скрыть маленькую дырочку на рукаве, уселась поудобнее и громко позволила войти.
На пороге стояла служанка — молодая светловолосая женщина в голубом платье и чёрном фартуке.
— К вам пришли, мледи, — проговорила она негромко, сложив руки в замок и чуть поклонившись.
— Пусть войдут, — вздохнула Элис, постукивая пальцем по подлокотнику кресла. — И смотри, не смей называть меня так при посторонних.
— Хорошо, ваша милость, — отозвалась служанка и выскользнула из кабинета.
Некоторых слуг невозможно было отучить глотать звуки и слоги, и Элис казалось это несолидным. К тому же обращение «ваша милость» нравилось ей куда больше. Но особенно сильно она любила древние шингстенские, почти не дошедшие до наших дней обращения «ясновельможная пани» для женщины и «ясновельможный пан» для мужчины.
Джойс Коллинз вошёл через минуту, закрыл за собой дверь и учтиво поклонился, не прекращая при этом улыбаться — вроде бы вежливо, но при этом настолько самодовольно, что аж тошнило. Несмотря на возраст, он был весьма красивым мужчиной, но Элис знала, какая гниль может скрываться за этой красотой. Ей было неприятно на него смотреть, но она всё же подняла взгляд — холодный, непроницаемый, не выражающий абсолютно ничего. Гость и бровью не повёл.
— Добрый вечер, миледи, — заговорил он приторно и вкрадчиво. — Могу я присесть?
Элис молча кивнула на стоящий напротив стола деревянный простой стул с жёсткой спинкой и без подлокотников. Коллинз присел на самый краешек и внимательно взглянул на женщину, которая даже не улыбнулась, ни слова ему не сказала. Она и так прекрасно знала, зачем он приехал, и была твёрдо уверена, что уедет он ни с чём.
Коллинз явился в Краухойз вчера, поздним вечером, когда Элис уже собиралась спать и никак не могла его принять. Утром она сослалась на срочные дела и велела ему прийти на закате. К тому же буквально за несколько часов до прибытия Джойса ей пришло письмо, ни дать ни взять, от самой Кристины: та предупреждала Элис о появлении своего блудного дядюшки в Драффарии и предостерегала её от союза с ним, ссылаясь на то, что это крайне ненадёжный человек. Леди Карпер пока не ответила — ей было любопытно выслушать и самого Джойса.
И вот он здесь — разодетый, будто на праздник: в чёрном камзоле с золотистой вышивкой на груди, в тёмно-сером плаще с золотыми фибулами, с кинжалом в красно-коричневых ножнах, прикреплённых к широкому поясу с серебром… Такой самодовольный и раздражающий… Захотелось запустить в него чем-нибудь тяжёлым — жаль, под рукой ничего подобного не оказалось.
— Жарковато у вас, — заметил Джойс, улыбаясь и приглаживая волосы.
«С каждым годом — всё сильнее», — хотела сказать Элис, но промолчала. Никто не должен знать, иначе будет ещё сложнее.
— Как добрались, милорд? — поинтересовалась она наигранно участливым тоном.
— Не без труда, — усмехнулся Коллинз, отчего-то стараясь не смотреть на Элис. Та, впрочем, не горела желанием любоваться его физиономией. — По морю, с попутным ветром ещё ничего, а вот по нолдийским лесам, до пристани, где всюду соглядатаи племянницы…
— Как она поживает? — поинтересовалась леди Карпер, прерывая его речь.