– Что есть сон? Что есть явь? – повторила Мег слова Мевураха.
Она обернулась к Учителю – но тот больше не смотрел на мистера Дженкинса. Проследив направление взгляда Мевураха, Мег увидела, что к ним стремительно ползет Луиза.
Мистера Дженкинса снова затрясло:
– Только не змея! Хватит! У меня фобия…
– Луиза правда совсем ручная, – успокоила его Мег. – Она вас не обидит.
– Змеи… – Мистер Дженкинс покачал головой. – Змеи, чудовища, великаны… Не может быть! Всего этого просто не может быть!
Мевурах прервал свою беседу с Луизой Большой, обернулся и тревожно воскликнул:
– Нам надо спешить! Эхтры в ярости. У Чарльза Уоллеса обострился митохондрит.
– Ой, Мевурах, помогите нам попасть домой поскорее! – вскрикнула Мег. – Я должна быть с ним!
– На это нет времени. Нам нужно немедленно отправиться в Метрон Аристон.
– Куда-куда?
Мевурах, не отвечая, обернулся к мистеру Дженкинсу:
– Сэр, вы предпочтете вернуться в школу и продолжить свои повседневные труды? Или вы все же рискнете отправиться с нами?
Мистер Дженкинс, похоже, совершенно растерялся:
– Нет, у меня точно нервный срыв!
– Только если вы сами этого захотите. На самом деле вы просто столкнулись с вещами, которые выходят за пределы вашего повседневного опыта. Но это не значит, что они – то есть мы не существуем.
Мег невольно почувствовала себя обязанной позаботиться об этом малопривлекательном человечке, которому она дала Имя.
– Мистер Дженкинс, может быть, вам все же лучше сказать в школе, что вы плохо себя чувствуете, и отправиться с нами?
Мистер Дженкинс беспомощно вскинул руки:
– А ведь тут были… вот только что… еще двое… двое людей, похожих на меня?
– Были, конечно. Но они исчезли.
– Куда?
Мег посмотрела на Мевураха.
Учитель выглядел мрачным.
– Когда эхтр принимает человеческий облик, он обычно стремится его сохранить.
Мег ухватилась за каменно-серый рукав Учителя:
– А это первое испытание – как это получилось? Вы же его не нарочно выдумали, правда? Вы же не могли сказать эхтрам, чтобы они превратились в мистера Дженкинса, нет?
– Мег, – негромко ответил он, – я же говорил, что мне нужна твоя помощь.
– Вы… вы хотите сказать, что это все равно случилось бы? Что эхтры превратились бы в мистера Дженкинса, даже если…
– Мистер Дженкинс был самой подходящей целью для их замыслов.
Мистер Дженкинс, дрожа и пошатываясь, засеменил к Мевураху, сбивчиво бормоча:
– Нет, послушайте, я не знаю, кто вы такой, и меня это не интересует, но я требую объяснений!
Голос Мевураха теперь больше напоминал не виолончель, а английский рожок, чистый и печальный.
– Быть может, сегодня в вашем мире подобное явление назвали бы шизофренией. Я лично предпочитаю старый термин «одержимость».
– Шизофре… сэр, вы сомневаетесь в моей вменяемости?!
Луиза что-то нетерпеливо прошипела.
– Мистер Дженкинс, – негромко ответил Мевурах, – нам надо идти. Либо возвращайтесь в школу, либо идемте с нами. Решайте сейчас!
И Мег, к своему удивлению, попросила:
– Мистер Дженкинс, идемте с нами, пожалуйста!
– Но мои обязанности…
– Вы же понимаете, что не можете просто взять и вернуться в школу после всего, что случилось!
Мистер Дженкинс снова застонал. Его лицо из серого сделалось зеленоватым.
– И после того, как вы познакомились с херувимом и Мевурахом.
– С херуви…
Луиза снова зашипела.
– Идете вы или нет? – осведомился Мевурах.
– Маргарет дала мне Имя, – вполголоса ответил мистер Дженкинс. – Да, я пойду.
Прогиноскес расправил огромное крыло и притянул к себе Мег. Она услышала оглушительное сердцебиение, гулкое, как удары медного гонга. Увидела овальный глаз с расширяющимся зрачком…
И прошла сквозь него.
И с некоторым разочарованием обнаружила, что они очутились всего-навсего на выгоне, на валуне, с которого они смотрели на звезды.
Постойте, постойте – а тот ли это валун?
Мег зажмурилась, а когда она снова открыла глаза, там были и мистер Дженкинс, и Мевурах, и Кальвин тоже («Ой, Мевурах, спасибо!»). Кальвин протянул руку Мег, и ей сделалось тепло от его широкой улыбки.
Осенняя прохлада куда-то делась. Теперь тут дул легкий ветерок, теплый, будто летом. И вокруг звенели, гудели и жужжали все летние насекомые: и кузнечики, и кобылки, и, к сожалению, комарье тоже. Издали доносилось кваканье лягушек, где-то тянула свою скрипучую песню древесная жаба. Небо было густо усеяно звездами, звездами, которые летом всегда кажутся ближе к земле, чем зимой.
Мевурах уселся на камень, скрестив ноги, и жестом подозвал их к себе. Мег села перед ним и увидела, что Луиза свернулась поблизости, положив голову на развернутое крыло Прогиноскеса. Кальвин сел подле Мег, а мистер Дженкинс, который явно чувствовал себя неловко, остался стоять, переминаясь с ноги на ногу.
Мег подвинулась поближе к Кальвину, запрокинула голову и посмотрела на небо.
И ахнула. Звезды – близкие летние звезды, частые, как ромашки на лугу, вовсе не были знакомыми планетами и созвездиями, которые она так часто наблюдала вместе с родителями. Они были такие же чужие, как созвездия, которые она видела там, где Прогиноскес показывал ей жуткие деяния эхтров.
– Мевурах, – спросил Кальвин, – где мы?
– Это Метрон Аристон.
– Что такое Метрон Аристон? Планета?
– Нет. Это идея. Постулат. «Наилучшая мера», как говорили древние. Мне проще иметь с ней дело, когда я в своей родной галактике, поэтому мы сейчас находимся в районе солнечной системы Мондрион в галактике Веганюэль. Звезды, которые вы видите, – те, что известны мне, те, что видны с моей родной планеты.
– Зачем мы здесь?
– Согласно постулату Метрон Аристон, все размеры относительны. Этот постулат позволяет изменить твой размер так, что ты сможешь взаимодействовать и с огромной звездой, и с микроскопической фарандолой.
Мег уставилась на него изумленно и недоверчиво. Фарандолы до сих пор казались ей еще менее реальными, чем Чарльз-Уоллесовы «драконы».
– С фарандолой? Мы действительно сможем увидеть фарандолы?
– Да.
– Но ведь это же невозможно! Фарандолы такие крохотные, что…
– Насколько они крохотные? – спросил Мевурах.
– Такие крохотные, что уму непостижимо. Так говорит моя мама.
Мистер Дженкинс растерянно хмыкнул и снова переступил с ноги на ногу.
Мевурах сказал:
– И все же миссис Мёрри убеждена, что доказала существование фарандол. Теперь давайте предположим: вот мы сейчас в галактике Веганюэль, за два триллиона световых лет от вас. Веганюэль почти такого же размера, как ваша собственная галактика. За какое время Млечный Путь совершает один оборот?
Поскольку все молчали, Мег ответила:
– За двести миллиардов лет по часовой стрелке.
– Ну, то есть это дает нам общее представление о размерах вашей галактики, верно?
– Ну очень общее! – сказал Кальвин. – Наш разум просто не в состоянии постичь такие огромные, космические величины.
– А ты не пытайся постичь это разумом. Ваш разум – вещь крайне ограниченная. Используй интуицию. Подумай о размерах вашей галактики. Теперь подумай о вашем Солнце. Это звезда. Она намного меньше всей галактики, так ведь?
– Ну конечно!
– А теперь подумайте о себе в сравнении с размерами своего Солнца. Представьте, насколько вы меньше его. Представили?
– Вроде бы да… – сказала Мег.
– А теперь подумайте о митохондрии. Представьте себе митохондрии, которые обитают в клетках всех живых существ. Насколько они меньше вас!
– А я-то думал, Чарльз Уоллес все это сочиняет, чтобы повыпендриваться… – сказал про себя мистер Дженкинс.
Мевурах продолжал:
– А теперь представьте себе, что фарандола настолько же меньше митохондрии, насколько митохондрия меньше вас.
– На этот раз, – заметил Кальвин, – проблема в том, что наш разум не в состоянии постичь что-то настолько микроскопическое.
Мевурах сказал:
– Иными словами, фарандола настолько же меньше вас, насколько ваша галактика больше вас.
Кальвин присвистнул:
– То есть получается, для фарандолы любой из нас так же велик, как галактика?
– Ну, более или менее. Для своих фарандол ты и есть галактика.
– И как же тогда мы можем с ней взаимодействовать?
– Я ведь только что вам объяснил, – очень терпеливо повторил Мевурах, – что согласно Метрону Аристону мы можем практически полностью пренебречь различиями в масштабах, которые на самом деле совершенно несущественны.
Он повернул голову и посмотрел в сторону огромных ледниковых валунов.
– А эти валуны, – спросила Мег, – они действительно здесь?
– В Метроне Аристоне нет никакого «здесь», – отвечал Мевурах. – Я просто стараюсь упростить вам задачу, поместив вас в привычные визуальные условия. Вам надо постараться постигать происходящее не только своим узким человеческим разумом – в проблемах, которые стоят перед нами, от него все равно толку не так уж много.
Мистер Дженкинс наконец-то сел, неловко пристроившись на краешке валуна.
– Но чем же я тогда постигать буду? С интуицией у меня всегда было плохо.
– Постигать надо сердцем. Всем собой, а не только частью себя.
Мистер Дженкинс застонал:
– Я пожилой человек, я уже не поддаюсь обучению! Старого пса новым трюкам не выучишь. Мое время позади.
– Ну что вы, мистер Дженкинс! – воскликнула Мег. – Для вас все еще только начинается!
Мистер Дженкинс уныло покачал головой:
– Может, было бы лучше, если бы ты так и не дала мне Имя. Для чего мне вообще видеть тебя такой? Или твоего братишку? Или это кошмарное животное?
Прогиноскес полыхнул, как небольшой вулкан.
Мистер Дженкинс застыл, хотя бледнеть ему было дальне некуда.
– Таких, как ты, еще много?
– Херувимов очень много, – отвечал Прогиноскес, – но точно таких же, как я, нет ни единого.
– Ну вот, – сказал мистер Дженкинс. – То-то и оно.