Усы мышевидной фарандолы сердито загудели:
– Какие же тупые эти создания, раз даже не знают, кто живет у них внутри! А ведь им выпало такое счастье – сделаться жилищем фарандол! Ведь мы чрезвычайно важны, и чем дальше – тем важнее!
Над головой фарандолы, позади Прогиноскеса и Луизы Большой, стремительно пронеслась над горизонтом фигура мистера Дженкинса.
Мистер Дженкинс, стоявший рядом с Мег и Кальвином, содрогнулся.
Мевурах помрачнел:
– Эхтры взялись за дело!
Мышевидная фарандола даже ухом не повела:
– Мой кверкус – мое древо – не давал потомства уже целую сотню лет. По нашему счету, разумеется. Вот сколько времени мне потребуется, чтобы стать взрослым, – а ведь сейчас я всего лишь во второй фазе!
– Я вижу, ты нам все равно расскажешь о своей первой фазе, хотим мы этого или нет, – сказала Мег самым нелюбезным тоном. – Ну, валяй рассказывай!
Увидев Чарльза Уоллеса в его нынешнем состоянии, а вслед за этим еще одного эхтра – мистера Дженкинса, она поневоле осознала, что успешно пройденное первое испытание еще не означает, что все закончится хорошо.
Мышевидная креветка-фарандола в ответ только сильнее затрепетала усами.
– Еще вчера утром я был заточен в одиноком золотом плоде, созревающем на моем древе. В полдень плод лопнул и раскрылся, и вот я явился на свет. В стадии головастика я отправился в Метрон Аристон и претерпел метаморфозу, и вот я здесь, перед вами. Кстати, мое имя – Спорос, и мне очень не нравится, что вы обо мне думаете именами вроде «мышевидное», «креветка» или «тварюшка». Спорос, ясно? Когда я завершу эту фазу своего образования – если, конечно, я ее завершу – с одним из вас в качестве напарника, – я укоренюсь и начну Углубляться. Минует целая вечность, прежде чем я выпущу из своего слоевища маленький зеленый росток и начну превращаться в водяную листопадную спороносную плодоносящую хвойную фарандолу.
У Кальвина глаза на лоб полезли.
– Что за бред? Я изучал биологию. Такого просто не может быть. Ты не можешь существовать!
– И ты тоже! – надменно отпарировал Спорос. – Все действительно важное – невозможно. Мевурах, неужто мне действительно придется заниматься вместе с кем-то из этих земляшек?
Луиза Большая подняла голову над своими кольцами, взглянула на Спороса и сомкнула тяжелые веки.
– Такие речи не добавляют тебе популярности, Спорос, – заметил Мевурах.
– Ну, я же ведь не какой-нибудь землянин! Земляне только потому и важны, что в них обитают фарандолы. А фарандолам собственная популярность безразлична.
Мевурах отвернулся от Спороса с молчаливым упреком.
– Кальвин! Вы со Споросом будете работать вместе.
– Эх, не везет так не везет! – примерно это провибрировал Спорос, хотя Мег подумала, что это скорее следовало бы сказать Кальвину.
Мистер Дженкинс спросил:
– Мевурах, нельзя ли узнать…
– Да?
– Тот, другой, – я ведь только что видел еще одного своего двойника, не так ли?
– Боюсь, что да.
– Что это означает?
– Ничего хорошего.
– Понимаете, – добавил Прогиноскес, – мы ведь сейчас не в каком-то определенном месте. Мы находимся в Метроне Аристоне. То есть попросту в некой идее, которую Мевурах поместил где-то в солнечной системе Мондрион в галактике Веганюэль. И Дженкинс-эхтр на самом деле не должен был проникнуть сюда следом за нами. А это означает…
– Что? – осведомилась Мег.
– Да ничего хорошего, – ответил Прогиноскес вслед за Мевурахом.
Спорос вновь зашевелил усами:
– Ну и долго мы будем тут стоять и чесать языками? Когда же мы отправляемся?
– Очень скоро.
– Куда? – спросила Мег. По спине пробежал зловещий холодок.
– Далеко-далеко, Мег.
– А как же мама с папой… и Чарльз Уоллес… и близнецы… не можем же мы просто взять и отправиться неведомо куда, когда Чарльз Уоллес так болен, и…
– Именно поэтому мы и отправляемся в путь, Мег, – ответил ей Мевурах.
Спорос вновь издал несколько переливчатых звуков, и Мег истолковала это как:
– Вы что, не можете взять и связаться с домом, просто дотянуться друг до друга и поговорить, когда вам надо? – А потом с ужасом: – Господи, я просто не представляю, как настолько невежественные существа, как вы, трое землян, вообще можете с чем-то справиться! Вы хотите сказать, что вы там у себя на Земле никогда не общаетесь ни друг с другом, ни с другими планетами? Вы хотите сказать, ваша планета так и вращается в космосе одна-одинешенька? Вам там не одиноко? Ему не одиноко?
– Кому – ему?
– Ну, или ей. Вашей планете. Это же ужасное одиночество!
– Ну да, пожалуй, так оно и есть, – согласился Кальвин. – Но наша планета прекрасна!
– Ну что уж там, – сказал Спорос, – что есть, то есть. Я-то ведь родился только вчера и оттуда попал сразу в Метрон Аристон, к Мевураху. Я не знаю никаких других планет, кроме планет солнечной системы Мондриона, и они между собой непрерывно болтают. Пожалуй, даже чересчур много болтают, если хотите знать мое мнение.
– Вообще-то, не хотим, – попыталась вмешаться Мег, но Спорос звенел себе дальше:
– От души надеюсь, что я не родился в какой-нибудь ужасной митохондрии, живущей внутри какого-нибудь жалкого человечишки, обитающего на одинокой планете вроде вашей. Вы же все с одной планеты, да? Я так и думал. Ох ты ж! Я сразу понял, что от вас не будет никакого проку в том, чтобы помочь мне преодолеть мои испытания. Я лучше посмотрю, который сейчас час.
– А как ты определяешь время? – с любопытством поинтересовался Кальвин.
– По листьям, разумеется. Ты хочешь сказать, что даже время суток определять не умеешь?
– Умею, конечно! По часам.
– А что такое часы?
Кальвин показал ему руку с часами. Своими наручными часами Кальвин очень гордился: часы он получил в школе, в качестве приза, они показывали не только время, но и дату, в них была секундная стрелка и еще вдобавок секундомер.
– Что за странный предмет? – Спорос уставился на часы с некоторым презрением. – Он только ваше время показывает или вообще любое?
– Наверно, только наше.
– То есть ты хочешь сказать, что если вам нужно узнать, сколько времени где-нибудь в галактике Мевураха или в какой-нибудь отдаленной митохондрии, эти ваши часы вам ничем не помогут?
– Ну… нет, не помогут. Они показывают время только в том часовом поясе, где я нахожусь.
– Иада могучая! Как же у вас на планете все запутано! От души надеюсь, что человек, в котором я обитаю, не с вашей планеты.
– Мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит? – жалобно взмолился мистер Дженкинс.
– Мистер Дженкинс, – сказала Мег, – вы же знаете, кто такие эхтры?
– Нет, не знаю! Я только знаю, что они изображали меня.
Мевурах опустил свои огромные руки на сутулые плечи мистера Дженкинса и сурово посмотрел на него сверху вниз:
– В мире существуют некие злые силы.
Мистер Дженкинс молча кивнул. С этим он не спорил.
– Они действуют по всей Вселенной.
Мистер Дженкинс покосился на херувима, который расправил все свои крылья, словно потягивался.
– А они… они большие?
– У них нет определенного размера. Они могут быть любого размера. Эхтр может сделаться огромным, как галактика, и крохотным, как фарандола. Или, как вы видели, стать вашим собственным двойником. Все это силы пустоты, те, кто лишает Имен. Их цель – полностью аннулировать, то есть уничтожить, все Творение.
– А какое отношение они имеют к Чарльзу Уоллесу?
– Эхтры пытаются уничтожить его митохондрии.
– Но для чего им связываться с ребенком?
– Равновесие Вселенной не всегда зависит от великих и могущественных.
Луиза Большая настойчиво зашипела. Мег была почти уверена: змея хочет сказать, что она побудет с Чарльзом Уоллесом, чтобы подбадривать его, уговаривать продолжать бороться за жизнь.
– Луиза, пожалуйста, ради бога, ты с ним побудешь, да? Ты поможешь ему?
– Я побуду с ним.
– С ним все будет в порядке?
Луиза не ответила.
Мевурах сказал мистеру Дженкинсу:
– Если митохондрии Чарльза Уоллеса умрут, он тоже умрет. Вы это понимаете?
Мистер Дженкинс покачал головой:
– Я-то думал, он эти умные слова сам сочиняет. Я думал, он просто выпендривается. Я и не знал, что эти митохондрии существуют на самом деле.
Мевурах обернулся к Мег:
– Объясни!
– Я попробую. Но знаете, мистер Дженкинс, я сама не уверена, что все правильно понимаю. Я только знаю, что, чтобы жить, нам нужна энергия. Так?
– Ну да…
Мег чувствовала, как Мевурах вникает ей нужные сведения. Ее разум машинально рассортировывал их, упрощал, переводил в слова, которые, как она надеялась, мистер Дженкинс должен понять.
– Так вот, у каждой из наших митохондрий есть своя встроенная система, ограничивающая скорость, с которой она сжигает топливо. Это понятно, мистер Дженкинс?
– Продолжай, Маргарет.
– Если количество фарандол в митохондрии падает ниже определенного значения, тогда переноса водорода не происходит, топлива становится недостаточно, и в результате наступает смерть от недостатка энергии.
Мег почувствовала, как по рукам и ногам у нее поползли холодные мурашки. Описывать словами то, что, возможно, происходит сейчас внутри Чарльза Уоллеса, было почти невыносимо.
Она почувствовала, как Мевурах подталкивает ее изнутри, и продолжила:
– С митохондриями Чарльза Уоллеса что-то происходит. Я не знаю точно, что именно, потому что там много слов, которых я не понимаю, но его фарандолы умирают – может быть, даже убивают друг друга, – нет, не так. Я так поняла, что они отказываются петь, хотя это какая-то ерунда. В общем, они умирают, и от этого его митохондрии не могут производить достаточно кислорода.
Тут она прервалась и сердито воскликнула:
– Мевурах! Это же все какая-то ерунда! Как мы вообще можем им помешать делать то, что они делают, когда они такие крохотные, что их даже не видно? Скажите наконец! Чем мы можем помочь Чарльзу?