— Жаль, — вздохнула Вера. — С тобой так хорошо.
Та просто улыбнулась, потрепала девочку по руке, перегнувшись через стол, сказала:
— Я никуда и не деваюсь вроде как, не находишь? Хоть живи у меня, я только рада буду.
— Теть, у меня просьба есть к тебе.
— Это какая?
— Алексей наездник плохой. В их краях верхами не ездили.
Аглая посмотрела на меня с легким удивлением во взоре. Неумение ездить верхом тут точно за немалый косяк было, это уже давно я понял.
— Негде у нас было — у нас лодки вместо лошадей, — озвучил я старую версию.
— Ну… не проблема вообще-то, — пожала плечами тетка. — У нас с конями возни хватает, определю его к конюхам в науку, заодно научится коня обиходить. Вы как, не против? — обернулась она ко мне.
— Нет, отнюдь, — пожал я плечами. — Мне лишь бы результат был.
— Результат будет, — кивнула она. — Немного хоть умеете?
— Немного умею, — кивнул я, вспомнив свой поход до Новой Фактории. — Если рысцой-трусцой, то куда-то доеду, а вот что большее — сомневаюсь сильно. Мне бы велосипед куда проще был, — добавил я о желанном.
Интересно, кстати, сколько здесь велосипед стоит?
— Понятно.
Она задумалась, глядя в окно. Затем, обернувшись ко мне, сказала:
— Мы вот как сделаем: сейчас я тебя конюхам представлю, скажу им, что делать надо. А вечером ты коня возьмешь — и до Вериной усадьбы сам доедешь. А к утру сюда на нем же вернешься.
— Мне не до усадьбы, мне куда-то надо на проживание определиться еще, — сказал я. — В усадьбе оставаться не могу.
Она не стала спрашивать отчего да почему, лишь опять кивнула и сказала:
— Тогда заезжай, когда получится. Вечером?
— Завтра, может быть? — спохватилась Вера.
Я вспомнил о том, что вечером состоится первый серьезный разговор с дядей Евгеном, и сказал:
— Может быть, с утра завтра?
— Хорошо, — кивнула Аглая.
Провели мы в гостях у Аглаи еще с час примерно. Все это время тетка с племянницей болтали, а я сидел молча, все больше ловя себя на том, что откровенно любуюсь родственницей своей подопечной. Живая, улыбчивая и веселая, Аглая с каждой минутой мне нравилась все больше и больше. А тот факт, что она женщина свободная, равно не отягощенная ни детьми, ни супружескими обязанностями… В другое время и в другом месте я бы уже начал закидывать удочки на предмет установления отношений, причем со всей возможной активностью. Но сейчас… вот беда — не знал я, и заранее спросить не догадался, как в этих краях принято знакомиться с понравившимися женщинами. А то вдруг окажется, что шанс у меня всего один, и если накосячить, то второго уже не представится. Возможно такое? А почему бы и нет. Пошлют куда подальше — и ходи потом посланным.
Потом Аглая решила показать мне свои конюшни, похвастаться вроде как, а заодно представить и конюхам. Вера не пошла — чего она там не видела, — а я отказываться не стал, разумеется, ухватился за кончик надежды, что, глядишь, и выйдет из моей мысли что-нибудь путное.
У ворот конюшни нас встретили двое крепких мужиков, от которых еще крепче несло едким конским потом. Один из мужиков хранил на лице и торсе остатки выведенной татуировки, сразу отнесшей его к «одумавшимся» неграм, второй же был из христиан, судя по всему. Оба худы, жилисты, бородаты, обоим лет под сорок. Звали экс-негра Тимофеем, а «прирожденного христианина» — Степаном.
Обо мне разговора с самого начала не было, Аглая сразу перешла к распоряжениям по конюшням. Судя по реакции конюхов, по тому, как внимательно они слушали хозяйку фермы, можно было заключить, что говорит она дело. Мужики кивали, Тимофей даже несколько раз повторил по поводу какой-то кобылы, что «прикусывать начала»:
— Ага, ага, так и сделаю.
Затем мы все вместе пошли еще к какой-то лошади, насчет которой у конюхов появились подозрения на болезнь, и Аглая, ловко удерживая животное маленькой, но сильной рукой, быстро и как-то немилосердно ее осмотрела, после чего заключила, что кобыла здорова.
— Сколько у тебя лошадей? — не выдержав, спросил я.
— Сейчас двадцать одна, — сказала она. — Скоро пятерых продавать надо будет — в возраст вошли.
Чтобы это значило, я не знал, поэтому спросил о другом:
— А обращаться где научилась?
— От отца дело досталось, и училась на ветеринара, — ответила она, махнув рукой куда-то вдаль. — На Большом острове. Так что я еще и по вызовам езжу, если у кого какая животина болеет.
— То есть кошек и собак тоже пользуешь? — задал я не слишком умный вопрос исключительно с целью не дать разговору увянуть.
— А как же! — удивилась она вопросу. — Вон в сарайчике у меня еще и больница, там два кота и гусь сейчас.
К радости моей, Аглая меня вроде бы не дичилась, разговаривала с охотой, поэтому я себя на будущее авансом надеждой потешил: «Может быть, может быть, почему бы и нет?»
Учить меня верховой езде обязался экс-негр Тимофей. Такому моему неумению не удивился, лишь покивал задумчиво и сказал:
— Чего не научить? Научу. У нас племя с рождения в седле было, это дело знаем.
На том разговор и закончился. Договорились, что с утра следующего дня подъеду, да и пошли обратно в дом, где уже ждала меня Вера: пора было ехать к Дмитрию Бороде — вино торговать. Попрощались, тетка с племянницей поцеловались, и наша двуколка вновь выкатилась на дорогу, влекомая серой лошадкой.
До усадьбы Бороды оказалось около семи верст, фактически мы почти что вернулись назад, но немного другой дорогой, больше забирая к восточному берегу острова, а в конце концов выкатившись чуть ли не на пляж.
Усадьба Дмитрия как раз и располагалась на «первой линии пляжа», как любили объяснять такое расположение агенты по недвижимости в европейских странах у моря. Там это делало недвижимость дороже, а вот как здесь — понятия не имею. Однако было видно, что у берега упомянутый винодел поселился не зря. От пляжа тянулся вдаль дощатый пирс, возле которого покачивались на волнах две небольшие, ярко разрисованные парусные лодки.
— Это детей Дмитрия, — пояснила Вера. — У него трое ребят, все любят под парусом походить, да и сам Дмитрий рыбу ловит, на весь остров рыбак знатный.
Усадьба винодела была огорожена обычным забором из жердей на столбах, каким окружают загоны для скота, а вот дом выглядел солидно — стены толстые, окна маленькие, больше на крепость похож. О чем я не преминул сказать.
— Когда на остров последний налет был, тогда тут еще отец Дмитрия заправлял. И турки на нескольких шхунах и фелюгах прямо сюда подошли, к самому пляжу, и на лодках на берег высадились. Думали его усадьбу взять с ходу и дальше пройти, в долину. Видишь? — Она показала рукой.
И верно, усадьба Дмитрия Бороды как пробка запечатывала дефиле между двумя горами, а если лезть в гору с этого направления, то можно было много времени потерять: склоны здесь крутые и осыпающиеся.
— Ага, вижу, — кивнул я. — И что?
— А то, что отец Дмитрия, который тут тогда заправлял, с домашними и работниками в доме оборону заняли. И держались достаточно для того, чтобы полковник успел ополчение собрать и сюда подойти.
— Окна такие маленькие специально? — залюбопытствовал я.
— Конечно, — кивнула Вера. — Если тревогу объявляют, то ополченцы бегут в разные места, кто к какому ближе. Для фермеров, что ближе к холмам живут, место сбора как раз на дворе у Бороды. А сам Борода обязан был дом строить так, чтобы прикрывать этот проход.
— Это правила такие у вас? — удивился я.
— Конечно. Кто на большой кусок земли претендовал, тому всегда дополнительные обязанности давали.
Действительно, дом выглядел настоящим фортом. А если брать еще каменные сараи и какие-то подсобки, то получалась целая крепость. Которую и в лоб не возьмешь, и с фланга особо не обойдешь — все под обстрелом оттуда будет. А вообще система местной обороны мне умной кажется. Если нет возможности армию держать, то надо от ополчения получать максимум эффекта. И чувствуется, что здешнюю систему придумывал кто-то очень умный. Я не об ополченческой системе — я обо всем, с чем успел столкнуться. Есть такое впечатление, что не могла здешняя действительность сложиться так самостоятельно, стихийно, без чьей-то помощи. Не бывает так.
Был разгар рабочего дня, время обеда еще не наступило, и работа во дворе усадьбы кипела. Возле открытых дверей в подземный винный погреб мыли бочки. В воздухе стоял запах вина, стекающая по желобам вода была розовой — здесь специализировались на красном вине, белое делали на других островах.
Погреб был не один, и рядом, во втором, тоже что-то делали, опустив на лестницу деревянные мостки и установив сверху лебедку. Огромная деревянная бочка, поднимаемая снизу тросом, стала в дверях враспор, перекосившись, и трое бородатых мужиков старались ее развернуть, причем осторожно, чтобы не повредить.
На дворе за погребами кто-то как раз запрягал тяжеловоза в ломовую телегу, за невысокой загородкой женщина кормила квохчущих кур, в общем, суета была такая, какой и подобает быть в том месте, где никто от работы не бегает. Молодой парнишка подскочил к нам, взял лошадь под уздцы, повел ее к коновязи, а мы выпрыгнули из коляски.
— Вон Дмитрий, — сказала Вера, показав на кряжистого мужика с широченной, как у Кырлы-Мырлы, бородой, одетого в рабочий жилет на голое тело и стоящего у стены дома, уперев могучие руки в не менее могучие бока. Его я тоже узнал — видел вчера на поминках вместе с семейством.
Дмитрий явно давал какие-то ценные указания худому парню среднего роста, с косынкой на голове, туго обтягивающей череп, и с модной черной бородкой, которая вкупе с косынкой делала его похожим на пирата с картинки. Парень кивал в такт речи Бороды и даже что-то записывал в маленький блокнот.
Когда мы подошли ближе, винодел Борода нас увидел и широко заулыбался Вере. Сделал пару шагов навстречу, приобнял девочку ласково, мне же руку пожал вполне по-дружески.
— Заходите в дом, — пригласил он нас. — Нажарились? Пить хотите?