– Куда вы лезете, женщинам – в первую очередь! – завизжала тетка сзади.
Время растекалось, растягивалось, как кисель. Теперь фильм показывали в замедленной съемке. Вот спешит ко «Дворцу связи» охранник, тот самый, что еще возле входа заприметил Софью. Кажется, что каждый его шаг длится целую вечность. Невыносимо медленно она разворачивает рулон, достает из кармана скотч и начинает прикреплять его к стене. Вот охранник уже кладет руку ей на плечо, и тут его взгляд падает на плакат. Он замирает, опускает руку и бросается в самую гущу людей, туда, где взмыленные продавцы уже вскрывают витрины.
Тянутся к стеклянным дверцам со всех сторон руки. Рукав розовой курточки, кожаная белая перчатка, серая замызганная манжета, длинные ногти с крохотными цветочками на каждом, грубая мозолистая ладонь – все они шарят по полкам, хватают, отталкивают друг друга. Один из продавцов падает на пол под мощным напором толпы, его не замечают, топчут ногами. Софья ловила мощную, тяжелую и упругую волну обнаженной алчности, она хлестала наружу, как теплое шампанское из бутылки. Чудовище, что душило их исподволь, наконец-то вырвалось на свободу. Вот сейчас, еще минута, сейчас, когда каждый получит болезненный удар локтем, когда каждому станет больно и тяжело дышать, они опомнятся – сначала один, потом другой. Тогда откроется другое, то, что прячется под чудищем, потому что плакат должен вскрыть искреннее и глубинное, а оно не может быть тем, что она видит и чувствует сейчас, просто не может быть! Тогда волна поменяет свой цвет, вибрация сменит частоту, сольется с родной нотой Софьи, и она увидит фотографию целиком. Она замерла и вжалась в стену.
Со всех сторон сбегались к «Дворцу связи» люди, одни толпились вокруг и вытягивали шеи, другие – те, кто увидел плакат, – рвались в самую гущу, расталкивали соседей локтями, просачивались вперед, ругались матом, визжали. Софья не могла оторвать глаз от искаженных, красных лиц, ее трясло, сердце колотилось, как бешеное, но она не могла с места сойти, как прибитая к полу гвоздями. Пузатый мужик в грязной куртке оттолкнул ее, дыхнул тошнотворно перегаром, ринулся вперед и с размаху ударил кулаком в лицо упитанную тетку в цветастой куртке. Тетка завизжала:
– Помогите! Убивают!
И только тут спало оцепенение, время вернулось к привычному ритму, и осколки происходящего сложились в одно целое. Софью затошнило. Зачем она это сделала? Она же знала, догадывалась в глубине души, что ничего не выйдет! Какой глупой, нелепой была надежда… наивная дурочка! Идеалистка! Ну зачем? Она хотела сорвать плакат со стены, куда там открытки, уже не доберешься, хотя бы плакат. Толпа быстро оттеснила ее обратно. Софья беспомощно оглянулась вокруг, с трудом двигаясь против течения толпы, поднялась по лестнице на несколько ступенек наверх и вцепилась в перила ледяными пальцами. Отсюда весь «Дворец связи» был виден как на ладони. Сквозь гул голосов прорывался звон разбитого стекла, толпа шевелилась, как одно огромное чудовище, и переваривала витрины, шкафы и столы. На четвереньках из толпы выбрался продавец в желтой фирменной рубашке, один глаз заплыл, под носом запеклась кровь.
– Глядите! – заверещал женский голос. – Вот он!
Толпа рявкнула, ухнула, и жадные руки накинулись на парня, принялись стаскивать с него одежду. Вскоре из-за плотной стены людей его уже нельзя было разглядеть. Софья уставилась на плакат. Пусть его кто-нибудь сорвет, ну, пожалуйста, пусть кто-нибудь случайно его сорвет!
И словно в ответ на ее мысли чьи-то руки протянулись к плакату, сняли его со стены и исчезли. И тут же будто шторм вздохнул последний раз и стих, улегся разом гул голосов, начали расходиться люди. С улицы послышался вой сирен. Когда схлынула толпа, Софья увидела лежащего возле кассы продавца, почти голого, в кровавых подтеках. Он пробовал подняться, придерживая одну руку, и она вздохнула с облегчением – живой! Возле парня на коленках суетилась кассирша, вытирала салфеткой кровь под носом, что-то шептала. Вот она поднимает взгляд на Софью, смотрит прямо в глаза. Софья отшатнулась, ее словно током ударило. Кассирша знает? Вряд ли, наверное, просто по-женски почувствовала.
– Что ж вы, милая барышня, творите такое, а? – раздался сзади мягкий голос.
Софья вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял худой сутулый мужичок, в очках и с редкой бороденкой, которую он прятал в потрепанный шарф. В руках у него она узнала остатки своего плаката. Странно, но вместо испуга Софья почему-то испытала облегчение.
– Откуда вы знаете, что это я?
Он показал пальцем:
– Трудно не заметить.
Только сейчас Софья заметила, что все еще сжимает в руке скотч.
– Я… – Она не нашлась, что сказать.
– Пойдемте со мной.
Она вопросительно смотрела на него.
– Пойдемте, не бойтесь. Я никому о вас не расскажу. Быстрее же, сейчас милиция все оцепит, и проведете тут полночи.
И Софья пошла за ним. Она старалась не оглядываться назад, слишком боялась узнать, что стало с остальными продавцами, и кто еще пострадал. Она подавила в себе желание заткнуть уши, чтобы не слышать криков о помощи и воя сирен. Она просто шла, глядя в спину бородатому мужичку, а от того исходила волна тепла и спокойствия, легкая и добрая, одно его присутствие странным образом отрезвляло и успокаивало.
Софья и сама не заметила, как они оказались в маленькой пестрой лавке, и он усадил ее на табурет, покрытый мягким синим бархатом. По кончикам пальцев побежало тепло. Лед, сковавший тело, начал оттаивать, и отпустила, расслабилась, растворилась в мягкую воду сжатая внутренняя пружина.
– Меня зовут дядя Саша, – представился мужичок. – Я тут продавцом работаю.
– Софья, – ответила она.
– Ох, Софья… – вздохнул он и продолжил, то ли обращаясь к ней, то ли к самому себе. – Вы что же это, специально вывесили плакат на всеобщее обозрение? Да еще заманили столько народу посмотреть?
Она молча кивнула.
– Ай-ай-ай! Барышня, милая, вы ходите по лезвию бритвы, как по бульвару!
– Я не думала, что все так получится… я хотела совсем другого! – искренне воскликнула Софья.
– Думала она… Вы что, не читали Кодекс?
– Какой кодекс? – не поняла Софья, но дядя Саша пропустил ее вопрос мимо ушей.
– Да еще такой шум подняли, завтра все газеты будут писать только об этом, нашему господину директору это не понравится.
– Шум? Ну напишут: «Афросеть» устроила безумную рекламную акцию. В первый раз у них, что ли, такой дурдом?
– Такой – в первый, – вздохнул дядя Саша. – Вы что же, самоучка, что ли? И про Кодекс не знаете.
– Хотите сказать… эти волшебные открытки, не только я одна умею их делать?
– Уф, – он громко выдохнул. – Интересно, когда ребенок делает первый шаг, он что же, тоже считает себя единственным в мире ходячим ребенком?
Софья замолчала. Она пыталась до конца осознать его слова, в горле возник комок, захотелось не то расплакаться, не то обнять его, этого милого человека, благодаря которому она испытала облегчение, какого не чувствовала еще никогда в жизни. Она не сумасшедшая! Она только сейчас до конца поверила, что все происходящее – не плод ее воображения. Дядя Саша улыбался, излучая теплое спокойствие, его доброе лицо казалось удивительно знакомым, она как будто знала его уже сто лет.
– А вы… откуда вы про все это знаете?
– Посмотрите вокруг, это магазин для тех, кто делает открытки. Для скрапбукеров.
Она уже и сама вовсю разглядывала витрины. А товар был в них удивительным – живым и теплым. Бумажные цветы несли в себе по-детски беззаботную летнюю радость. Кружевная лента голубизной напоминала сочное вечернее небо, подвески-капельки дышали влажной свежестью. Все по очереди хотелось взять в руки и пощупать. Вещи были утонченными, передавали себя едва заметно, невесомо, совсем не так, как ее жалкие поделки из коробок, упаковок, рекламных проспектов и школьной цветной бумаги. Ей стало неловко, как если бы она неправильно посчитала два плюс два.
– А вот это у вас, – дядя Саша потряс остатками плаката. – Самодеятельность! Так нельзя.
– Почему? – удивилась Софья.
– Это опасно, милая барышня! Сами не знаете, что творите. Вам нужно изучить Кодекс, уяснить для себя правила.
– А где его можно взять?
– Этого я вам сказать не могу. – Он решительно мотнул головой.
– Тогда, может быть, вы расскажете мне о правилах?
– И этого я не могу. Это все только наш любимый господин директор может. Но я вам дам его визитку.
Он порылся в кармане и протянул ей черный конверт, размером не с обычную визитку, а с компакт-диск. Конверт освежал, холодил руки, как мятная конфета – горло. В этой лавке все – живое.
– И еще я хочу дать вам один совет.
Софья наморщила лоб. О правилах он, видите ли, не может рассказать, а советы дает. Внутри проснулось незваное раздражение, водная гладь спокойствия нарушилась, словно в нее бросили камень.
– Пока вы не знаете всего, что должны бы знать, не делайте открыток. Я вас очень прошу.
– Но почему? И почему вы мне указываете, что делать, а что нет?
– Милая барышня, я даже и не думал вам указывать. Поверьте, это для вашего же блага. И для блага окружающих, – он выразительно посмотрел на нее.
Софья была ему благодарна за то, что он не стал вдаваться в подробности и читать ей нотации. Но не удержалась и все же сказала вслух:
– Если б вы только знали, как часто я слышала эту фразу! «Для твоего же блага…»
Дядя Саша зарылся носом в шарф и хмыкнул. Потом полез под прилавок, открыл дверцу шкафчика и сказал:
– Вам нужно обязательно завести скрап-альбом.
– Альбом?
– Да. Скрапбукеру нельзя без альбома. Это как азбука или учебник, если хотите. Я вам его дам.
– У меня с собой мало денег.
– Считайте, что это подарок от фирмы.
Он вытащил из недр шкафчика и протянул ей плотную белую папку с кольцами. Софья заглянула внутрь и удивилась.
– Здесь же пусто.
– Пусто, – кивнул он. – Вы должны сами сделать каждую страничку.