– Мне кажется, я тебя потерял. Поздно уже что-то обсуждать. Надо было воспитывать тебя раньше, я упустил где-то важный момент, я плохой отец, – он говорил это скорее самому себе, чем Софье.
– Пап, ты что? – Она протянула руку, коснулась его дрожащих пальцев. – Я же здесь, я рядом. Ты не меня потерял. Ты потерял свою мечту, фантазию, а я ею никогда не была. Никогда, понимаешь?
– Я тебя не узнаю. – Он освободил свои руки, спрятал под стол.
Без привычной скорлупы страха она и сама не узнавала отца. Неужели они теперь навсегда станут чужими? Только общая родная нота может спасти их отношения, она нужна прямо сейчас, незамедлительно, срочно, как реанимация. Софья положила руку в карман, сжала мягкий детский мячик, наполненный радостью. Эта открытка – единственный шанс узнать его лучше прямо сейчас, найти точку соприкосновения, найти дыру в холодной каменной стене, которую они построили между собой собственными руками.
Поток… в каждом человеке есть поток, она еще не встречала ни одного такого, которого он не касался бы хотя бы самым краешком. Где он прячется в отце? Ответа на вопрос не пришло. Вместо этого накатили вдруг воспоминания. Ссадина на коленке, алая кровь течет, больно и страшно. Рядом отец, обнимает, утешает, смазывает ранку зеленкой, дует изо всех сил, чтобы не так щипало. Вот они в магазине, папа покупает ей ранец, самый дорогой и красивый, а еще ручки, пенал и самый большой набор разноцветных фломастеров. Дом, старая уютная квартирка в хрущевке, они вместе строят замок из конструктора, и оба хохочут, когда на самой верхушке почему-то оказывается дверь, а все окна вышли вверх ногами. Неужели сейчас перед ней тот самый человек, который читал ей книги, когда она болела гриппом? Сказки отец презирал, он читал ей вслух детские энциклопедии и пояснял все, что считал нужным, хотя она ни о чем не спрашивала. Она не помнила содержания этих книг, только голос, четкий, размеренный, как у диктора по телевидению, звучал в воспоминаниях ровным потоком, как теплый свет, как нежная мелодия, как… как Меркабур! Софья застыла, пронзенная этой мыслью, даже слезы перестали течь. Как больно! Она думала, что готова к боли, но ошибалась.
Любовь к дочери – вот и все, что дал ему волшебный поток. А он не сумел воспользоваться подарком. И теперь он больше не видит ее, его свет тянется к вымышленной девочке, той, которой никогда не было и не будет. Как вернуть его теперь?
Софья достала из кармана открытку с мячиком. Одну его сторону она крепко сжала ладонью, потом встала, подошла к отцу, взяла его широкую руку и положила на мяч с другой стороны. Между ними теперь был комочек детской радости. Сперва отец посмотрел на нее так, словно она уже умерла, но спустя мгновение его лицо изменилось.
Она сжимала мягкую тряпичную поверхность, а по руке струился волшебный свет, мощный поток Меркабура, целый водопад – она дала ему полную волю. Он втекал в мячик, а оттуда – в ладонь по ту сторону мяча. Голова кружилась так, что тяжело было стоять. Софья перебирала детские воспоминания, будто перематывала пленку на бешеной скорости, собирала в памяти все-все случаи, когда она чувствовала поток в отце, и весь этот концентрированный коктейль пропускала сквозь себя, как солнечный луч – сквозь цветное стекло.
Софья не помнила, как долго она так стояла, но отпустила мячик лишь тогда, когда у отца закрылись глаза, и он уронил голову на стол.
– Папа! Папа, тебе плохо? – Изо всех сил борясь с головокружением, она трясла его за плечо.
Знакомый врач с кардиобригадой примчался через пятнадцать минут.
Все это время мама даже не поднимала глаз на нее. Софья ничего не говорила, она просто молча верила. Мыслей в голове не осталось, только одна бесконечная вера.
– Кардиограмму для него можно считать почти нормальной, клинических признаков инфаркта нет, но давление низковатое, – сказал, наконец, врач. – Сейчас я сделаю пару уколов, он скоро придет в себя.
Мама украдкой вытерла платочком глаза и потянулась к Софье. Она обняла мать, прижала к себе и с удивлением поняла, что впервые в жизни мама ищет у нее поддержки. Софья словно стала старше собственной матери, и это на ней теперь лежит ответственность, это в ее руках сила. Она гладила маму по голове, шептала глупые слова:
– Ничего страшного, теперь все будет хорошо.
Они вместе ждали у постели, пока отец проснется. Когда он открыл глаза, мама сжала в своих ладонях его руку, он благодарно кивнул, скользнул взглядом по Софье, отвернулся.
Она похлопала его по плечу и поднялась к себе, в мансарду. Ее все еще немного покачивало, на лестнице она чуть не упала. Вошла в любимую комнату и снова поразилась произошедшей перемене – ощущение Меркабура сбивало с ног, как в квартире Надежды Петровны, когда она оказалась там в первый раз. Удивительно, не так и много она сделала открыток, а каким наработанным стало это место!
Софья вдруг поняла, что у нее совсем не осталось сил. Она забралась на диванчик и укрылась пледом, ее трясло мелкой дрожью. Не прошло и пяти минут, как она крепко спала.
Ее разбудил тихий шорох. В комнате было уже темно, и только отблески света из домов напротив позволяли различать смутные силуэты. Щелкнул выключатель настольной лампы.
– Проснулась? – спросил отец.
Она потянулась и выбралась из-под пледа. Ужасно хотелось есть, но она села и вопросительно посмотрела на него.
– Софья, – он замолчал, собирался со словами, она терпеливо ждала.
Папа выглядел растерянным. Она никогда его таким не видела раньше. У стола лежал большой мешок – тот самый, с альбомом и ножницами.
– Я не знаю, – продолжил он, наконец. – Не знаю, смогу ли я когда-нибудь понять тебя, но я попробую. Ты моя дочь, значит, я должен суметь.
Она поднялась, подошла ближе, положила руку в его ладонь, улыбнулась ему. Он встал, отнял руку, посмотрел в сторону и сказал:
– Вот я тебе принес тут… В общем, можешь уволиться, если хочешь. Только отработай две недели и передай все дела, как полагается, чтобы мне не было за тебя стыдно перед директором.
– Конечно, папа.
Когда отец ушел, Софья первым делом отыскала в пакете ножницы. Бронзовые ручки сияли, словно их кто-то начистил. Она закрывала глаза и сквозь веки видела исходящий от них золотой свет.
Теперь у нее есть две зацепки, и никакой контракт ей не нужен. Ее крепко держит реальный мир и не отпустит больше Меркабур, она идет по канату между мирами с надежной страховкой, и в руках у нее – шест для баланса. Когда она работала в отделе упаковки подарков, ей уже случалось испытывать сладкое ощущение, ради которого она мчалась каждый день на работу, как ребенок – утром первого января к елке. А теперь оно стало во сто крат сильнее. И не только момент созвучия с другим человеком влек ее с отчаянной, непреодолимой силой. Сама возможность найти в ком-то рядом то волшебное нечто, которое откликается, резонирует, пульсирует живым светом, – достаточно весомая причина, чтобы не покидать реальный мир. Бесконечное любопытство к людям и азарт поиска родной ноты – вот ради чего она теперь с радостью будет встречать каждый новый день своей жизни.
Но только благодаря Меркабуру она может проявить себя в этот мир так, чтобы самую малость, совсем чуточку его сдвинуть. Ее собственных сил не хватит, но вместе с потоком, с его мощью и напором у нее что-нибудь да получится. Она не хочет переводить стрелки на чужих путях судьбы, она лишь хочет показывать людям те дороги, что скрываются от них в тумане.
Софья достала визитки. Сейчас она закажет открытку, официально, через Магрина, потому что именно на него работает лучший специалист в нужной области. Это будет вдохновлялка для одной немолодой женщины, которая пишет книгу и печет пирожки.
Укрыт пеленой мягкий ватный мир вокруг, привычно расплываются очертания предметов, руки тонут в столе, как в сыпучем песке, и сами вылавливают то лист бумаги, то пуговицу, то набор со стразами. Инга колдовала над открыткой, сражаясь с потоком. Ветер, бегущий по рукам, сопротивлялся, не слушался, но она укрощала его, как дрессировщик – тигра, и укладывала непокорный поток вопреки его собственному устремлению. Немного подумав, она пришла к простым логическим выводам: в Меркабур утягивает открытка, которая либо вызывает полное отвращение к реальности, либо дарит на той стороне столько счастья, что невозможно от него отказаться ни на секунду. Значит, чтобы подействовало наверняка, надо, чтобы открытка делала сразу и то и другое. В ее нынешнем состоянии лучше всего удавалась Инге первая часть. Она выбирала черные бусины, серые ленточки и рисовала, лепила мрачный мир, наполняя его всем, что творилось у нее на душе. Как она могла быть такой дурой? Попалась на удочку, как ребенок, поверила в Деда Мороза, которого не существует. А теперь, будь добра, живи по-старому, отстаивай каждый божий день свои права и никому не доверяй, все зависит только от тебя. И она боролась. Это ее полное право – заключить контракт и спасти родителей. Инга всхлипнула и достала черный маркер. Опять слезы! Нервная система стала ни к черту со всеми этими страстями.
Софья все субботнее утро не выходила из своей мансарды. Мама принесла ей наверх обед, погладила по голове, пожелала приятного аппетита, а Софья не могла оторваться ни на секунду. В ряд перед ней лежали визитки и картонная заготовка. На открытке должно быть семь дверей, сделанных разными людьми, так сказала тетя Шура. Значит, надо найти семерых скрапбукеров. Сама Софья, тетя Шура, Семен, Джума – это четверо. Еще та незнакомая девушка, кандидат на заключение контракта, и сам Магрин, если, конечно, получится его уговорить. А кто будет седьмым? Ладно, об этом Софья подумает потом.
Она начала со старых знакомых. Софья уже решила, что они соберутся на квартире Надежды Петровны, нельзя шокировать родителей таким количеством странных гостей. Позвонила Ванде, узнала, что дверь от Джумы будет готова к завтрашнему дню, сообщила адрес и время встречи. Прислушалась к ощущениям в кончиках пальцев – неизвестно, врет ли Джума, но, по крайней мере, Ванда точно не врет. Заглянула на чашку чая к тете Шуре, та с пыхтением гордо сообщила, что дверь уже сделана