– Инга, я все решила, – сказала тетя Марта. – Мы уйдем с ним вдвоем. Моя Роза будет счастлива, к тебе вернутся мать с отцом, для всех нас так будет лучше.
– А как же седьмая дверь? – спросила Софья.
– Карусель и будет седьмой дверью, – подал голос усатый человечек.
Софья спросила, уже примерно представляя ответ. Ей не нужны были слова и объяснения. Она почувствовала все еще раньше, когда тетка только упомянула открытку с каруселью. Она ловила дыхание потока и думала только об одном: действительно ли сама Марта так решила, или это поток вел сейчас всех своими, ему одному известными путями? Так или иначе, сегодня она увидит в этой комнате Надежду Петровну. Софья ощущала это так ясно, как если бы они уже стояли рядом.
У Инги заложило уши, как будто перед носом у нее взорвали огромную хлопушку.
– Тетя, но он же последняя сволочь! Он хотел меня использовать! Давай его заставим, пусть он расскажет, как пользоваться открыткой, – заявила она, когда от ушей отлегло. – Эмиль Евгеньевич, вы-то куда смотрите?
Магрин нахмурился.
– Видите ли, Инга, ваша тетя несколько ошибается. Возможно, карусель и обеспечит безопасность гм… операции по обмену. Однако я все равно могу запретить это дело. – Он бросил выразительный взгляд на Софью. – Но не буду этого делать. Я готов закрыть глаза. Но вы должны понимать, что помогать вам я не могу и не буду.
– Да ладно тебе, Инга, не так уж он и плох, к тому же болен. – Тетя Марта похлопала Артура Германовича по плечу. – Должна же я сделать в жизни хоть одно по-настоящему доброе дело? Да, и кстати, деточка, я оставляю тебе свои ножницы. Ведь твоей маме тоже нужен будет скрапбукерский инструмент, когда она вернется. Больше этих ножниц ты должна беречь только Аллочку Борисовну.
– Тетя Марта!
Кристофоро Коломбо, сколько же слез в ней помещается! Инга обнимала тетку и думала, что будет по ней скучать, и опять ощущала ее своей настоящей родней, как в тот раз, когда Марта стукнула этого усатого типа сковородкой по голове. Тетка права – надо помочь Тараканищу. Инга и раньше это чувствовала, так подсказывала внутренняя радость.
– Все-все, не будем устраивать долгих прощаний. Давайте все сделаем прямо сейчас, пока я не передумала. – Тетка в последний раз сжала Ингу в объятиях и отстранилась.
Марта достала две открытки – одну большую, другую – поменьше. Инга поразилась – она и не думала, что старая грымза умеет так здорово рисовать. Или скопировала откуда-то? Картинка была такая чудесная, что ее хотелось повесить на потолке. Потому что, если каждый день сразу после пробуждения первым делом видишь такую картину, жизнь просто обязана быть прекрасной. Ажурный мостик вел от уютного домика из белого камня к лазурному морю. Окошко было занавешено уютными полосатыми занавесками в цвет любимых носков тети Марты. Двор украшали дорожки в цветах и апельсиновые деревья, над волнами раскинули крылья чайки, вдали виднелись силуэты гор, а у крыльца струя воды била из фонтанчика в виде больших бронзовых ножниц. По дорожке топал упитанный рыжий котище. Открытка дышала нежностью и романтикой, идеальное местечко для медового месяца. На стене дома висела фотография в рамке – Дина Львовна, дочь Розы. С обратной стороны Марта приклеила открытку с золотыми часами.
Тараканище достал свою открытку, поменьше и попроще.
– Я давно ее приготовил. – Он смущенно улыбнулся.
Открытка была больше похожа на коллаж из журнала «Красивые дома» или что-то в этом роде: элегантная дорогая обстановка, теннисный корт, поле для гольфа, парочка длинноногих девиц возле голубого бассейна и почему-то леопард.
– Эмиль, кажется, ты остался без контракта. – Инга услышала шепот Софьи.
– Ничего, как-нибудь разберусь. Не бери в голову, я сам виноват.
Софья вздохнула с облегчением. Она почему-то решила, что он должен на всех рассердиться и на нее тоже.
Они собрались в кружок. Инга чувствовала себя участницей дурацкой игры, мистификации, спиритического сеанса и никак не могла поверить, что сейчас увидит своих родителей. Артур Германович взял открытку с каруселью, снял с нее две детальки – воздушный шар с выпуклой корзинкой и пароход с нарисованным дымом – и поменял их местами.
– Теперь вы, – он отдал открытку тете Марте.
Она легонько толкнула карусель. Картинки завращались, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Наконец, стало казаться, что вокруг карусели дует настоящий ураган.
Один за другим они открывали свои двери. Первой открыла свою дверь – белоснежную, с почтовым ящиком и нарисованным голубем – Софья. За ней – Семен, потом, перекрестившись, тетя Шура, с улыбкой – дядя Саша, наконец, Марта открыла свою дверь из нарисованных занавесок в горошек. Открытка наполнялась потоком, оживала.
Инга в последний раз посмотрела на тетю и дернула свою дверь дрожащими пальцами. Марта, держащая за руку щуплого Артура Германовича, выглядела как волк из «Ну, погоди» под ручку с зайцем. Как можно любить тетку, которая делает хвостики на макушке, носит полосатые носки и туфли с пряжками? Инга уже не обращала внимания на слезы.
Комнату наполнил свист ветра. Ураган вокруг карусели достиг своего пика. Удивительно, что не оторвались картонные фигурки. Потом у Инги перед глазами все поплыло, пространство надвигалось на нее, пока весь мир не слился в одно яркое пятно света. Она зажмурилась, стало тяжело дышать, ветер сбивал с ног. Потом все внезапно стихло.
Когда Инга открыла глаза, под ногами, на полу, валялась открытка с каруселью, целая и невредимая. Над бархатным морем застыл пароходик с нарисованным дымом, под лучами солнца плыл по небу воздушный шар с выпуклый корзинкой.
– Инга! – услышала она два родных голоса одновременно.
– Мама! Папа! Я так соскучилась!
Софья топталась в сторонке. Надежда Петровна и Иннокентий Семенович в реальности выглядели старше. Больше седых волос, больше морщин, полнее фигуры. Они были здесь какими-то чужими, едва знакомыми. Обнимались с Ингой, смеялись, вытирали друг другу слезы. Тетя Шура шумно сморкалась в платок, дядя Саша шептал ей что-то на ухо. Семен снова уткнулся в свой карманный компьютер.
Когда все немного успокоились, Магрин отвел Надежду Петровну в сторону. Он что-то сказал (первую фразу Софья не расслышала), но лицо Надежды Петровны сразу сделалось озабоченным. «Я по-прежнему надеюсь на вас… никому не рассказывать», – долетали до Софьи обрывки фраз. Надежда Петровна несколько раз кивнула и пожала Эмилю руку. Магрин выскользнул за дверь, больше ни с кем не попрощавшись. Инга подошла к матери, они снова обнялись и заплакали.
Софье тоже захотелось уйти, но надо было поговорить с Надеждой Петровной, поблагодарить ее. Она огляделась вокруг, поискала, чем бы себя занять, чтобы не стоять как столб и не чувствовать себя лишней. Так бывает, когда случайно застаешь какой-то интимный семейный момент, только для своих. Она подняла открытку, которая лежала у нее под ногами. Что это? Неприятная какая! А бабочка знакомая. Это же ее собственная бабочка… Софья погладила крылышко, в нем цветным лучом заиграл поток. Привычно закружилась голова, поплыл мир перед глазами.
– А где Софья? – спросила Инга, когда они с мамой вытерли слезы и вдоволь наобнимались.
– Да, где она? Хочу посмотреть, какая она на самом деле, – ответила мама.
– Кажется, она воспользовалась вашей открыткой, – сказал Семен, не отрывая взгляда от маленького экрана.
– Не может быть! – Инга увидела лежащий на полу прямоугольник с взлохмаченной бабочкой. – Мама! Мама, я была такой дурой. Я же думала, я хотела… Она теперь там.
Инга не удержалась и опять всхлипнула.
– Господи боже, – вздохнула мама. – Как жаль, что меня не было рядом с тобой с самого начала.
– Надо что-то делать! – кипятилась Инга. – Я не могу ее там оставить!
– Инга, ну мы же теперь вдвоем, мы что-нибудь придумаем. Все будет хорошо, – утешала ее мама.
– Я пойду за ней.
– Не надо, – в маминых глазах отразился испуг. – Что, если вы обе там застрянете?
– Что же делать?
– Надо все просчитать, посоветоваться. Время еще есть.
Мама права. Надо все как следует продумать – способ, как ее достать, запасные пути для отступления, страховку, предохранитель, в конце концов. Надо успокоиться и придумать план взятия Бастилии. Дио мио, отчего так больно внутри? Как будто вырезают печенку. Что-то отрывается, обрывается, можно потерять сейчас что-то очень важное… и одновременно что-то рвется наружу, что-то сильнее ее самой.
Инга схватила открытку и провела пальцем вдоль крыльев бабочки прежде, чем мама схватила ее за руку. Вот и все, вот и кружится голова.
– Дочь стала взрослой, – успела она услышать голос отца, а потом провалилась в сумрак, наполненный шорохами.
Инга не двигалась, повинуясь инстинкту. Она шарила руками вокруг себя, но находила только пустоту. Когда глаза привыкли к темноте, она поняла, что стоит внутри башни, такой широкой и высокой, что не видно ни стен, ни пола, ни потолка. И под ногами – не пол, а узкая доска. Пахнет сыростью и плесенью, отовсюду слышатся шуршание и тягучие, заунывные кошачьи завывания.
– Софья! – позвала она громко и испугалась, услышав собственное эхо.
– Инга, – донеслось снизу.
От стен отразилось:
– Нга, нга, нга…
– Я тут, внизу! Прыгай!
Инга присела на корточки и посмотрела вниз. Там слабо светилась человеческая фигурка, раскинув руки и балансируя на точно такой же доске.
– Я промахнусь! – крикнула Инга.
– Нусь, нусь, нусь, – отозвались стены.
– Тогда обратно! – донеслось снизу. – Возвращайся!
– Щайся, щайся…
По спине у Инги бежала струйка холодного пота. Если она сейчас вернется в реальность, Софья так и будет торчать в этой башне? Но шагнуть вниз, в пропасть, и приземлиться на узенькую дощечку? Это тебе не с моста на резинке прыгать. А что будет, если Инга упадет? Интересно, что бы сказал сейчас грязный клоун? Пришлось бы ему по душе это место без шоколада?