– Косби, – отчетливо произнес он, – что я сказал… капитан Косби… Разве его не предупредили? Неужели Косби не мог сберечь гребной винт? Неужели не мог?.. – Затем Турок расхохотался; это был невеселый, неискренний смех, ужаснувший и без того перепуганную аудиторию.
– А я решил, что нанял самого лучшего капитана – Косби, – со злобой продолжил Турок. – Мне сказали: «Он что-нибудь придумает, чтобы спасти корабль. Он, как сучка бульдога, которая носится со щенками одного помета. Его невозможно вывести из равновесия». Ну что ж, мне солгали, утверждая это. Никому нельзя доверять. Даже своим друзьям, Карл. Запомни это. Даже своим друзьям…
– Но, отец… – перебил его Карл.
– Что? Что… Что! – Турка снова захлестнула ярость. – Что еще ты можешь добавить к этому хаосу? Собираешься рассказать о том, какой чудный человек Косби, или что я должен ждать Бекмана, или, того хуже, довериться твоему драгоценному балбесу братцу? Какие премудрые перлы ты преподнесешь нам сейчас, Карл?.. – Речь Турка снова стала невнятной, он ругался последними словами и сыпал невразумительными упреками.
Карл почувствовал на себе взгляд Энсона. Наверное, ему не следовало здесь находиться, подумал Карл; нельзя допускать, чтобы он оказался свидетелем этого срыва. – Почему бы нам не обсудить это наедине, отец? – многозначительно предложил Карл.
– А для чего? – оборвал его Турок. – Энсон в курсе всего. Во всяком случае, всего того, что знаешь ты. – Старик снова рассмеялся, но на этот раз обычным для него смехом: резким и коротким. – Кроме того, минуту назад ты был чрезвычайно рад его присутствию здесь, разве не так, мистер Фантазер? Когда решил, что я вот-вот окачурюсь. Решил, что старикашка спятил, – поддел Турок сына, махнув костлявым пальцем в его сторону.
Карл недоумевал, что же произошло с отцом. «Может быть, он заболел, – подумал он. – А может быть, просто слишком стар для таких перегрузок.
– Что я имел в виду, отец… – повторил Карл терпеливым тоном учителя, увещевающего непонятливого ученика.
– Что… что! – закричал Турок. – Идиоты! Самые настоящие! Простофили! Идиоты! Дураки! – Старик вскочил с кресла и швырнул плед на пол.
– Я имел в виду, – методично продолжил Карл, – что эта пустяковая авария вовсе не означает длительной задержки. Конечно, еще несколько лишних дней или даже недель не изменят ход событий на Борнео…
– Ты ничего не знаешь, Карл! Ничего! А сейчас убирайся отсюда, – завопил Турок. – И не показывайся больше в этой комнате!
1 сентября 1903 г.,
Порт-Саид.
Дорогой отец! Наверное, ты уже получил мою телеграмму с указанием нашего теперешнего местопребывания…
Джордж отложил перо, заглянул на страницу, лежавшую перед ним, а затем на оживленную улицу под окнами отеля «Бельвиль». В распахнутые окна ворвался прибрежный туман; сыроватый, соленый, он принес с собой запах огромной массы людей, скученных в тесноте города. Следом в комнату ворвались крики бродячих торговцев, скрип проезжающих повозок, мычание и блеяние скота и тьма-тьмущая акцентов и оттенков произношения, принадлежавших французам и арабам, населявшим город. Невозможно было усомниться, что и стол, и номер отеля стоят на твердой земле, и легкий – быть может, слишком легкий – распорядок жизни на море окончательно остался позади.
Из окон спальни (снабженная перекрестной вентиляцией, она помещалась на втором этаже отеля, откуда открывался роскошный вид на улицу) Джорджу были видны маяк и необъятное плечо высившейся на площади монументальной фигуры создателя и автора проекта Суэцкого канала Фердинанда де Лессепса.[30] Вид этой статуи придавал Джорджу мужества: она символизировала превосходство христианского подхода к жизни на чужой, мусульманской территории. Напоминала о порядке, способности четко различать истинное и ложное и о мощи, которую трезво мыслящие люди неизменно сохранят за собой, находясь в гуще невежественных и непросвещенных. Вспомнив, что является представителем господствующей расы, Джордж невольно подобрался, приняв более строгую позу. Ему придавали уверенности жесткие плечи пиджака и накрахмаленная манишка (даже несмотря на то, что под воротник начала стекать тоненькая струйка пота), и он безусловно упивался туго завязанным узлом галстука.
«Мы пробудем здесь еще неделю или две. Джонатан Клайв уверяет меня, что дольше это не затянется, а капитан Косби тем временем принимает все меры, чтобы исключить неприятности в будущем. Он зарекомендовал себя в высшей степени компетентным человеком. Полагаю, в его лице я обрел поистине идеального капитана. Отец, твоя рекомендация, как всегда, стопроцентно оправдалась».
«И это действительно так, – подумал Джордж, – с Косби нам в самом деле крупно повезло. Во-первых, он в целости и сохранности доставил нас сюда; во-вторых, перед тем приятно пощекотал нам нервы. Отцу не может не польстить его комплимент». (Джордж заметил, а может быть, и нет, что привычное «вы» под его пером неуловимо уступило место более уверенному «я»).
«Верфь Клайва – как раз то, что требуется. Она находится по соседству с британскими казармами, и все в ней отмечено «старомодной» отточенностью и исполнительностью. Арабский образ жизни утомителен. В нем так много лишенного формы и направления, так много отдано на милость судьбы и Аллаха, что честолюбие и правила поведения, неотъемлемые признаки хорошего воспитания, становятся как бы продолжением страсти или произвола. Не думаю, что этот образ жизни вызвал бы у тебя восхищение, отец.
Я буду держать тебя в курсе хода работ на верфи. А пока наилучшие пожелания всем в доме».
Образцовый сын поставил свое имя, потом негромко кашлянул, складывая письмо в конверт. «Что скажет отец, когда увидит все это?»– подумалось ему. Перед мысленным взором Джорджа возникла фигура Турка, объятого яростью, а рядом – фигуры Тони, Мартина и Карла, снующих взад и вперед и истерично взмахивающих руками, как бы силясь заслониться от извергающихся на них угроз и проклятий. «Да, Косби – это как раз то, что требуется», – повторил Джордж с удовлетворением. Стать здесь на якорь повелела сама судьба. Или провидение, как ее называют предсказатели.
Порт-Саид – это название звучало успокаивающе. Будто сталкиваешься с чем-то неуправляемым, как выводок цыплят, и вдруг – чудо! – в мгновение ока оно становится типично европейским портом с вполне рациональной системой работы. Джордж улыбнулся и обратился мыслью к повседневным вопросам. Встал, расправил манжеты, оглядел себя в зеркале, пригладил волосы, взял свою соломенную шляпу и вышел из комнаты, намереваясь нанести визит управляющему верфью Джонатану Клайву.
«Какой это замечательный человек, – размышлял Джордж, не спеша идя вдоль набережной. – Клайв обеспечивает нас цивилизованным жильем, делает все необходимое для капитана и его команды и к тому же заботится о том, чтобы мы, упаси Бог, не соскучились: снабжает экипажами для пикников, не забывает об играх для детей, организует кукольный театр в холле отеля. А с каким достоинством он работает! Никогда не суетясь, не затрачивая лишней энергии. Само спокойствие в эпицентре этого арабского смерча.
«Не стоит беспокоиться, мистер Экстельм. – С неповторимым шотландским выговором говорит он. – Не стоит беспокойства».
Минуя живописные окрестности отеля «Бельвиль» и огибая набережную в сторону гавани, Джордж мысленно оценивал советы и рекомендации своего нового друга. Присказка Джонатана Клайва обрастала новым слоем значений и смыслов, не имевших ничего общего с буквальным ее звучанием. «Не стоит беспокойства» – это выражение стало ключевой фразой, девизом, талисманом Джорджа. Оно воплощало в себе его надежды и невысказанные чаяния. Ибо Джордж наконец-то мог позволить себе строить планы на будущее: что он сделает для Джини, когда со всем этим будет покончено, чем он станет для Поля, Лиззи и малышки Джинкс. Как он сложит заново, кирпичик к кирпичику, утраченную семью. «Не стоит беспокойства, – сказал себе Джордж, – ибо у меня достанет времени и мудрости это сделать».
Несколько раз он задумывался о том, как опишет Юджинии свое новое «я». Прикидывал, что ей скажет и как. Сначала поведает ей, как однажды, во время соревнований по стрельбе на «Альседо» открыл для себя, что именно он, а не отец и уж тем более не Огден Бекман, призван взять на себя ответственность за их будущее. А уж потом и об этом недавнем откровении: магической присказке Джонатана Клайва. Будет лучше, если этот новый индивидуум, этот новый Джордж Экстельм станет для нее чудесным сюрпризом. Нет, он ничего не будет рассказывать: он покажет ей. Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать, напомнил себе Джордж.
«Не стоит беспокойства. Не стоит беспокойства». Улыбаясь, Джордж спускался по эспланаде. У портового города, невзирая на арабский орнамент, определенно появился некий утонченный французский дух (по крайней мере, так казалось Джорджу). Порт-Саид напоминал ему Довиль и Лозанну с их открытыми ресторанами, прогуливающимися нарядными горожанами, с их неспешным ритмом. Сидя в тени под зонтом одного из многих уличных кафе и потягивая абсент и кофе, Джордж мог спокойно наблюдать, как вращается мир. Пожалуй, именно этим и стоит сейчас заняться. А визит на верфь Джонатана Клайва мог и подождать. Джордж присел за столик и безмятежно любовался растекавшимся вокруг биением жизни.
Широкую эспланаду надежно защищала от волн сложенная из четырехугольных гранитных глыб набережная. Из обрамленных камнем квадратов земли вверх тянулись деревья; перед скамейками то здесь, то там вырастали клумбы на редкость ярких египетских цветов. И все-таки, несмотря на непривычность их ослепительных тонов и блики то и дело сновавших горожан в бурнусах, в облике города – или по крайней мере этой его части – было что-то успокоительно европейское. Совсем как в тех местах, какие представали его взору в ходе отроческого «кругосветного путешествия».
«Жаль, что Джини не была знакома со мной в те годы, – подумал Джордж. – Как замечательно могли бы мы провести время…»– Ему вспомнились бесчисленные женщины, засыпавшие в смятых постелях в то время, как он вставал и распахивал тяжелые зеленые шторы на окнах, чтобы бросить взгляд на знаменитые улицы. – Вот если бы со мной была Джини, – грустно подумал Джордж. – Уж она-то могла бы сполна насладиться видом всех этих мест, живописных городов и зеленых холмов». Однако эти воспоминания не погружали его в мел