Как-то незаметно Игмарт Герейн привык думать о Сьюз именно как о своей женщине. Пусть та не обещала, что станет его женой, и тем более на согласие барона Лотарского он не мог рассчитывать твердо, и все же никого другого Марти уже не мыслил хозяйкой своего замка. А лучшим способом сбежать от тянущей пустоты оказалось всего лишь представлять, как он водит Сьюз по галереям и коридорам, показывая их новый дом, как спорит с ней, не отпуская одну в лес – захочет ведь, она такая! – и как они гуляют все же по лесу вдвоем, Сьюз ищет свои травки, а он… А он смотрит на жену. Любуется. Отводит ветки перед ее лицом, обнимает словно ненароком, вдыхая запах…
Оказалось, он отчетливо помнит ее запах – свежий, едва ощутимый ромашковый, если наклониться к волосам, и терпко-горьковатый, когда подносишь к лицу ее пальцы. Наверное, кожа будет горчить и отдавать на вкус травами, когда он поцелует Сьюз руку, как своей невесте.
А вот вкуса ее губ Марти представить не мог. Почему-то чудились то молоко и земляника, то легкие лепестки роз, то пряная душистая мята. И все больше тянуло узнать, каковы они на самом деле. Почувствовать ее дыхание на своем лице в короткое мгновение, пока губы не сольются в поцелуе. Обнять за плечи, прижать к себе, услышать быстрый стук ее сердца совсем рядом со своим. Ощутить девичье смущение в тот миг, когда для Сьюз станет очевидным его мужское желание.
Да, Марти желал ее. Не мальчишка же он, чтобы мечтать лишь о поцелуях. Он пытался представить, какой окажется Сьюз в постели, раздевал ее мысленно и любовался телом, и целовал – везде, но не в губы, потому что хотел слышать ее. И от этих фантазий кровь едва не вскипала в жилах.
А вокруг смыкался вдоль дороги заснеженный лес, кони все тяжелее шли по наметенным сугробам, и даже среди дня можно было услыхать далекий волчий вой. Лотар не торопил отряд, но и не медлил. Ночевали на постоялых дворах, обедали в трактирах, давая коням дневной роздых, но каждый день в путь пускались с рассветом.
Марти не считал дни – в дороге не искушают судьбу. Он не думал, что скажет, увидев Сьюз, не пытался бесконечно повторять в мыслях объяснение с ней и ее отцом. Вместо этого Игмарт Герейн представлял, как целует свою невесту, услышав «да».
Наверное, всему виной была тревога. Бесконечное, почти смертельно утомившее ожидание. Неопределенность и рожденный ею страх. Зима давила и выматывала, как никогда раньше, сидеть взаперти в стенах замка с каждым днем становилось тяжелее.
Сьюз стала избегать общества Грегора, а заодно и отца. Все больше пряталась в своей комнате, закрывшись, ссылаясь на «неважное самочувствие» – ей, воспитанной в деревне, такие жалобы казались смехотворными, но почему-то отец принимал их всерьез. Жалел, спрашивал, не нужно ли чего, а Сьюз лишь качала головой и отвечала, что хочет спать.
На самом деле она рада была бы не спать вовсе. Зимние ночи слишком длинны и темны, слишком явственно в них дыхание не-жизни. Раньше Сьюз не ощущала этого настолько остро. Раньше… До того, как пришлось заглянуть в бездну, из которой смотрит на людей Хозяйка Тьмы. Теперь же, стоило лишь начать погружаться в сон, и виделся жадный Старухин взгляд, слышался сухой смешок, чудился шепот: «Все равно придешь, девочка. Для меня нет времени, я дождусь».
– Чертов Зиг, – шептала Сьюз, просыпаясь.
Нет, она не жалела, что спасла Анегарда, пусть даже такой ценой. Она помнила то, что втолковывал ей Зиг: «Богиня не возьмет больше, чем ты сама ей отдашь». Но все равно было страшно.
Сьюз заваривала себе мяту, нашептывала, как бабушка учила, от дурных снов. А еще то и дело нашаривала рукой подаренный Марти амулет. Сжимала в кулаке, шептала: «Где ж ты там, обормотище, когда уже вернешься», – и словно теплом окутывало.
Будь он рядом, не страшно было бы засыпать.
Каждый день пути прибавлял ненависти – злой, разъедающей душу. Бывший барон Ренхавенский вел отряд наемников по землям, столетиями принадлежавшим его роду, а теперь доставшимся никому не известному выскочке. Выскочке, который убил его мага, сорвал его планы, взял в жены его дочь и уже заделал ей ребенка! И даже отомстить не получится.
«Сейчас не получится, – возражал сам себе Ульфар. – Но месть не тухнет с годами, я еще вернусь в должной силе». Однако ненависть лишь разгоралась, требовала действий немедленно, а не через год или десять. Но приходилось пробираться звериными тропами, далеко обходя деревни, опасаясь встреч с любопытными детишками куда больше, чем волчьих стай. Безумный риск затеи не пугал Ульфара, но как же бесило унижение!
«Ничего, я еще вернусь, – шипел он, – я пройду по своим землям открыто, как хозяин».
У тех, кто признал своим господином навязанного королем барона, должно было бы холодеть на сердце в эти минуты, предвещавшие возмездие. Но люди редко чуют грядущие беды, и потому Ульфар знал – его месть придет нежданной.
Границу баронства Ренхавенов с землями Лотаров отряд Ульфара пересек в самом неудобье – в кривом, болотистом ельнике, куда сроду не заходили даже браконьеры. Благо, мороз надежно сковал ручьи и островки трясины, так что даже тяжелые копыта коней не пробивали корку льда. Суровых наемников не пугала дурная слава «волколачьего местечка», но оружие каждый держал наготове, не обманываясь царившей вокруг мирной тишиной. Но до позднего вечера, пока отряд не остановился на границе ельника и широкого приречного луга, навстречу не попалось не то что опасных тварей, но даже зайцев.
– Видать, хорошо Лотары зачистку провели, – довольно сказал кто-то из вояк.
– Не расслабляйся, – одернул другой, – может, наоборот, к жилью ближе упыри перекочевали.
– Вот именно, – веско уронил Ульфар. – Расслабляться будем позже. В тепле и под крышей, и без врагов вокруг. А сейчас будьте готовы к бою.
До лотаровского замка было дня три пути – учитывая непогоду и необходимость двигаться скрытно. Впрочем, Ульфар не собирался лезть в замок ни тайно, ни открыто. Как раз наступит храмовый день, а храм у Лотаров расположен в таком удобном отдалении от замка, что грех не воспользоваться.
Отдать самое сложное в плане на откуп магу было бы, конечно, спокойнее, но кое-что Ульфар мог и сам, не зря же присматривался так внимательно к ворожбе мэтра Гиннара. В конце концов, ему не бойцов из строя выводить и не укрепления захватывать, а всего-то добыть девушку.
Ночь обнимала крепко, словно жадная до ласк девка. Нашептывала жарко и бесстыдно, насылала сны, о которых не расскажешь. Давно Игмарту не снилось таких снов – ярких, горячих и счастливых. Раньше ему было достаточно любить девушек наяву: подарил вечер или ночь, расцеловал на прощание и позабыл. Но чтобы во сне покоя не давали девичьи глаза, чтобы, как мальчишка, таял от пригрезившихся ласк, срывал призрачные поцелуи – и чувствовал их на губах, проснувшись…
Вот только разбудило его неладное. Что – сам понять не мог, но вскинулся, словно по тревоге. Вокруг стояла сонная тишина, дежурный бдел, но чутье сигналило об опасности, и первое, что сделал Игмарт, даже не придя толком в себя – толкнул Анегарда. Прошептал:
– Что-то не так.
Анегард не стал переспрашивать. Нашел взглядом дежурного, убедился, что тот в порядке, затем прикрыл глаза на несколько мгновений. Покачал головой:
– Ничего не чую. Вокруг все спокойно.
– Плохо, – помолчав, отозвался Марти. – Значит, дальше что-то ждет. В дороге, или…
Запнулся: отчего-то встала перед глазами Сьюз, как наяву: слегка сонная, растрепанная, одетая небрежно, словно наспех. Лицо испуганное, в надорванном вороте рубашки – тот самый амулет, что Марти ей подарил. И словно крик беззвучно: «Поспеши!»
– Надо спешить, – сказал внезапно осипшим голосом. – Дома у тебя что-то – то ли сейчас неладно, то ли вот-вот случится. Сьюз в опасности.
Анегард не стал переспрашивать, спорить, выяснять, что за странные предчувствия у королевского пса и насколько им нужно верить. Ни минуты лишней не потерял. Поднял Мано, сказал:
– Спешить нужно. Дома что-то не так. Поторопи парней, я трактирщика разбужу.
– Куда ночью, – пробормотал толком не проснувшийся десятник, – до рассвета часа два, там ни зги не видать, – и вдруг, вскинувшись, переспросил: – Дома? Что там, приехал кто?
– Никто не приехал, мы поедем, – рявкнул Марти. – Шевелись уже, едрить твою, умник!
Сам он собрался мгновенно – дело привычное. А люди Лотара, даром что стража, расслабились от мирной жизни, и ни заварушка с Ульфаром, ни поход не вытравили из них неторопливую основательность. Вот же – вроде и хотят быстрей собраться, а только хуже: толку меньше, чем суеты. Марти ругался сквозь зубы, с трудом удерживаясь от искушения поторопить их так, как Аскол новобранцев торопил – с тройным загибом, а самым нерасторопным и по морде. Все же не его люди. Будут свои – их и будет гонять.
И все же довольно скоро, еще до рассвета, еда в дорогу оказалась собрана, кони оседланы, а парни торопливо доедали наспех заваренную горячую похлебку-болтанку – мука, сушеный лук и щепоть пряных травок для вкуса, самое то в походе. И хоть понимал Игмарт, что раньше и не выехали бы – не в непроглядную же волчью темень коней гнать! – а извелся хуже, чем трепетная дева перед свадьбой. Одно успокаивало – если гнать, не задерживаясь лишнего, только коням отдых давать, за два-три дня добраться можно. А задерживаться Анегард не намерен.
Сколько раз за эти два с лишним дня Марти чудилось, будто кто-то из богов облегчает им путь! Метель стихла, едва начавшись, дорога – в самый раз коней гнать, и хотя Анегард чуял в лесу пуганое зверье, отряд ни разу не столкнулся ни с нелюдью, ни с волчьей стаей, ни с разбойниками. И даже в трактирах ни разу ни с кем не сцепились!