– Мы знаем, что такое добро, и благодарим тебя, – мягко сказала Лаэн.
Жрец пробурчал что-то о том, что кругом одни знатоки, затем чмокнул губами, заставляя мерина перейти на неспешный шаг. Я ткнул Шена локтем в бок и кивнул на нашего нового спутника. Мол, следи. А сам свесил с телеги ноги, то и дело поглядывая назад, на тот случай, если на дороге кто-нибудь появится. Через нар это занятие мне надоело, и я завалился на солому. Целитель скорчил недовольную рожу, покосился на жреца и, плюнув, улегся рядом.
Было очень хорошо вот так ехать, ни о чем не думать, смотреть в безоблачное небо и слушать, как умиротворяюще поскрипывают колеса. Солнце с каждой минкой садилось все ниже. Но прежде, чем стемнело, жрец направил мерина с дороги. Отъехав от нее ярдов на четыреста, он натянул поводья.
Шен спал, как младенец, и я не стал его будить. Раньше утра мы вряд ли двинемся дальше. Так что пусть спит.
Я помог распрячь серого в яблоках. Здоровяк не спешил общаться, и, если честно, меня это совершенно устраивало. Во всяком случае, мы избежали массы ненужных ни ему, ни нам, вопросов. Я нисколько не страдал от того, что не надо врать.
Мы завели беседу лишь после того, как я увидел в его руке кристалл огненного камня.
– Стоит ли разжигать костер так близко от тракта?
Он безо всякого выражения посмотрел на меня, пожал плечами и убрал камень в небольшой мешочек на поясе.
– У меня есть вода, сухари, немного сыра и солонины. Я поделюсь, чем Мелот послал, но, боюсь, всех это не насытит.
– Мы не слишком много едим, – улыбнулась Лаэн и потянулась к своему вещевому мешку. Зубами она развязала тесемки и достала закопченное вчера вечером мясо сайгурака.
Так и не разбудив Шена, мы поужинали при свете луны и звезд.
– Я отправлюсь в дорогу с рассветом, – сказал жрец, обустраивая себе берлогу под телегой. – Спите без страха. Я во сне все прекрасно слышу. К нам никто не подойдет незамеченным.
Мы с Лаэн поняли намек и улыбнулись друг другу.
– Мы запомним.
Жрец степенно кивнул, помолился на ночь Мелоту и отправился на боковую, между делом прихватив с собой засапожный нож, которым совсем недавно резал мясо.
– Забавный тип, – тихо сказал я Ласке, когда мы уселись подальше от телеги.
Она сидела, прислонившись спиной к моей спине, но я почувствовал ее улыбку.
– Пусть его. Он безобиден до тех пор, пока мы к нему не лезем. К тому же, путешествовать с ним гораздо быстрее, чем без него.
– Я и пальцем не собираюсь его трогать.
– Нисколько в тебе не сомневаюсь, дорогой.
– Я вот тут подумал о Цейре Асани.
– Да?
– Не понимаю, чего она хочет. Зачем ей твои уроки?
– Чтобы стать сильнее, разумеется. Сила – это власть.
– Но она ненавидит темных.
– Однако любит себя. Мать хочет прижать Совет и владеть Синим пламенем до скончания веков. Думаю, она считает, что темная «искра» в ее руках не сделает ей ничего плохого. Надеется, что сумеет распорядиться ею не так, как Проклятые. Не станет пихать в глаза всем и всюду. Сохранит для себя. Станет пользоваться потихоньку. Пока не придет ее звездный нар.
– Если она так хочет тьмы, отчего бы ей не пойти к Шести? Помогла бы им захватить Альсгару и Башню. Стала такой, как они.
Ласка фыркнула:
– Она слишком любит власть. И не дура – понимает, что править лучше самой, чем вместе с кем-то. Проклятые вряд ли оставят ее хозяйкой Башни. Цейра верит, что Империя победит Шестерых. Тогда Башне и ее главе ничто не будет угрожать, и Мать, заполучив меня, сможет диктовать свою волю Совету.
– Не понимаю, на что она рассчитывает. Ходящие сразу раскусят ее, как только она начнет касаться тьмы.
– Я тоже не понимала. Пока она не прочла меня. Того, кто умеет читать чужие «искры», Нэсс, никто прочесть не может. Это особенность Дара. Такой был у Осо, кстати говоря. Так что ни одна из Ходящих никогда не почувствует, что Дар Матери уже не так светел, как раньше.
– Пожалуй, я все же немного покараулю. Ты ложишься?
Она поежилась:
– Что-то пока не хочется.
– В чем дело? – мне не понравился ее голос.
– В последние дни мне снится кошмар.
– Какой?
– Почти ничего не помню. Горящая степь, топот копыт и багровое пламя.
– Думаешь, это важно? – я тут же насторожился. Мне тоже совсем недавно снился странный сон про странный огонь.
Она повозилась, устраиваясь у меня на плече поудобнее, затем неуверенно ответила:
– Не знаю. Но на душе неспокойно.
Вдали раздался плач степного волка. Он длился и длился, а истончающаяся луна, точно шхуна капитана Дажа, плыла по небу и была так же одинока, как тот, кто пел ей песню…
Разбудил меня жрец. Мерин был запряжен, Шен сидел возле тележного колеса, уплетая мясо с сыром. Лаэн сладко потянулась, а затем нашарила в траве арбалет.
– Все в порядке? – поинтересовался я у нее между делом.
– Спала, как убитая. Ничего не снилось. Забрось мой мешок, пожалуйста.
– Как ваши имена? – спросил жрец, когда повозка выехала на дорогу.
– Парс. Это моя жена – Анн.
– Я Гис, – представился Шен, тут же заработав от меня насмешливый взгляд.
– Меня зовут Лерек. Брат Лерек. Во всяком случае, вы можете называть меня так.
– Стало быть, путешествуете? – задал он вопрос больше чем через полтора нара с момента нашего представления друг другу.
– Угу, – не стал отрицать Ходящий, и в нашем дружном обществе вновь наступила ленивая, по-утреннему сонная тишина.
Лерек не поинтересовался, кто мы такие, откуда и куда направляемся. То ли понимал, что все равно правды не узнает, то ли ему это было совершенно без разницы. Выспавшийся Шен забрался на скамейку к нашему извозчику, положив себе на колени заряженный арбалет. Лаэн, точно кошка, свернулась на соломе клубочком и снова уснула. Похоже, она не так хорошо отдохнула ночью, как сказала. Я достал из-за пояса у-так и стал подбрасывать его одной рукой. Топорик совершал в воздухе два оборота и приземлялся рукоятью мне в ладонь лишь для того, чтобы, спустя уну, вновь взмыть вверх.
Дорога оставалась такой же пустой, как вчера, а погода все такой же теплой, как и в середине лета. Осень совершенно не чувствовалась. Я знал, что она приходит на равнины Руде поздно и достаточно незаметно. Ветра, живущие на севере, редко гуляют над этой частью степей – Катугские горы уверенно держат их высокими ледяными зубьями. Знающие люди рассказывали, что зима здесь мягкая, а первые морозы и снегопад начинаются лишь в начале весны, когда из-за Устричного моря приходят безумные ураганы.
Мы наслаждались летом в начале осени и отдыхали после долгих блужданий по степи. Телега оказалась настоящим даром Мелота.
Миновал полдень. Лаэн проснулась. Шен попросил остановить и скрылся в высокой придорожной траве. Жрец, не оборачиваясь, произнес:
– Интересные вы все-таки люди.
– Почему?
– Не болтливые.
– Да и о тебе, приятель, этого нельзя сказать.
Он громогласно рассмеялся и изрек:
– Я направляюсь в Лоска. Могу довести до нее. Дальше уж, извиняйте – сами.
– Нас это вполне устраивает, – сказал я.
– Вот и славно.
– Далеко же ты едешь, – проговорила Лаэн, расчесывая волосы.
– И не поехал бы, да нужда заставила. Альса больше нет. Знаете? Город предан огню и мечу. Хочу добраться до Корунна через западный перевал. Лоска к нему ближе всего. А зачем еду, это уж, простите, мое дело.
– Мы давно не слышали никаких новостей, – сказал выбравшийся на дорогу Шен. – Что-нибудь известно про Альсгару?
– Цела Альсгара. Держится, как говорят. Готов проспорить свою душу, что до весны ее не возьмут. Городок кой-кому оказался не по зубам.
Целитель тут же повеселел, затем смутился и осторожно поинтересовался:
– А это точно?
– Ну… за что купил, за то и продаю, – несколько обиженно ответил Лерек. – Набаторские солдаты говорили именно так.
– Где ты их встретил? – небрежно спросил я.
– Много южнее. Больше недели назад. В одной деревушке. Их там было, как саранчи на поле моего папаши, да пребудет он в Счастливых садах.
– И что? Они тебе ничего не сделали? – Шен забрался в телегу.
Наш возница посмотрел на Целителя с удивлением:
– А зачем я им нужен? Или считаешь, что они хватают всех подряд? Это не так. В большинстве своем вояки обращают внимание только на тех, кто оказывает им сопротивление. Крестьян так и вообще не касаются. Набаторскому королю вряд ли нужна пустая страна. Налогов с нее тогда не соберешь.
– Не трогают? – Шен прищурился. – А тракты отчего такие пустые?
– А ты, умник, долго ли путешествуешь, коли не знаешь ничего? – не выдержал жрец. – Сейчас по дорогам только такие дураки, как я, да простит меня Мелот, разъезжают. Умные люди в лихие времена по домам сидят и судьбу не искушают. Слишком много темной магии по стране расползлось. Теперь не знаешь, где наткнешься на зло.
– Магия? – сразу же навострила ушки Лаэн. – О чем ты?
Лерек сплюнул под колеса телеги:
– Да было тут… Недели с полторы назад. Я как раз с Альсовской дороги на этот тракт выбрался, и под вечер дернуло меня к одной деревеньке подкатить. Я, дурак, по глупости своей не подумал, отчего свет у них ни в одном окошке не горит… Сунулся, да вовремя почуял запах мертвечины. Сообразил. Ха! И мерин мой – не промах. Как рванули мы оттуда, насилу ушли. С тех пор стараюсь в поселки не лезть. Объезжаю за лигу. Да и, признаться честно, не так много деревень в центре равнин Руде. Большей частью все пустые земли.
– Так что? Мертвецы там были, что ли? – уточнил Шен.
– А кто, по-твоему, еще мог быть? Святые сподвижники Мелота? Говорю же. Воняло там, как на оскверненном кладбище, спаси нас всех Мелот. Ну, я и дунул. А они изо всех щелей повыскакивали, точно тараканы какие – и за мной. Да далеко не побежали, словно на стену невидимую наткнулись. Держало их что-то.
Знакомая ситуация. Как в Даббской плеши. Да и Гис о таких проклятых местах рассказывал.