Джузеппина Грассини вовсе не собиралась ее бить и даже не обиделась, увидев, что девочке не нравятся подарки. Наоборот, она попыталась понять, что так тревожит Саулину.
— Какая же я глупая! — воскликнула она, обнимая девочку. — Мне бы догадаться, что все эти новые вещи тебя стесняют. Ничего, ты понемногу привыкнешь.
Джаннетта, напротив, возмутилась с грубоватой непосредственностью простолюдинки.
— Что за вздор! — набросилась она на Саулину. — Хочешь выглядеть красивой — придется потерпеть. Небось не развалишься.
Ее маленькие глазки, свирепо поблескивающие на широком и грубом лице, подчеркивали неумолимость слов.
Слезы на глазах у Саулины высохли, как по волшебству.
— А я не хочу выглядеть, — твердо ответила она служанке.
— Смотри, локти будешь кусать, — предупредила ее камеристка.
— А я ни о чем не просила, — обиделась девочка.
Она проворно сбросила башмаки и чепчик, растрепав попутно аккуратную прическу, выскочила из комнаты и сломя голову бросилась вниз по лестнице.
— Дура! — прокричала Джаннетта ей вслед. — Смотри, что ты наделала!
Ее бы воля, уж она бы поставила на место эту лесную дикарку, думала служанка, пускаясь вдогонку за Саулиной, которая на середине лестницы вдруг замерла, повернувшись лицом к только что покинутой комнате. Джаннетта догнала ее и схватила за плечо.
— Не трогай меня! — взвизгнула Саулина, обезумев от гнева. — Никогда не смей меня трогать, ты слышишь?
Вывернувшись из цепких рук служанки, она вновь поднялась по парадной лестнице и вернулась в комнату, где ее ждала улыбающаяся Джузеппина Грассини.
— Я рада, что ты вернулась, — сказала она.
Саулина не удостоила ее взглядом.
— Я вернулась вот за этим, — она подошла к столу, на котором осталась ее табакерка.
— А как же я? — разочарованно протянула Джузеп-пина.
— Я на вас не обижаюсь, — неохотно проворчала Саулина.
— Если я что-то сделала не так, прости меня.
Голос певицы звучал так нежно, столько в нем было боли, что Саулина подошла к ней и погладила по руке. На лице у девочки появилось серьезное, недетское выражение. Ее гнев улетучился.
— Это вы должны меня простить, синьора Джузеппина, — извинилась она. — Я еще маленькая, я многого не понимаю.
— Для этого нужно время, — успокоила ее Джузеп-пина.
— Я совсем запуталась. От всех этих новшеств у меня голова кругом идет. Я не знаю, чего вы от меня ждете. Не знаю даже, зачем вы решили взять меня с собой, но, если я вас обидела, мне очень жаль.
Оперная примадонна, окруженная толпами поклонников и ухажеров, почувствовала себя слабой, глупой и ничтожной, сраженная искренностью Саулины. Честно говоря, она увезла девочку с собой из тщеславия, чтобы сделать ее своей игрушкой. Она собиралась превратить Саулину в куклу, лишенную чувств и собственной воли. Наполеон Бонапарт познакомился с этой девочкой при драматических обстоятельствах, и Джузеппине захотелось присвоить себе маленькую героиню. Если бы она собиралась просто спасти какую-нибудь малютку от нищеты, для этого вовсе не требовалось ехать в Корте-Реджину: достаточно было поискать на улицах Милана.
— Ты ни в чем не виновата, — сказала Джузеппина. — Просто ты оказалась замешанной в игру, которая тебе не по силам.
— В игру? — удивилась Саулина.
— Я хотела вывести тебя в свет, — призналась певица. — Показывать тебя друзьям как диковинку. Ну вот, теперь ты все знаешь.
— Значит, вы меня не любите?
— Конечно, я тебя люблю! Видишь ли, за то время, что мы провели вместе, я о многом подумала и многому научилась. Но когда я отправилась за тобой, мною двигало только тщеславие. Только оно одно.
— Я не понимаю, — покачала головой Саулина.
— Я хотела сказать своим друзьям: «Вот девочка, которая спасла жизнь генералу Бонапарту. Я ее нашла. Она здесь, у меня в доме, смотрите на нее!» Вот чего я хотела. Но теперь я понимаю, что была не права. Идем, я отвезу тебя обратно в Корте-Реджину.
Корте-Реджина! На Саулину словно опрокинули ушат холодной воды. В один миг она взвесила на весах два мира и подвела итог:
— Я остаюсь с вами, синьора Джузеппина, если вы меня не прогоните.
— Конечно, я тебя не прогоню, да ты-то сама не передумаешь опять через десять минут?
— А девчонка-то хитра! — пробормотала горничная, больше не смевшая прикоснуться к ней.
— Я привыкну носить башмаки и все остальное, — пообещала Саулина.
— Я уверена, ты об этом не пожалеешь, — обрадовалась певица.
— Ну что ж, вроде и ехать пора, — вставила служанка.
— Я тоже так думаю, — согласилась синьора Грас-сини.
— Поехали! Ужасно хочется взглянуть на этот самый Милан, — воскликнула Саулина.
Дорога стала шире, густая и буйная растительность поредела; когда проехали Лаццаретто, вдали показались Восточные ворота.
Саулина сидела смирно и молчала, забившись в уголок кареты. Рядом восседала великанша Джаннетта. Она поглядывала на Саулину косо. Служанка про себя ре-шила, что эта девчонка — змея, которую ее хозяйка по доброте душевной пригрела на своей груди. На себя Джаннетта добровольно взяла миссию не спускать глаз с коварной самозванки.
— А тут не надо бояться разбойников? — спросила Саулина.
— Нет, — заверила ее Джузеппина. — Мы уже в Милане, а в Милане разбойников нет.
Когда миновали Восточные ворота, Саулина, прилипшая к окошку, увидела незабываемое зрелище. За городскими бастионами, тянувшимися от Восточных ворот до Новых, сновали экипажи всех родов и видов: закрытые кареты, открытые коляски, простые и строгие, украшенные резьбой, позолотой и плюмажами, одни стояли, вытянувшись длинной вереницей, другие медленно катили вперед, пытаясь проложить себе дорогу в густом потоке движения.
— Этого не может быть! — воскликнула девочка.
— Просто наступил час прогулки в экипажах, — объяснила Джузеппина. — Я рада, что тебе понравилось. Действительно великолепное зрелище. Милан — единственный город в мире, где соблюдают этот обычай в час заката. Все, кто приезжает сюда впервые, удивляются, как и ты, а ведь они приезжают из Парижа и Вены, а не из Корте-Реджины. А знаешь, кто сидит в этих каретах? Здесь собралась вся миланская знать: Борромео, Порро, Мельци, Верри, Тротти, Сербеллони, Висконти.
Она так и сыпала причудливыми, незнакомыми именами, которые казались Саулине разноцветными камешками, со звоном перекатывающимися у нее в мозгу.
— А вы знаете всех этих женщин? — спросила девочка, заметив, что роскошные экипажи заняты в основном прекрасными дамами.
— Многие из них мне знакомы, но особенно хорошо я знаю их мужей, — ответила певица с лукавым смешком, смысла которого Саулина не поняла.
— А что же они тут делают? Ведь кареты никуда не едут!
— Главным образом сплетничают.
— И все они — важные дамы? — спросила Саулина.
— Все до единой! — подтвердила Джузеппина. — Между прочим, тут нередко назначают любовные свидания.
Саулина вспыхнула. Ей стало неловко.
— Многие выезжают на прогулку ради встречи с любовником, — как ни в чем не бывало продолжала синьора Грассини. — Кто-то просто хочет похвастаться последним парижским туалетом. Но у всех этих дам есть одно общее свойство: они богаты.
— А в Милане все такие богатые? — наивно поинтересовалась маленькая крестьяночка.
— Нет, дорогая, в Милане много нищеты. Погоди, сама увидишь. Нищета тут похуже, чем в Корте-Реджине.
Саулина поверить не могла, что существует более страшная нищета, чем та, от которой она уехала. Она решила, что Джузеппина преувеличивает.
— А когда богачи обедают? — спросила девочка.
— Они только что отобедали.
— Так поздно?
— Здесь все не так, как в деревне. Они обедают не в полдень, когда солнце высоко стоит над землей, а гораздо позже, когда уже темнеет.
— Разве они едят раз в день?
— О, ты за них не беспокойся. После прогулки в карете они направляются на Корсия-дей-Серви и пьют шербет. Или шоколад. Ты знаешь, что это такое?
— Нет, не знаю, — смутилась девочка.
— Ничего, ты их еще попробуешь. Очень вкусно. Шербет — холодный, как снег, а шоколад — горячий, как суп, но только сладкий.
— А потом?
— А потом они возвращаются домой, чтобы переодеться, и едут в оперный театр. А перед уходом могут еще поесть, если захотят.
— Оперный театр — это там, где вы поете?
— Верно. Он называется «Ла Скала».
— И все они там помещаются?
— Нет, что ты, конечно, не все. Но ведь в Милане много других театров: Каркано, Каннобьяна, Лентазио. Есть еще и кукольный театр. Вот пойдем на Соборную площадь и посмотрим их представление.
— Делать ей больше нечего, как только время терять с этим пучком бурьяна, — сквозь зубы проворчала служанка. Она от души осуждала хозяйку, но при этом позаботилась, чтобы никто ее слов не услышал.
Карета с черепашьей скоростью тащилась по городским улицам, которые в Милане на местном диалекте назывались «контрадами», в густом потоке движения. Саулине нравился царивший вокруг хаос. Она с любопытством разглядывала великолепные городские особняки, красивые памятники, величественные фасады церквей. Какой контраст по сравнению с убогими жилищами Корте-Реджины и его никчемными обитателями! Сразу было видно, что здесь живут люди богатые и солидные.
Возница ловко лавировал среди множества других экипажей. Они ехали по набережной. Справа медленно и равнодушно катились серые воды Навильо, оседланные изящным мостиком, а рядом возвышалась колонна с крестом святого Дионисия. Впереди виднелась небольшая площадь, очерченная стенами монастыря и церкви капуцинов. По мере продвижения вперед поток экипажей становился все гуще.
— В жизни не видела столько народу, даже в праздник Богородицы, — проговорила немного робевшая Саулина.
— Ты хоть представляешь, сколько народу живет в Милане? — спросила Джузеппина, намереваясь ее поразить.
— Тыща человек! — выпалила Саулина, не сомневаясь, что перехватила.