— Она вне опасности?
— Молю Бога, чтобы это было так. Но советую вам обращаться с нею помягче. Она очень расстроена, и ее немного лихорадит. Судя по всему, всю эту неделю она испытывала большое нервное напряжение. Я зайду завтра.
— Да, конечно. Спасибо, доктор.
Роберт посмотрел вслед уходящему доктору и поспешно поднялся в спальню. Почему она не сказала ему о том, что было так важно для них обоих? Почему ему пришлось узнать об этом таким образом? Почему? Ответ мог быть только один, и в душе Роберта закипала ярость.
Роберт подошел к кровати и посмотрел на Изабеллу. Она лежала с закрытыми глазами, длинные ресницы темнели на ее щеках. Слова вырвались помимо его воли.
— Это мой ребенок или его?
Изабелла открыла глаза. Они так потемнели от невыносимого страдания, что Роберту стало стыдно. Изабелла не ответила, а только покачала головой.
— Извини, — пробормотал он. — Извини. Но почему ты мне не сказала? Почему? Почему?
— Я собиралась сказать тебе… в тот день… я все продумала…
Ее голос затих, и Роберт увидел, как слезы медленно покатились по щекам его жены, у которой уже не было сил сдерживать их.
Она не лгала, видит Бог, не могла лгать, и в таком случае, это меняло все. Он был не прав, совершенно не прав. Но тайна, но загадка, оставались.
Роберт хотел обнять жену, утешить, сказать ей, что не все еще потеряно, но не мог — сомнение, чувство, что его доверием злоупотребили, удержало его.
Изабелла повернула голову и посмотрела на мужа.
— Роберт, ты убил его?
— Нет.
— А ты и вправду не ранен?
— Нет.
— Не понимаю…
Столько мучений, и ничего не выяснилось. Изабелла беспокойно зашевелилась, и Роберт ласково прикоснулся к ее щеке.
— Пусть это тебя не волнует, отдыхай. Поправляйся.
Когда Роберт ушел, Изабелла стала думать об этом. Опий, который прописал ей доктор, уже затуманил ее сознание. Из-за собственной глупости она потеряла свою самую заветную надежду, а тайна, загадка, осталась. И пока не будет найден ответ, они так и не смогут снова жить в мире и согласии.
Глава 19
Шевалье де Сен-Джордж был в ярости. Леденящий его душу гнев нарастал в течение последних пяти месяцев, с тех пор как они с Люсьеном вернулись после поездки в Париж этой весной. Пару лет тому назад его жизнь протекала весьма приятно. Благодаря везению и хитроумному использованию нужных людей, ему удалось избежать гильотины, а изгнание в Англию смягчалось тайно получаемыми суммами за то, что он собирал и передавал во Францию различные сведения. Англичане были настолько глупы, особенно будучи навеселе, что шевалье мог без труда вытягивать из них подробности, а те даже не осознавали, что выдают секреты. Всегда находились такие, кому вечно не хватало денег для удовлетворения своих потребностей: они убеждали сами себя, что продаваемая ими информация никогда не причинит им вреда. А были и такие, как Скетчард, что охотно работали бы и для той, и для другой стороны, если бы представилась возможность, и никогда не гнушались взяться за грязное дело. Все эти детали, собранные в единое целое, как в головоломке, складывались в интересную картину, которую очень ценили в Париже. Потом в его жизнь ворвался Люсьен де Вож, навязанный ему этой темной личностью, имевшей большое влияние в тайной полиции Фуше, и с тех пор все пошло вкривь и вкось.
В Париже им обоим дали понять, что за праздное времяпрепровождение платить им больше не будут, и если к концу года они не добьются конкретных результатов, то и обычная плата, так скрашивавшая дни шевалье на чужбине, поступать перестанет. И что же в итоге? Полное крушение, потому что этот мальчишка, вместо того, чтобы умно и умело заниматься делом, стал волочиться за никчемной девицей и спровоцировал скандальную дуэль со взбешенным мужем, что стало предметом разговоров во всем Лондоне, а этого следовало всячески избегать.
Он бросил взгляд на Люсьена, лежавшего на софе с забинтованным плечом, и почувствовал, как праведный гнев снова поднимается у него в душе. Все пошло прахом. Сеть, осторожно создаваемая им последние шесть лет и так успешно действовавшая, похоже, была полностью разрушена. При одной только мысли об этом кровь закипала у шевалье в жилах.
— Боже мой, разве я не сделал для тебя все, что мог? Если бы Дэвид Фрэзер был попроворнее, то заметил бы, что монета поддельная. Я дал тебе возможность, и даже тогда ты не смог убить его, — повторил он в сотый раз.
— Знаю, знаю. Сколько можно об одном и том же? Что дал этот трюк с выстрелом? Он даже не был ранен. Может быть, он надел пуленепробиваемый жилет?
— Чушь! Эрмитейдж не дурак. Он никогда не стал бы рисковать тем, что бросило бы тень на его честь. Можешь считать, тебе очень повезло, что рука у него дрогнула, а то тебя тут не было бы. У него репутация меткого стрелка. Пора бы тебе взглянуть на себя со стороны, мой мальчик. Все, чего ты добился, это то, что стал посмешищем, ничтожеством.
— Думаете, я не понимаю? — Именно этот факт невыносимо изводил Люсьена. Он не успокоится, пока не отомстит им обоим. Ему хотелось видеть, как они будут ползать у его ног. Днем и ночью, мучимый жаром и болью, он не мог думать ни о чем другом, кроме как о своих планах возмездия. И теперь вдруг понял, как мог бы добиться этого. — Я придумал, — сказал он, вставая и принимаясь расхаживать по комнате. — У меня есть план.
— Избави меня Бог от твоих дурацких планов! — заворчал шевалье. — Нам был дан приказ доставить девчонку и мальчишку вместе с Эрмитейджем через пролив и передать в верные руки без липшего шума, но и сейчас нам до этого так же далеко, как до луны.
— Вы не верите? — в глазах Люсьена блеснули опасные огоньки. — Послушайте, я недавно узнал кое-что интересное. Вероятно, скоро Роберта Эрмитейджа пошлют с очередным поручением.
— Откуда, черт побери, тебе это известно?
— Эта крыса Скетчард еще приносит пользу. Он всегда держит нос по ветру. Иногда, мне кажется, у него есть чутье.
— Даже если это и правда, как это обстоятельство поможет нам? Он проскользнет у нас между пальцев, как бывало и раньше.
— Но не на этот раз и не так легко. Теперь мы многое знаем о его обычном маршруте. Предположим, мы возьмем вместе с ним Изабеллу и ее брата, подстроим им всем троим одну ловушку?
— Ты сошел с ума. Ты воображаешь, что такой умный черт, как Эрмитейдж, доверчиво пойдет в твою западню?
— У него есть свои слабости, как и у всех мужчин, и я начал понимать его. Великолепный план пришел мне в голову ночью.
Две головы сблизились. Люсьен говорил, а шевалье слушал. Наконец, шевалье выпрямился и заговорил, но в голосе его все еще звучало сомнение.
— Только если фортуна будет на нашей стороне, план может сработать, вполне может получиться. И вот что я должен тебе сказать, раз и навсегда: теперь ты будешь предоставлен самому себе. Это твое дело, и ты можешь использовать там, на болотах, своих молодцов. Но, предупреждаю тебя, некоторые из них не так уж доверчивы, как тебе кажется, а я не собираюсь рисковать своей драгоценной жизнью.
— Поступайте, как знаете. Чем выше риск, тем больше награда, — весело сказал Люсьен.
— Награда! Скорее веревка на шее. Ты ведь знаешь, британцы вешают шпионов, а не отрубают им головы!
Октябрь сменился ноябрем, и погода начала портиться. За дождливыми днями последовали первые зимние туманы, нависшие над Лондоном, как тяжелая черная завеса. В ней слился дым сотен каминов, топившихся углем во всей столице. Изабелле стало казаться, что туман прокрался и на Арлингтон-стрит. Она больше не лежала в постели, но все еще чувствовала себя разбитой и была подвержена приступам слезливости, которых стыдилась, но не могла контролировать. Доктор бодро уверял, что остается только подождать, и через несколько месяцев, когда она снова забеременеет, все эти печали забудутся, но он не знал, насколько недосягаемым было это счастливое состояние. Каждый день ей приходилось противостоять молчаливому упреку Мэриан не только за то, что она так недопустимо запятнала честь ее брата, но и за то, что потеряла ребенка вследствие своего безответственного поведения в утро дуэли. Иногда ей хотелось, чтобы Мэриан накричала на нее. Бурная ссора разрядила бы атмосферу.
Ги, вернувшийся из загородного дома своих друзей, обрушил праведный, как ему казалось, гнев на свою сестру.
— Роберт — замечательный человек, — говорил Ги, — он был так добр к тебе и ко мне. Тебе следовало бы быть более благоразумной и не позволять себя увлечься таким распутником, как Люсьен де Вож.
— Я вовсе не увлекалась им, как ты изволил галантно выразиться, — возмущенно возразила Изабелла. — А ведь совсем недавно ты сам восхвалял достоинства Люсьена.
— Да, но это совсем другое дело, — высокомерно заявил брат. — Замужняя женщина в твоем положении должна быть очень осторожна. Теперь все говорят об этом, что мне совсем не нравится, скажу я тебе. Хотя, на мой взгляд, Роберт держится слишком сурово. Он никогда не был таким раньше.
Но Ги не знал подлинной сути дела, и даже своему любимому брату Изабелла не могла рассказать, чем вызвана такая холодность между нею и мужем.
В те ужасные дни Дэвид помог ей больше всех. Он заезжал после обеда и сидел у нее час-другой, развлекая рассказами о последних скандальных случаях. Так, он рассказал ей о своей встрече в Чатеме с Перри. Перри всем с гордостью показывал свою жену и корабль.
Дэвид рассказал, как сэр Хьюго Декстер спасал свое достоинство, рассказывая повсюду, какое облегчение он испытал, когда эта ветреная Венеция Бриджез сбежала накануне свадьбы, а не после нее, тогда как его дочери не могли нарадоваться такому повороту дела. Да и кому понравится, если ваша мачеха моложе вас самих!
Именно Дэвид рассказал ей о портрете, неожиданным образом спасшим Роберту жизнь.
— Что он с ним сделал? — задумчиво спросила Изабелла.
— Отдал опытному ювелиру, чтобы отреставрировать, насколько я знаю. А почему бы тебе не спросить его об этом самой?