Они вошли в замок через боковую дверь, которая вела к комнатам слуг. Поднялись на один лестничный пролет и по коридору прошли в большой зал с колоннами. Затем распахнулась дверь, и они оказались в комнате, высокие закрытые ставнями окна которой выходили на террасу.
После темноты свет ослепил Роберта. Он не сразу смог рассмотреть Люсьена, стоявшего у большого письменного стола, заваленного бумагами. Рядом лежали два пистолета. В камине, выложенном камнем, горели толстые поленья. Перед огнем, спиной к вошедшим, стоял еще один человек.
— Вы все сделали правильно, — хрипло сказал он двум караульным, которые привели Роберта и Изабеллу. — Можете оставить пленных.
Караульные повернулись и вышли. Люсьен закрыл за ними дверь и остановился, глядя на пленников. На губах его играла улыбка.
Никто не пошевелился и не произнес ни слова, будто все ждали, что скажет тот, у камина. Потом тот медленно повернулся, и свет упал на его лицо. Изабелла издала сдавленный крик, а Роберт наконец все понял.
Одна сторона лица была совершенно нормальной, но на другой они увидели уродливый шрам, бугристый и глубокий, он прорезал лицо от подбородка до корней волос, так и не зарос полностью и проходил широкой серой полосой по голой коже головы. Глаз был полуприкрыт, рот искривлен на одну сторону. На это лицо невозможно было смотреть без содрогания, но Роберт сразу же узнал этого человека, и снова всплыли в памяти события той ночи. Человек, которого он считал мертвым, оказался жив. Он никогда не знал его настоящего имени, никогда не связывал его с Анри Риважем, этой тенью Фуше, и его, Роберта, личным злейшим врагом. Роберт понял также, как безнадежно ошибся в тот день в Сабрина-Хаус, — Изабелла никогда не предавала ни любви его, ни доверия. Историю, которую Люсьен злобно швырнул ему в лицо, он узнал, вероятно, от самого Риважа. Несмотря на опасность, которой они подвергались, Роберт испытал настоящее облегчение, почти счастье.
— Филин… — пробормотал он.
Искривленный шрамом рот улыбнулся.
— Так ты помнишь, Соловей? Долго ждал я этого момента.
Он прошел к столу и постоял там секунду, глядя на них, наслаждаясь своим триумфом, в то время как глаза Роберта спокойно обегали комнату, оценивая возможности для побега. В комнате было очень мало мебели и только одна дверь. Ставни закрывали окно, но не были заперты на засовы. Важно помнить об этом.
Изабелла, как завороженная, смотрела на это изуродованное лицо. Ей снова было двенадцать лет, как в тот проклятый день, и этот человек стоял, улыбаясь, и смотрел на нее и Ги, а тем временем их отца уводили навсегда.
— Почему? — прошептала она. — Почему вы привезли меня сюда?
Свет свечей не доходил до того места, где он стоял. Он слегка повернул голову, словно пряча свое ужасное лицо.
— Я вам скажу, почему. Жил когда-то человек, богатый, красивый. Придворный фаворит, он считал, что его предки происходят напрямую от Карла Великого, близкий друг короля Людовика…
— Мой дедушка, — прошептала Изабелла, не сводя с Риважа широко открытых глаз, полных страха.
— Ваш дедушка, — низкий голос выражал ледяное презрение. — И при том распутном дворе была девушка, которая любила его так страстно, так безоглядно, что родила от него сына в одиночестве и позоре, и умерла после этого. Мальчик вырос несчастным, ненавидел тех, кто называл его ублюдком, незаконнорожденным. Его отправили в школу, в университет, но так и не признали, заставили служить своему сводному брату, младше его на два года, наследнику, любимчику, который пользовался теми привилегиями, которые должны были принадлежать другому, старшему. Он ел хлеб унижения и презрения. Потом взбунтовался против этого и был отослан на Мартинику, где работал на заводе по очистке сахара, который принес столько благоденствия его семье. И здесь он начал вынашивать планы мщения, дожидаясь нужного момента. И это время наступило, это долгожданное время, когда Франция сбросила оковы, и он освободился, чтобы мстить человеку, который походя обездолил его. Он увидел его смерть, смерть своего сводного брата, который лишил его того, что должно было принадлежать ему, и был бы счастлив увидеть смерть его детей, но они ускользнули от него.
Анри Риваж помолчал, глядя на них горящими глазами, потом продолжал уже другим, более естественным голосом:
— Я служил революции, которая вернула мне мое имущество, пока человек, которого вы называете мужем, не сокрушил навсегда мои надежды. — Одной рукой он коснулся изуродованной щеки. — Мужчины стыдятся смотреть мне в лицо, женщины отворачиваются, их тошнит от отвращения. Он оставил меня ни с чем, только с жаждой власти над жизнью и смертью, со страхом и ненавистью.
— «Он сумасшедший, — подумал Роберт, — горечь, разъедающая душу, ревность, разрушили его ум, и да простит меня Бог, но это я привел его на край бездны. Просить такого человека о милосердии было бы бесполезно. Но должен же быть какой-то выход, и нужно искать его». — Караульный, связывая его руки веревкой, не затянул узел слишком сильно. Как можно более незаметно Роберт постарался освободить свои длинные тонкие руки, ведь ему это удавалось при подобных обстоятельствах раньше.
— Что вы собираетесь делать с нами? — слова вырвались у Изабеллы сами собой.
— Подумаем, — от его страшной улыбки по спине Изабеллы пробежал холодок. — У нас еще есть гильотина для шпионов и осведомителей, вы знаете. Но это слишком просто, слишком быстро. У меня есть более интересный, драматичный и забавный замысел, скажем так, а?
Люсьен все так же молча стоял перед дверью, Риваж дал знак и молодой человек, кивнув, подошел к камину, взял кочергу и сунул ее в самую середину углей.
«Боже милостивый, — подумал Роберт, — только не это. Если он дотронется до Изабеллы, я его убью, как-нибудь, но убью».
Анри Риваж повернулся к Роберту и заговорил низким, почти приятным голосом.
— Ну, а теперь, Морис Дюпон или Роберт Эрмитейдж, или лорд Киолгоур, или как вы предпочитаете себя называть в этих ваших маскарадных перевоплощениях, я должен задать вам несколько вопросов, ответы на которые очень бы хотел получить Первый Консул, будущий Император.
— Спрашивать вы можете, — сказал Роберт, хладнокровно выигрывая время, — но ответ дать не обещаю. Мне не доверяют секреты Министерства обороны.
— Ну, ну, — и снова он улыбнулся Роберту своей леденящей улыбкой, — вы же понимаете, что я этому не поверю. Брат вашей жены, дурачок, довольно часто выдавал секреты, ключ от которых был у вас.
— Чертов Ги, не мог держать язык за зубами! И за это вы убили его?
Изабелла сделала быстрое движение, мгновенно остановившись под взглядом Роберта: пусть они думают, что Ги мертв.
— Это был несчастный случай, иначе он стоял бы здесь со своей сестрой. Лично я сожалею об этом. Мне бы доставило удовольствие видеть, как последний наследник этого проклятого рода раболепствует передо мной.
— Ги никогда бы этого не сделал, никогда! — воскликнула возмущенная Изабелла.
Но Риваж только улыбнулся.
— Никто не знает, что будет делать, пока не придет час испытаний. — Он снова повернулся к Роберту. — Сначала пара легких вопросов. Мне нужно подробное описание уже построенных вдоль южного побережья оборонительных сооружений, расположение каждого опорного пункта, мы должны знать самые удобные места для высадки войск, и во-вторых: мы знаем, что существует заговор с целью покушения на Бонапарта, заговор, направляемый из Британии, в него вовлечены последние из этих чертовых Бурбонов. Я хочу знать имена участников, даже имеющих косвенное отношение.
— Вы уж извините, но боюсь, вы будете разочарованы, — сказал Роберт с легкомыслием, которое никак не вязалось с тем, что творилось у него в душе. — Что касается первого вопроса — я не разрабатывал план, не знаком с подробностями, а относительно второго — против вашего предводителя еще с тех пор, как он захватил власть, многие сумасшедшие замышляют заговоры. Но все они обречены на провал. Откуда же мне знать, кто выдумал последний безумный план?
— Но ты знаешь, я уверен. Может быть, это поможет тебе вспомнить?
Неожиданным резким движением он так сильно ударил Изабеллу по лицу, что та невольно подалась назад, не сдержав крика от страха и боли.
— Ты, подонок! — веревка впилась в руки Роберта, безуспешно пытавшегося освободиться от нее.
— Может быть, я и подонок, — сухо заметил Риваж, — но уверяю вас, это было только начало. Снова спрашиваю, и на этот раз хочу получить ответ.
Изабелла вытирала кровь, стекавшую изо рта.
— Нет, Роберт, не говори им ничего. Пусть делают свое грязное дело.
— Какая героиня, — усмехнулся Риваж. — Думаю, ваш муж считает иначе. — Он сделал знак Люсьену. Тот вынул из огня кочергу, конец которой раскалился докрасна и алел в темной комнате. — Вы же не хотите видеть, как пропадает эта красота? Вы же не хотите видеть ее, умирающей в агонии, как то бедное дитя? Я более милосерден, чем вы. Вы всего лишь дадите мне нужную информацию и, по крайней мере, умрете вместе чистыми и незапятнанными.
Люсьен нерешительно шагнул к ним, как будто опасаясь подойти ближе. В это время Роберт невероятным усилием освободил одну из своих рук. Он бросился к пистолетам, лежавшим на столе, схватил один, случайно отбросив второй к ногам Изабеллы. Не раздумывая, она подхватила его. Потом все произошло так быстро, что они ничего впоследствии не могли отчетливо вспомнить.
Роберт выстрелил в Риважа, который бросился на него. Пуля попала ему в грудь. Секунду он стоял прямо, с выражением удивления на своем обезображенном лице, потом свалился на стол, зацепив бумаги.
С горестным криком: «Отец!» Люсьен устремился к нему, все еще с раскаленной кочергой в руке. Роберт укрылся за столом и оперся о колено. Люсьен мчался прямо на него. Нужно остановить его, подумала Изабелла. Обеими руками она схватила пистолет и нажала на курок. На таком близком расстоянии она не могла промахнуться. Она попала Люсьену прямо в спину. Он рухнул на тело Риважа, пылающая кочерга вылетела из его руки и упала среди разлетевшихся бумаг. В одно мгновение все могло заняться огнем. Роберт вскочил на ноги, схватил кочергу и швырнул ее в камин.