Пустота, образовавшаяся в Прибалтике в результате окружения и разгрома 18-й армии вермахта, была по своей природе сродни тому положению, которое сложилось под Москвой осенью 1941 года, когда войска Западного фронта попали в котел под Вязьмой. Только вот ни на резервные войска из Сибири, ни на дивизии народного ополчения немцы, по известным причинам, рассчитывать не могли. По нашим данным, имеющиеся в распоряжении командования вермахта полицейские формирования эстонских и латышских националистов малочисленны, плохо вооружены и недисциплинированны. А тыловые гарнизоны немцев большею частью состоят из нестроевых солдат старших возрастов. Дело дошло до того, что передовым подразделениям Северо-Западного фронта удалось блокировать немецкий гарнизон города Остров.
Но если дать немцам время, фюрер еще раз поскребет по сусекам, и через три-четыре недели мы получим против себя полноценный фронт, который снова придется прорывать с большим трудом и огромными потерями. А посему…
Я отвлекся от мыслей и еще раз посмотрел на сидящих передо мной людей. Моих людей. С ними мы прошли Крым, степи Донбасса, от Старой Руссы дошли сначала до Пскова, а потом вместе приняли участие в разрыве блокадного кольца, душившего Ленинград. Рядом сидят командиры, родившиеся и в самом начале XX века, и те, что увидели свет во второй его половине. Деды и внуки – поколение победителей фашизма и их прямые наследники.
Сдержанно-невозмутимый, непробиваемо спокойный, как Чингачгук, «недреманое государево око» в нашей беспокойной компании, старший майор госбезопасности Иса Санаев.
Импульсивный, храбрый, любящий выпить и побалагурить «дорогой Леонид Ильич» бригадный комиссар Леонид Брежнев.
Мое второе я, моя тень, мой начальник штаба, точный, как компьютер, гвардии полковник Николай Викторович Ильин.
Ужас всех механиков-водителей и гроза рембата, наш технический бог и неугомонный повелитель всего, что ездит на колесах или гусеницах, военинженер 2-го ранга (гвардии майор) Марат Искангалиев.
Чем-то похожий на старшего майора Санаева, такой же гордый, невозмутимый, как вождь апачей, мой ученик и начальник разведки нашей бригады гвардии капитан Николай Бесоев, по прозвищу Охотник за головами. Чести быть объявленным личным врагом Гитлера он пока не удостоился, но это только потому, что фюрер пока что плохо информирован.
Начальник артиллерии бригады и командир сводного самоходного артдивизиона, бог войны, гвардии полковник Иса Искалиев. Командир танкового батальона, такой же основательно непробиваемый, как и его Т-72, гвардии подполковник Николай Деревянко, тот еще хохол, себе на уме.
Командир первого мотострелкового батальона, коренастый, по-немецки пунктуальный и запасливый, гвардии майор Василий Франк. Пробовали тут некоторые комиссары выступать, что, мол, немец – и майор… Ну, и что, что немец? Послал я этих «некоторых» в пешее эротическое путешествие… к товарищу Санаеву. Недобитые троцкисты – это как раз по его части.
Второй мотострелковый батальон во главе с неугомонным гвардии майором Сергеем Рагуленко, по прозвищу Слон, находится сейчас в Луге и присоединится к нам по пути во Псков. Погеройствовали ребята из второго батальона преизрядно, и потерь у них не так много, как в других подразделениях.
Тут же и командир третьего мотострелкового батальона гвардии майор Борисов, а также «врун, болтун и хохотун» командир четвертого батальона гвардии капитан Борис Хон. Ах да, вот прибыл и последний персонаж. Рядом со старшим майором Санаевым командир комендантского батальона НКВД, капитан госбезопасности Алексей Петров. Если в рейде по вражеским тылам на марше разведчики гвардии капитана Бесоева всегда идут в авангарде, то арьергард – это всегда батальон НКВД, он же охрана штаба и последний резерв. После моих первых слов, как говорят моряки-подводники, тишина в отсеках – если бы не зима, то было бы слышно, как бьются о стекло случайные мухи.
– Итак, товарищи, – еще раз повторил я, – командованием перед нами поставлена задача немедленно сняться с места и, следуя своим ходом, скрытно, форсированным маршем к рассвету семнадцатого числа прибыть в район сосредоточения в районе города Псков. Бойцам и командирам вплоть до командиров рот настоящую цель маршрута не сообщать. Ложная цель маршрута для сообщения личному составу и местному населению – станция Дно. Порядок марша: разведрота, танковый батальон, мотострелковые батальоны, самоходный артдивизион, штаб, рембат, санбат, арьергардный батальон. Марш на триста километров, так что необходимо полностью заправить машины и иметь дополнительный запас топлива в канистрах. Выступаем ровно в четырнадцать ноль-ноль.
Я еще раз оглядел присутствующих.
– Вопросы есть? Если нет, то все свободны. Времени у нас почти нет, так что работы будет много.
Тишина тут же сменилась гулом голосов, народ начал расходиться по своим подразделениям, чтобы немедленно приступить к накручиванию хвостов. За примерно шесть часов, оставшихся до выступления, надо было дозаправить машины, еще раз все проверить, прогреть моторы, чтобы ровно в два пополудни все было готово к маршу. Ну, командиры у меня не маленькие, и эта операция у меня не первая и не последняя. Брежнев тоже куда-то намылился, причем так резко, что я едва успел прихватить его за локоть. Бойцы обойдутся сейчас и без его зажигательных речей, а вот у меня к Леониду Ильичу есть вполне конкретное дело, которое проще выполнить сейчас, чем потом.
– Леня, – сказал я, – погоди, у меня есть к тебе дело.
– Да? – ответил он, тормозя, как разогнавшийся по саванне носорог.
– Леня, – снова повторил я, – моя Алена беременна.
– А, что?! – даже невооруженным глазом было видно, как в голове у нашего бригадного комиссара сцепляются шестеренки. – Так это очень хорошо, поздравляю, – наш будущий генеральный секретарь потер руки. – Кстати, Слава, после того как все закончится, это дело надо будет обмыть!
Ну вот, кому что, а Леониду Ильичу – обмыть. Потом обмоем, когда отойдем на переформирование, ибо в боевой обстановке – чревато.
– Товарищ бригадный комиссар, – сказал я строго, – обмыть мы это дело всегда успеем. Сейчас разговор о другом…
– Да? – не понял Брежнев. – О чем же?
– Леня, – сказал я, – фронт не место для беременной женщины. Мы, мужики, каждый день можем ходить туда, а потом обратно. А вот нашим женщинам, какими бы крутыми они себя ни мнили, а тем более беременным быть там не положено.
Я огляделся вокруг. Пока мы болтали, помещение опустело, и я сказал вполголоса:
– Товарищ Брежнев, скажу тебе как комиссару. Это не просто марш. Там, под Псковом, уже сосредоточились наши старые приятели, 1-й и 2-й гвардейские кавкорпуса. Как только, так сразу… Ага, «гремя огнем, сверкая блеском стали»
– Понятно, – присвистнул Брежнев, – повеселимся. Кто еще знает?
– Я, Санаев, Ильин, а вот теперь и ты, – ответил я. – Комбаты узнают об операции за шесть часов, все остальные за час.
– Понятно, – еще раз повторил Брежнев, сдвигая на затылок шапку, – только я твою Алену хорошо знаю – она в тыл не поедет.
Я прищурился.
– Даже если ты как комиссар дашь ей партийное задание сопровождать наших раненых в наш бригадный госпиталь в Евпатории? Мы тут наломали столько дров, что командование позволило мне этот маленький каприз – лечить наших раненых в нашем же госпитале. Во избежание, так сказать, неконтролируемого расползания информации. Санитарный поезд уже ждет на станции Мга, заодно он прихватит самых тяжелых из бригады Катукова. И детишек из Вырицы. Не чужие, чай, люди.
– Ясно, – сказал «дорогой Леонид Ильич» – Удружил ты мне, Слава, удружил. Свалил на меня свои семейные проблемы.
– Леня, – ответил я, – комиссар – это звучит гордо. Семейная проблемы бойцов и командиров – это и есть главная забота комиссара. Чтобы ничто не отвлекало нас от подвигов во славу Родины.
– Хорошо, – кивнул товарищ Брежнев, – приказ написал?
– Вот, – я достал из планшета лист бумаги. – Все чин чинарем: «Откомандировать военврача 3-го ранга Лапину-Бережную…» Ага, «для сопровождения ранбольных в расположение спецгоспиталя № 1» Вот дата, подпись. Ставь свою визу, что не возражаешь, и вперед.
– Ясненько, – сказал комиссар, – Иса знает?
– Да, – ответил я, – и не возражает.
Брежнев вздохнул и забрал у меня приказ.
– Пойду, Слава, попробую решить твою проблему. Только жена у тебя упрямая. Угораздило же тебя…
– Я, знаешь, тоже не подарок, – ответил я комиссару, – так что можно сказать, что два сапога пара. Один – правый, другой – левый…
С Аленой мы увиделись уже перед самым ее отъездом. Леонид Ильич поработал на славу, все прошло тихо. Обнялись, ничего не говоря, постояли пару минут. Потом я ее поцеловал в лоб и отпустил – пусть живет. А наше дело будет трудное и кровавое.
18 марта 1942 года, утро. Аэродром ЛИИ ВВС в Кратово. База авиагруппы осназа РГК
Все произошло так внезапно, что и генеральный конструктор Семен Алексеевич Лавочкин, и вся его команда из ОКБ-21, работавшая по теме, условно именуемой «ЛаГГ-5» вот уже несколько дней были в шоке. Тихое и скрытое сопротивление, оказываемое в верхах НКАП созданию варианта истребителя ЛаГГ-3 с мотором М-82, постепенно переросло в неприкрытый прессинг, за которым стоял прямой конкурент Лавочкина, авиаконструктор Яковлев, бывший по совместительству замнаркома авиационной промышленности и референтом товарища Сталина по авиационным вопросам. Своим привилегированным положением Александр Сергеевич пользовался мастерски, и от рассказываемых им вождю сказок пострадал не один Лавочкин. Досталось от него всем конструкторам: и Петлякову, и Туполеву и Поликарпову Товарищ Яковлев, расчищая производственные мощности для своих детищ, не брезговал при этом никакими грязными приемами, используя административный ресурс.
Но вот однажды где-то высоко-высоко, куда залетает не каждая увешанная звездами или ромбами птица, вдруг прогремел нежданный гром, и положение непризнанных гениев из ОКБ-21 изменилось до неузнаваемости. Еще вчера гонимые и униженные, отлученные от аэродрома и готовящиеся отправиться в ссылку на Тбилисский авиазавод, сегодня они вместе со своим детищем вдруг оказались в святая святых советской авиационной науки – на летном поле аэродрома ЛИИ ВВС в Кратово.