В качестве радиста требовался человек, владеющий совсем особым языком, языком дипломатического этикета со всякими там "примите уверения", "честь имею", "глубочайшее и искреннее соболезнование". Хотя последнее, пожалуй, не должно было пригодиться. И Афанорель действительно владел этим языком. Он языками вообще интересовался, одно это: "Собирайтесь, девки, в кучу, я вам чучу отчебучу!" чего стоило. Но если насчет девок выходило у него пока шероховато и не всегда к месту, то этикет был ему намного родней.
Естественно, он ведь из рабовладельцев происходил, а мы все из кого? Нам ведь до культуры наших дворян-паразитов еще ого-го. Как было ого-го, так и осталось. А что дворяне, что рабовладельцы - все эксплуататоры трудового народа, все культурные сволочи.
Ну, а инструкцию-то они стали изучать на пару. Да в ней и не было ничего хитрого. Только не забывай рычажок переключать с приема на передачу да говорить в нужный момент "перехожу на прием", "конец связи", "как слышите?".
Первая отправленная на родную землю радиограмма была такого содержания:
"Полет проходит нормально. Самочувствие нормальное. Все системы, кроме канализации, не работают, но мы и без них обходимся. Питьевой воды в трубах осталось немало. Готовы к выполнению любых заданий. Главврач Кивакинской райбольницы Фаддей Мукрулло. Прием".
Ответ шел через минуту:
"Не впадайте в детство, Мукрулло. Не берите на себя лишнего. Работайте на передачу только в исключительных случаях. Слушайте нас и помалкивайте. Словом, ведите себя как полагается. Конец связи".
- Хм-м-м, "как полагается!" - буркнул Мукрулло, - а я вам не низший чин, я лейтенант запаса! Нач-чальнички!..
Но в микрофон с обидой в голосе он сказал такие слова, сделав вид, что не понял фразу насчет конца связи:
"Я докладывать не обучен. И вообще, я человек гражданский. У нас все в порядке. Настроение бодрое. Все живы-здоровы. А вы там как поживаете? Все командуете? Что-то мало толку от вашего командования, небось, насчет парашюта не додумались ваши спецы. Сами докумекали. Продукты нужны, теплые вещи. Да и вообще, вы там собираетесь что-то реальное предпринимать?"
Собравшиеся, а в радиорубке в этот момент находились по праву соратников все наши друзья, кроме Самосейкина, с интересом поглядели на главврача. Он явно к чему-то интересному стремился, явно решил на виду у всего мира пойти ва-банк. Что же, вероятно, это имело смысл, хотя риск и неопределенность были очень велики. Так ведь и полет был, все-таки зря они там, в ЦУПе, сделали вид, что забыли об этом, полет был не менее рискованным делом.
"Мы понимаем, в вашем положении можно позволить себе и не такое. Помощи не гарантируем, смерч все выплюнул обратно, что ему предлагалось, при этом повредил двух наших сотрудников. Но попытки помочь вам будем продолжать.
Восхищаемся вашим мужеством. Мысленно с вами. Держитесь.
Центр управления полетом, Штаб по спасению, ваши родственники", - так ответила на сей раз Земля.
Скажете, никакого дипломатического этикета в этих радиограммах не ощущается? Верно. Но Мукрулло смотрел в будущее. Он твердо решил использовать выпавший шанс до конца или погибнуть. А может, и погибнуть.
Приближались между тем священные рубежи нашей Родины.
А на Земле, точнее - в городе Кивакине, в то утро тоже начинались особенные события. Первый кивакинский частник Толя Катаев, которого все считали немножко дурачком и который недавно подтвердил эту блестящую догадку земляков тем, что купил патент на фотоработы, вынес на главную площадь города столик, разложил на нем фотографии и стал ими торговать, что вполне разрешалось ему как возрождаемому изо всех сил производителю.
Все знали, что Толик прогорает со своим дурацким патентом, что никому не нужны его услуги, а потому любопытно было взглянуть, чем это он там собрался ошарашить и завлечь любимого потребителя.
А оказалось, что он торгует портретами наших выдающихся героев, наших путешественников, то есть портретами Фаддея Абдуразяковича, Владлена Сергеевича, Афанореля, дяди Эраста и некоторыми другими.
Вот ведь дурак-дурак, а умный!
Оказалось, что Толик не терял времени даром, а выпросил у родственников героев фотографии, всю ночь их размножал, а утром вынес товар на площадь. Товар был, как обычно у Толика, низкого качества, зато уникален, единственен в своем роде!
И сразу образовалась очередь. И не столько хватали знакомые лики сами кивакинцы, сколько иногородний люд, какого немало проезжает транзитом через стоящее у тракта Кивакино. А глядя на приезжих, запаслись портретами и земляки героев, до земляков ведь такое понимание всегда доходит в последнюю очередь.
Бойкая торговля пошла у Толика, и родственники героев, наверное, здорово каялись, что по неопытности не заключили с производителем соответствующего договора.
Приезжие люди клеили фотографии героев на стекла автомобилей и разъезжались кто куда, кивакинцы тоже изо всех сил поддерживали торговлю, так что Катаев разбогател за один день, оправдал годовой патент и фотоматериалы.
А товарищ Б., видный общественный деятель города Кивакино, смотрел на это дело из окна своего кабинета довольно равнодушно, его голова была занята другим великим в масштабах города. Одним, словом, он поздновато узнал, чем это там торгуют так бойко.
А дальше случилось вот что. Толика, конечно, поскорее убрали с видного места до выяснения законности его успеха. Он кричал: "Не имеете права в эпоху демократии и хозрасчета! У меня патент!" А ему отвечали очень спокойно: "Не гоношись, раз не имеем права, значит, извинимся и выпустим. Потом. А пока сиди. До выяснения".
Но все-таки дело уже было сделано. И пришлось товарищу Б. выступать по кивакинскому радио, объяснять, что путешественниками, особенно Самосейкиным и Мукрулло, рано еще гордиться, что они сами во многом виноваты, а может, и во всем. И насчет их ошибок и злоупотреблений ведется якобы расследование.
Где и кем ведется, деятель не пояснил, но посоветовал каждому свободному гражданину города крепко подумать над купленными сгоряча фотографиями. Еще и еще раз подумать. Именно так и сказал.
А еще товарищ Б. снисходительно объяснил всяким горлопанам, возмущенным якобы недостаточной гласностью в освещении полета века средствами массовой информации, что, напротив, события, происходящие на борту летучей райбольницы, очень даже подробно отображаются ежемесячной многотиражной газетой "Колымский пароходоводитель", выходящей на угро-финском языке.
"Стыдно, - сказал в заключение товарищ Б., - не знать угро-финского языка, стыдно не читать популярного ежемесячника, стыдно не иметь понятия об элементарных вещах".
И очень многие кивакинцы взяли булавки и выкололи Самосейкину и Мукрулле глаза. На фотографиях, понятно. А некоторые на всякий случай выкололи глаза на фотографиях Афанореля и дяди Эраста.
Но ведь многие принципиально не стали никому из героев выкалывать глаза, многие только подальше спрятали опасные карточки. Значит, что-то меняется в этом мире? Я надеюсь, что меняется. Иначе, зачем все?..
Ну, а больше никаких особенных событий не произошло в этот день ни в Кивакине, ни на Земле в целом. Все в основном ждали новостей с неба, ждали, чем кончится эта удивительная эпопея.
Совершенно незаменимым человеком на воздушном судне неожиданно сделался наш Тимофеев, бывший грузчик продмага.
Надо отметить, что от взаимодействия с горным воздухом его рана вдруг мгновенно затянулась, уже на второй день путешествия стал иметь довольно приличный вид обгоревший в погребе Веня. Да все стали чувствовать себя намного лучше, чем чувствовали всю жизнь, вероятно, настоящего воздуха уже совсем не осталось у поверхности Земли. А иначе чем объяснишь столь удивительные вещи, ведь ни пища, ни комфорт не улучшились в райбольнице?
Впрочем, это все материал для научного исследования, а мы лучше вернемся к Тимофееву, который неожиданно сделался одним из самых незаменимых людей в полете.
Он ближе к вечеру второго дня путешествия заглянул в дверь радиорубки, или в дверь командирского кабинета, или можно еще как-нибудь назвать эту дверь, там теперь безвылазно колдовали у рации лишь двое: Фаддей Абдуразякович и Афанорель, остальные заходили все реже.
- Фаддей Абдуразякович, - робко заглянул в дверь Тимофеев, - а мы уже над чужой страной летим...
- Ну-ка, ну-ка, заходи, ты как это узнал? - заинтересовался Мукрулло.
И выяснилось, что Тимофеев с детства этим делом увлечен, все географические карты наизусть помнит, очертания береговых линий и государственных границ, запросто по звездам и радиосигналам вычисляет широту и долготу. Штурман-любитель, одним словом.
- Ну, и какая же под нами сейчас конкретная страна? - спросил Фаддей Абдуразякович, испытующе глядя Тимофееву в глаза. Тот ответил твердо и уверенно.
- Афоня, передавай! - чуть поколебавшись, скомандовал командир. Вот здесь-то и понадобился талант древнего грека.
Он передавал почти непрерывно. "Ваше превосходительство господин президент! Пролетая над вашей страной..." "Ваше превосходительство синьор премьер-министр! Находясь в воздухе вашей республики..." И само собой "Уважаемые товарищи!.."
Так начинались все эти радиограммы. И под каждой значилась подпись "Мукрулло". И действительно. Фаддея Абдуразяковича уже знал весь мир, и никакие титулы не требовались.
Да, чтобы не испытывал читатель недоумения, нужно пояснить, что радиостанция имела специальную приставку, способную переводить человеческую речь на язык точек и тире, а также наоборот. И пользоваться ею можно было двояко, в зависимости от важности радиообменов.
ЦУП едва пробился сквозь эту почти непрерывную передачу. Едва Афанорель переключил рычажок на прием, динамик взорвался гневным монологом. Можно себе представить, каким был бы этот монолог, если бы можно было заставить весь остальной, мир заткнуть уши.
"Мукрулло, вы что себе позволяете!? Ведь есть же границы! Одумайтесь, если собираетесь возвращаться! Мы понимаем ваше состояние, но кто вас уполномочил на эти приветствия?! Это в конце концов не по правилам, этого нет ни при какой демократии, остановитесь, Мукрулло!..