то было заброшенным и явно нуждалось в ремонте.
Следы шкуроверта, уже превратившиеся в человеческие, вели по центральному проходу к открытой двери на другой стороне сарая. Я пошел по следам.
— Джейми? Это я. Не стреляй, ради твоего отца.
Я вышел наружу. Джейми убрал револьвер в кобуру и указал на большую кучу конского навоза неподалеку от выхода.
— Он знает, кто он такой, Роланд.
— Ты это понял по куче навоза?
— Да, именно.
Он не стал ничего объяснять, но через пару секунд я все понял сам. Конюшня стояла заброшенной — возможно, ее перенесли ближе к хозяйскому дому, — но конский навоз был свежим.
— Если он прискакал верхом, значит, он приехал в человеческом облике.
— Да. И так же уехал.
Я присел на корточки и задумался. Джейми свернул папиросу и протянул мне. Я поднял глаза и увидел, что он слегка улыбается.
— Понимаешь, что это значит, Роланд?
— Двести солянщиков, плюс-минус.
Обычно я туго соображаю, но в конечном итоге всегда прихожу к нужному выводу.
— Ага.
— Солянщиков, а не работников ферм и ковбоев. Рудокопов, а не наездников. В основном.
— Вот именно.
— У скольких из них есть лошади, как считаешь? И сколько среди них таких, кто умеет ездить верхом?
Его улыбка сделалась шире.
— Человек двадцать — тридцать, я думаю.
— Это все-таки лучше, чем пара сотен, — заметил я. — Гораздо лучше. Мы поедем туда, как только…
Я не успел договорить, потому что в это мгновение мы услышали стоны. Доносившиеся из сарая, который я счел пустым. Я тихо порадовался про себя, что с нами нет Корта. Он бы точно врезал мне по уху так, что я свалился бы с ног. Я имею в виду, будь он в силе.
Мы с Джейми испуганно переглянулись и побежали обратно в сарай. Стоны не умолкали, но помещение по-прежнему казалось пустым. А потом куча старого хлама — сломанных хомутов, уздечек, подпруг и поводьев — вдруг начала вздуваться и опадать, как будто она дышала. Спутанные клубки кожаных ремней зашевелились, раздались в стороны, и из-под них поднялся мальчик. Со светлыми, почти белыми волосами, торчавшими во все стороны. В джинсах и старой рубашке, распахнутой на груди. Вроде бы целый и невредимый, но в полумраке толком не разглядеть.
— Он ушел? — спросил мальчик дрожащим голосом. — Пожалуйста, сэи, скажите, что он ушел.
— Он ушел, — сказал я.
Мальчик принялся выбираться из кучи упряжных ремней, но зацепился ногой за один ремешок и упал. Я подхватил его и увидел яркие, полные ужаса голубые глаза, смотрящие на меня снизу вверх.
А потом мальчик лишился чувств.
Я поднес его к цементному корыту. Джейми снял с шеи бандану, окунул ее в воду и принялся вытирать грязь с лица мальчика. Парнишке на вид было лет одиннадцать; хотя он мог быть и младше на год или два. Трудно судить — он был слишком худым. Через пару минут он открыл глаза. Посмотрел на меня, перевел взгляд на Джейми и вновь на меня.
— Вы кто? — спросил он. — Вы не с нашего ранчо.
— Мы друзья ранчо, — сказал я. — А кто ты?
— Билл Стритер, — ответил он. — Ковбои зовут меня Маленький Билл.
— Да? А твой отец, стало быть, Большой Билл?
Он сел, взял у Джейми бандану, окунул ее в корыто и выжал воду себе на грудь.
— Нет, Большой Билл — это был дедушка. Два года назад он ушел в пустошь, где кончаются все пути. А папа, он просто Билл. — Мальчик произнес имя отца, и его глаза испуганно расширились. Он схватил меня за руку. — Он же не умер, да? Он не умер? Скажите, что нет, сэй!
Мы с Джейми переглянулись, и это еще сильнее напугало парнишку.
— Скажите, что папа жив! Пожалуйста, скажите, что он не умер! — Мальчик расплакался.
— Ты погоди, успокойся, — сказал я. — Твой папа, он кто? Ковбой?
— Нет, нет. Он повар. Скажите, что он не умер!
Но он уже все понял. Я это видел по его глазам — так же ясно, как до этого видел тело повара с окровавленным передником, наброшенным на лицо.
У хозяйского дома росла большая ива. Под ней-то мы и устроились, чтобы расспросить Билла Стритера. Мы — это я, Джейми и шериф Пиви. Остальных мы отправили ждать в тенечке у спального барака, рассудив, что присутствие большого количества людей расстроит мальчика еще больше. Впрочем, он сумел рассказать нам совсем немного из того, что нас действительно интересовало.
— Папа сказал, что ночь обещает быть теплой, и отправил меня спать на луг с той стороны загона, — сказал Маленький Билл. — Сказал, что на улице будет прохладнее, и я буду спать лучше. Но я знал, почему он отправил меня из дома. Элрод где-то достал бутылку… опять… и напился.
— Элрод — это какой? Элрод Наттер? — спросил шериф Пиви.
— Да, он. Он здесь бригадир, старший над всеми ковбоями.
— Я хорошо его знаю, — сказал шериф. — С полдюжины раз запирал его в камере, если не больше. Джефферсон его держит, потому что он просто дьявол, а не ковбой, с лошадьми управляется мастерски, но если напьется — в него словно бесы вселяются. Страшное дело, да, Маленький Билл?
Мальчик серьезно кивнул и убрал с лица длинные волосы, спадавшие на глаза.
— Да, сэр. Он, когда напивался, постоянно ко мне приставал. И папа об этом знал.
— Ты у повара был в подмастерьях? — спросил Пиви. Я понимал, что шериф пытался обходиться с парнишкой поласковее, но ему все-таки следовало последить за своим языком и строить фразы как-то иначе, а не так, чтобы сразу напрашивалось продолжение: раньше-то был, а теперь уже нет.
Но мальчик, кажется, ничего не заметил.
— Я не у повара. Я на хозяйстве. — Он повернулся ко мне и Джейми. — В доме, где спят работники. Койки им застилаю, сворачиваю веревки, чищу седла, запираю ворота, когда лошадей пригоняю с пастбищ домой. Тини Брэддок научил меня делать лассо. Я теперь хорошо лассо бросаю. Роско учит меня, как стрелять из лука. А Фредди Два-Шага обещал показать, как клеймить лошадей. Вот уже осенью.
— Ты молодец, — сказал я и трижды постучал себя по шее.
Он улыбнулся.
— Они хорошие парни, ну, в основном. — Его улыбка померкла. Как будто туча закрыла солнце. — Все, кроме Элрода. Он и трезвый-то злющий, а когда выпьет, так вовсе беда. Пошутить любит. Зло пошутить, если вы понимаете, о чем я.
— Очень хорошо понимаю, — ответил я.
— Да, а если ты не засмеешься, вроде как тебе нравятся его шутки — даже если он тебе руку выкручивает или таскает за волосы по всему дому, — тогда он и вовсе звереет. Так что когда папа сказал, чтобы я спал на улице, я взял одеяло и шадди и пошел спать на улицу. Мне сто раз повторять не надо. И папа всегда говорит: умный все понимает с первого раза.
— Что такое шадди? — спросил Джейми у шерифа.
— Кусок парусины, — пояснил Пиви. — От дождя не спасает, но если его расстелить на траве, от росы не промокнешь.
— Где ты устроился на ночлег? — спросил я у мальчика.
Он указал на луг на той стороне загона для лошадей, которые по-прежнему были встревожены из-за сильного ветра. Ветки ивы над нами раскачивались и шелестели листьями. Отрада для слуха, отрада для глаз.
— Мое одеяло и шадди, наверное, все еще там.
Я посмотрел, куда указал Маленький Билл. Перевел взгляд сперва на сарай, где мы нашли парнишку, потом — на спальный барак на холме. Эти три точки располагались в вершинах почти правильного треугольника: каждая его сторона была около полумили длиной, а в самом центре находился загон для лошадей.
— А как ты добрался от того места, где спал, до сарая, где спрятался, Билл? — спросил шериф Пиви.
Мальчик долго смотрел на него и молчал. Потом снова расплакался и закрыл лицо руками, чтобы мы не видели его слез.
— Я не помню. Вообще ничего не помню. — Он убрал руки с лица. Вернее, они просто упали, как будто вдруг стали слишком тяжелыми и у мальчика не было сил их держать. — Я хочу к папе.
Джейми встал и отошел в сторону, засунув руки глубоко в карманы джинсов. Я пытался сказать то, что нужно было сказать, но не смог. Вы не забывайте, хотя мы с Джейми носили револьверы, это были еще не большие револьверы наших отцов. Я был уже не таким юным, как до встречи с Сюзан Дельгадо, которую полюбил и которую потерял, но еще недостаточно зрелым, чтобы найти в себе силы сказать этому мальчику, что чудовище растерзало его отца. Поэтому я посмотрел на шерифа Пиви. Я искал помощи взрослого человека.
Пиви снял шляпу и положил ее на траву. Потом взял мальчика за обе руки.
— Сынок, — сказал он. — Сейчас я скажу тебе кое-что очень ужасное. Сделай глубокий вдох и будь мужчиной.
Однако Маленькому Биллу Стритеру было совсем мало лет (девять-десять, от силы одиннадцать), и он не мог быть мужчиной. Он завыл в голос. Когда я это услышал, мне представилось белое лицо моей мертвой матери. Я его видел как наяву. Это было невыносимо. Я знал, что веду себя как распоследний трус, но все равно встал и ушел.
Мальчик плакал так горько, что совершенно выбился из сил: то ли заснул, то ли лишился чувств. Джейми отнес его в дом Джефферсона и положил на кровать в одной из хозяйских спален на втором этаже. Билл Стритер был всего лишь сыном повара, готовившего для ковбоев, но в тот момент эти спальни все равно никому бы уже не понадобились. Шериф Пиви воспользовался телефоном и позвонил к себе в контору, где, согласно приказу, дежурил один из не самых толковых помощников, дожидаясь звонка от начальника. Очень скоро хозяин местного похоронного бюро — если в Дебарии было такое — пришлет сюда колонну повозок, чтобы забрать тела.
Шериф Пиви вошел в крошечный кабинет сэя Джефферсона, уселся на стул и спросил у нас с Джейми:
— И что дальше, ребята? К солянщикам, надо думать… И, как я понимаю, вам бы хотелось добраться туда до того, как начнется самум. А все к тому и идет, ветер крепчает. — Он тяжко вздохнул. — От парнишки вам толку мало, это ясно. Уж не знаю, что он там видел, но оно его так напугало, что у него память отшибло.
— Роланд умеет… — начал было Джейми, но я его перебил: