— Смотри, — сказал Джейми, встав на колени перед одним из следов. — Спереди след глубже, видишь? Она бежала.
— И на задних ногах, — добавил я. — Как человек.
Следы проходили мимо насосной, в которой теперь царил сущий хаос, будто бы тварь походя отыгралась на ней из чистой злобы. Дальше следы вели на север по поднимающейся в гору тропе, к неокрашенному строению, которое служило либо складом конской упряжи, либо кузницей. К северу от строения, на протяжении двадцати колес протянулась скалистая пустошь, а за ней — соляные холмы. Мы могли видеть дыры, ведущие в отработанные шахты. Выглядели они как пустые глазницы.
— Дальше можно не продолжать, — сказал я. — Мы и так знаем, куда ведут следы — наверх к домам солевиков.
— Подожди, — сказал Джейми. — Посмотри сюда. Такого ты еще никогда не видел.
Следы начали меняться: когти сливались во что-то наподобие неподкованных копыт.
— Медвежью оболочку она поменяла на… на что? На бычью?
— Похоже на то, — сказал Джейми. — Давай пройдем чуть дальше. У меня есть идея.
Приближаясь к длинному сараю, следы копыт превратились в следы лап. Бык обернулся какой-то чудовищной кошкой. Эти следы были сперва большими, потом стали уменьшаться, как будто тварь на бегу съеживалась от размеров льва до пумы. Когда след увел нас с дороги на тропку, отходящую к седельному сараю, мы обнаружили большой вытоптанный участок травы-зубчатки. Сломанные стебли были перепачканы кровью.
— Оно упало, — сказал Джейми. — Я думаю, оно упало… а потом начало кататься, — он отвел взгляд от примятой травы. Лицо его было задумчиво. — Похоже, ему было больно.
— Хорошо, — сказал я. — Теперь сюда посмотри, — я указал на дорожку, хранившую следы множества копыт. Да и другие знаки там были.
Отпечатки босых ног вели к дверям флигеля, ездившим по ржавым металлическим рельсам.
Джейми обернулся ко мне, широко раскрыв глаза. Я поднес палец к губам и вытащил один револьвер. Джейми сделал то же самое, и мы двинулись к сараю. Я махнул ему, чтобы он отошел подальше. Он кивнул и передвинулся влево.
Я стоял перед открытой дверью, подняв револьвер, и ждал, пока Джейми доберется до другого конца сарая. Ничего подозрительного не было слышно. Когда я решил, что мой партнер уже на месте, то наклонился, подобрал свободной рукой приличных размеров камень и бросил его внутрь. Он упал со стуком и покатился по деревянному полу. Больше по-прежнему ничего не было слышно. Я ворвался в сарай, пригибаясь, с револьвером наизготовку.
Внутри вроде бы никого не было, но среди множества теней трудно было сказать с уверенностью. В сарае уже было тепло, а к полудню он должен был превратиться в духовку. Я увидел пару пустых стойл по обе стороны, маленькую наковальню рядом с ящиками, полными ржавых подков и не менее ржавых гвоздей, пыльные банки со всякими мазями и притирками, тавра в жестяном чехле и большую кучу старой упряжи, которую следовало либо починить, либо выбросить. Над парой верстаков висел разномастный инструмент, в основном ржавый, как подковы и гвозди. Несколько деревянных крюков для привязи. Цементное корыто с насосом. Воду в корыте не меняли уже давно. Когда мои глаза попривыкли к темноте, я смог увидеть клочья соломы, плавающие на поверхности. Я смекнул, что когда-то это был не просто сарай для седел и сбруи, а целая мастерская, в которой обслуживали лошадей, принадлежащих ранчо. Наверное, и коновал свой имелся. Лошадей заводили с одного конца, занимались ими, а потом выводили через другой. Но теперь вид у мастерской был ветхий и запущенный.
Следы твари, которая к тому времени стала человеком, вели по центральному проходу из одного конца в другой. Я шел за ними:
— Джейми? Это я. Ради твоего отца, не подстрели меня.
Я вышел наружу. Джейми вернул револьвер в кобуру, а потом указал на большую кучу лошадиного помета.
— Он знает, кто он и что он, Роланд.
— И тебе об этом рассказало конское дерьмо?
— Ты удивишься, но да.
Он не сказал, как именно, но через пару секунд я сам все увидел. Наверное, эту мастерскую забросили потому, что построили другую, поближе к большому дому. Но помет-то был свежим:
— Если он приехал на лошади, то приехал человеком.
— Ну да. И ушел тоже.
Я присел на корточки, чтобы хорошенько подумать. Джейми свернул самокрутку и не мешал. Когда я взглянул на него снизу вверх, на лице его играла слабая улыбка.
— Понимаешь, что это значит, Роланд?
— Две сотни солевиков, плюс минус, — я хоть и не самый смекалистый, но в конце концов добираюсь до сути.
— Ага.
— солевиков, заметь, а не кнутов или хлыстов. Дружат с киркой, а не с лошадьми. Как правило.
— Согласен.
— Как думаешь, у скольких из них есть лошади? Сколько из них хоть раз сидели в седле?
Улыбка стала шире:
— Думаю, человек двадцать-тридцать.
— Уже лучше, чем две сотни, — сказал я. — Гораздо лучше. Поднимемся туда, как только…
Я так и не договорил, потому что услышал стоны. Шли они из седельного сарая, который я посчитал пустым. Как же я обрадовался, что в эту минуту с нами не было Корта. Он бы точно ухватил меня за ухо и швырнул оземь. По крайней мере, в свои лучшие годы.
Мы испуганно переглянулись и побежали внутрь. Стоны не прекратились, хотя сарай по-прежнему выглядел пустым. И вдруг та самая куча старой сбруи — хомуты, уздечки, поводья — начала вздыматься и опускаться, будто бы дыша. Горы спутанной кожи раздались в стороны, и из-под них показался мальчик. Светлые его волосы торчали во все стороны. Одет он был в джинсы и старую рубашку, расстегнутую и незаправленную. На первый взгляд он был цел и невредим, но в полутьме всего не углядишь.
— Оно ушло? — спросил он дрожащим голосом. — Пожалуйста, саи, скажите, что ушло. Пожалуйста.
— Ушло, — сказал я.
Мальчишка начал выбираться из груды упряжи, но полоска кожи опутала ему ногу, и он завалился вперед. Я поймал его, и в меня вперились глаза, ярко голубые и совершенно безумные от ужаса.
А потом он отключился.
Я поднес его к поилке для лошадей. Джейми снял Бандану, окунул в воду и начал вытирать испачканное грязью лицо мальчика. Ему могло быть одиннадцать, а может, на год-два меньше — худоба мешала определить точный возраст. Вскоре его веки затрепетали он открыл глаза. Мальчик переводил взгляд с меня на Джейми и обратно:
— Кто вы? — спросил он. — На ранчо я вас не видел.
— Мы друзья ранчо, — ответил я. — А ты кто?
— Билл Стритер, — сказал он. — Погонщики зовут меня юным Биллом.
— Юным Биллом, ага. А папа твой, значит, Старый Билл?
Мальчик сел, взял Бандану Джейми, окунул ее в поилку и выжал себе на худую грудь.
— Не, Старый Билл — это мой дед, но он ушел в пустошь два года назад. А папку зовут просто Биллом, — произнеся имя отца, мальчик округлил глаза. Он схватил меня за руку:
— Он же не мертв, правда? Ведь правда же, сай?!
Мы с Джейми переглянулись, и это напугало его еще больше.
— Скажите, что он не умер! Пожалуйста, скажите! — мальчик заплакал.
— Тише, тише, успокойся, — сказал я. — Что делает твой папа? Он погонщик?
— Да нет же — он повар. Скажите, что он жив, пожалуйста!
Но мальчик знал правду. Я видел это в его глазах так же четко как и повара с наброшенным на лицо окровавленным фартуком в бараке.
У большого дома росла ива, и под ней я, Джейми и Шериф допросили юного Билла Стритера. Остальных мы отправили посидеть возле барака — посчитали, что слишком много народа только огорчит и испугает мальчика еще больше. Так вышло, что от него мы не узнали почти ничего важного.
— Папа сказал мне, что ночь будет теплой и что мне стоит пойти на пастбище по другую сторону загона и спать под открытым небом, — рассказал нам юный Билл. — Сказал, что там прохладней и лучше спится. Но на самом деле я знал, почему: Элрод снова достал где-то бутылку и успел нализаться.
— Элрод Наттер, так? — спросил шериф Пиви.
— Ага, он самый. Парнями заправляет — бригадир ихний.
— Старый знакомый, — сказал Пиви. — Не я ли сажал его в кутузку полдюжины раз? Джефферсон его держит только потому, что тот всадник от бога и с лассо управляется — дай бог каждому, но когда нажрется, то просто звереет. Ведь так, юный Билл?
Тот с готовностью закивал и смахнул с глаз прядь длинных волос, все еще пыльных от сбруи, в которой прятался:
— Да сэр, он когда напивается, начинает ко мне цепляться, и отец это знал.
— Ты был помощником повара, так? — спросил Пиви. Был… Я понимал что Пиви пытался выказать участие, но ему стоило получше следить за своим ртом.
Но мальчик, кажется, ничего не заметил:
— Нет, не повара. Помогаю по бараку, — он повернулся ко мне с Джейми. — Койки заправляю, веревки сматываю, скатываю спальные мешки, полирую седла, запираю ворота в конце дня, когда лошадей загоняют в стойла. Кроха Брэддок научил меня делать лассо и неплохо его метать. Роско учит стрелять из лука. Фредди Два Шага говорит, что осенью покажет мне, как клеймят скот.
— Неплохо, — сказала я и похлопал себя по горлу.
Это заставило его улыбнуться:
— В основном, парни они неплохие, — улыбка сползла с лица будто солнце, зашедшее за тучи. — Кроме Элрода. Когда трезвый он просто хмурый, но когда напьется, начинает подтрунивать. Зло подтрунивать, понимаете?
— Еще как, — сказал я.
— Ну вот, а если ты не смеешься и не превращаешь все в шутку — даже если он выкручивает тебе руку или таскает за волосы по полу — его это только подстегивает. Поэтому когда папа сказал мне спать на воздухе, я взял одеяло, взял тряпицу и пошел. Умный все поймет с полуслова, как говорит мой папа.
— Что еще за тряпица? — спросил Джейми шерифа.
— Кусок брезента, — ответил тот. — От дождя не спасет, а вот от росы — вполне.
— И где ты устроился? — спросил я мальчика.
Он указал на место позади загона. Усиливающийся ветер никак не давал успокоиться лошадям. Над нами и вокруг нас вздыхала и танцевала ива. Приятно слышать, еще приятнее — смотреть: