Как оказалось, сумел, и преотлично. Усевшись на Милли, он сказал:
— Я вроде как готов, — он даже попытался улыбнуться мне. Смотреть на это было тяжело. Я сожалел, что приходится действовать по такому плану, но достаточно было подумать о бойне, которую мы оставили позади, и об изуродованном лице сестры Фортуны, чтобы вспомнить, что стоит на кону.
— Она не будет шарахаться от ветра? — спросил я, кивая на маленькую, ладненькую мулицу. Сидя на ней верхом, юный Билл почти доставал ногами до земли. Через годик он уже будет слишком велик для нее. Хотя, конечно, через годик он скорее всего окажется далеко от Дебарии — еще один путник на дорогах увядающего мира. А Милли станет лишь воспоминанием.
— Милли? Нет, — отозвался он. — Она крепкая, как дромадер.
— Вот как? А кто такой дромадер?
— Откуда мне знать? Просто па всегда так говорит. Я как-то раз его спросил, но он тоже не знает.
— Тогда поехали, — сказал я. — Чем быстрей доберемся до города, тем быстрей избавимся от этой пыли. Но я собирался сделать по крайней мере одну остановку по дороге к городу. Надо было кое-что показать мальчику, пока мы оставались наедине.
На полдороге от ранчо к Дебарии я увидел заброшенный пастуший сарай и предложил передохнуть там немного и перекусить. Билл Стритер довольно охотно согласился. Он потерял отца и вообще всех, кого знал, но все же это был мальчик, который быстро рос, и со вчерашнего ужина у него не было ни крошки во рту.
Мы привязали лошадь и мула, спрятав их от ветра, и уселись на пол сарая, прислонившись спинами к стене. У меня в седельной сумке было сушеное мясо, завернутое в листья. Мясо было соленое, но бурдюк у меня был полон. Мальчик съел с полдюжины ломтей, откусывая огромные куски и запивая их водой.
Сильный порыв ветра сотряс сарай. Милли издала протестующий звук и затихла.
— К ночи самум разыграется по полной, — сказал юный Билл. — Точно говорю.
— Мне нравится шум ветра, — сказал я. — Он навевает мне мысли об истории, которую читала мне мама, когда я был мальцом. — Называется она «Ветер сквозь замочную скважину». Ты ее знаешь?
Юный Билл покачал головой:
— Мистер, а вы правда стрелок? Не врете?
— Правда.
— Можно мне немного подержать ваши револьверы?
— Никогда в жизни, — сказал я, — но ты можешь посмотреть вот на это, — я снял патрон с пояса и протянул его мальчику.
Он пристально рассматривал его, начиная с латунного основания и до самого кончика:
— Ух ты, тяжелый! Если попадете таким в кого-нибудь, он точно уже не встанет.
— Да, патрон — штука опасная, но он может быть и интересным тоже. Хочешь увидеть трюк, который я с ним проделываю?
— Еще бы.
Я взял у него патрон и принялся вертеть его между пальцами. Пальцы поднимались и опускались, поднимались и опускались будто волны. Юный Билл смотрел, раскрыв широко глаза:
— Как вы это делаете?
— Так же как все делают любые вещи, — сказал я. — Практикуются.
— Покажете, как это делается?
— Если присмотришься поближе, то сам увидишь, — ответил я. — Вот он есть… а вот его нет, — я молниеносно спрятал патрон под ладонью, думая при этом о Сьюзан Дельгадо, как, наверное, буду думать всегда, выполняя этот трюк. — А вот и снова он.
Патрон танцевал: сначала быстро… медленнее… опять быстрее.
— Следи за ним Билл, и попытайся понять, как я заставляю его исчезать. Не спускай с него глаз, — я понизил голос до убаюкивающего шепота, — смотри сюда… смотри… смотри. Тебе хочется спать?
— Немного, — он медленно прикрыл глаза, с трудом приоткрыл, — я мало спал прошлой ночью.
— Правда? Следи за патроном. Вот он есть… а вот его нет. Опять он. Танцует быстрее.
Патрон вертелся туда-сюда. А ветер все шумел, убаюкивая меня так, как мой голос убаюкивал мальчика.
— Спи, если хочешь, Билл. Слушай ветер и спи. Но и мой голос слушай тоже.
— Я слышу тебя, стрелок, — глаза его закрылись и в этот раз такими и остались. Руки его расслабленно лежали на коленях. — Слышу очень хорошо.
— Ты видишь патрон, так? Даже с закрытыми глазами.
— Да… но он стал больше. И засверкал, как золото.
— Правда?
— Да.
— Нырни глубже, Билл, но слышь мой голос.
— Я слышу.
— Я хочу, чтобы твой разум вернулся к прошлой ночи. Твои разум, глаза и уши. Ты это сделаешь?
Он нахмурился:
— Я не хочу.
— Это не опасно. Все уже случилось и к тому же, с тобой я.
— Вы со мной. И у вас револьверы.
— Правильно. Пока ты слышишь мой голос, с тобой ничего не случится, потому что мы вместе. Ты под моей защитой, понимаешь?
— Да.
— Твой папа наказал тебе идти спать под звездами, так?
— Ага, сказал, что ночь будет теплой.
— Но причина была не в этом, правильно?
— Не в этом. Дело в Элроде. Однажды он схватил кошку за хвост, повертел ее и выкинул. Она так и не вернулась. Иногда он тягает меня за волосы и поет «Парень, который любил Дженни». Папа его остановить не может, потому что Элрод больше и сильнее. А еще он держит нож в сапоге. Мог и зарезать. Но чудовище он зарезать не смог, так ведь? — сцепленные руки мальчика дрожали. — Элрод мертв, и мне радостно. Мне жалко остальных… и моего папу, не знаю, что мне без него делать… но я рад, что Элрод погиб. Больше он меня цеплять не будет. Не будет пугать. И я все видел, ага.
Значит все-таки он знает больше, чем лежит на поверхности его разума.
— Сейчас ты на пастбище.
— На пастбище…
— Ты завернулся в одеяло и лоскут.
— В тряпицу.
— В одеяло и тряпицу. Ты пока еще не спишь, может, смотришь на звезды… На Древнюю Звезду и Древнюю Мать.
— Нет, нет, я сплю, — сказал Билл. — Но крики будят меня. Крики из барака. И звуки борьбы. Что-то ломается. Слышен рев.
— И что делаешь ты, Билл?
— Иду туда. Мне страшно, но мой па… мой па там. Заглядываю в крайнее окно. Оно из вощеной бумаги, но видно неплохо. Лучше, чем мне бы хотелось. Потому что вижу… вижу… мистер, можно мне проснуться?
— Пока нет. Помни, что я с тобой.
— Вы достали револьверы, мистер? — мальчик дрожал.
— Достал. Чтобы защитить тебя. Что ты видишь?
— Кровь. И чудовище.
— Какое? Можешь описать?
— Это медведь. Такой огромный, что касается потолка. Он идет между койками, понимаете, на задних лапах… хватает парней и разрывает на части длиннющими когтями, — из-под сомкнутых век мальчика просочились слезы и потекли по щекам. — Последним был Элрод. Он побежал к задней двери, с поленницей снаружи… и когда понял, что до нее ему не добраться, он обернулся и приготовился к борьбе. В руках держал нож. Попробовал ткнуть чудовище…
Медленно, словно под водой, правая рука мальчика поднялась с колен. Он сжал ее в кулак и выкинул вперед, будто делая удар ножом.
— Медведь схватил руку Элрода и оторвал у самого плеча. Элрод заорал. Однажды я видел лошадь, которая вступила в гомпью нору и сломала ногу. Она кричала так же. А тварь… она ударила Элрода в лицо его же рукой. Кровь летела во все стороны. Жилы свисали из раны и стегали по коже, будто веревки. Элрод привалился к двери и начал съезжать на пол. Медведь схватил его и впился ему в шею… звук был… мистер, он просто откусил Элроду голову. Я хочу проснуться. Пожалуйста.
— Уже скоро. И что ты сделал?
— Я побежал. Думал бежать к большому дому, но сай Джефферсон… он… он…
— Что он?
— Он выстрелил в меня! Не думаю, что он это нарочно. Наверное, просто увидел меня уголком глаза и подумал… Я услышал, как пуля просвистела мимо меня. ЩЩЩЩух! — так близко она пролетела. Ну я передумал и побежал к загону. Пока бежал, услышал еще два выстрела, а потом еще крики. Я не повернулся, чтобы посмотреть, но знал, что на этот раз кричал сай Джефферсон.
Эту часть рассказа мы знали по следам и останкам жертв: тварь вырвалась из барака, схватила четырёхзарядник Джефферсона и согнула ему дуло. Потом выпустила тому кишки и швырнула в барак, к погонщикам. Этот выстрел спас юному Биллу жизнь. Если бы не он, мальчик побежал бы прямиком к большому дому и погиб бы вместе с домочадцами Джефферсона.
— Ты вбегаешь в седельный сарай, в котором мы тебя и нашли.
— Ага, точно. И прячусь под кучей упряжи. И я слышу, что оно… приближается, — мальчик заново переживал события той ночи. Слова произносил все медленнее.
Речь его прервали рыдания. Я знал, что ему больно — так всегда бывает с воспоминаниями о страшном — но продолжал давить. Ничего другого мне не оставалось: то, что произошло в том заброшенном сарае, играло важную роль, а юный Билл был тому единственным свидетелем. Дважды он пытался просто пересказывать события, а не заново переживать их. Это означало, что он старается вырваться из транса, и мне пришлось послать его глубже. В конце концов я узнал все, что хотел.
Узнал об ужасе, который сковал его при звуках рычащей и сопящей твари, которая неумолимо приближалась. О том, как звуки стали меняться и превратились в вой какой-то огромной кошки. Юный Билл рассказал, что от этого воя он не выдержал и обмочился. Просто не смог сдержаться. Он ждал, что кошка войдет в сарай, зная, что она быстро найдет его по запаху мочи, но она все не входила. Потом стало тихо… еще тише… и снова крики.
— Поначалу это крик кошки, но потом он сменяется человеческим. Сперва высокий, словно кричит женщина, потом начинает грубеть и становится мужским. Крики не стихают. Мне самому хочется кричать. Мне показалось…
— Тебе кажется, — сказал я, — тебе кажется, Билл, кажется сейчас, потому что сейчас все и происходит. Но я здесь, чтобы защитить тебя. И со мной револьверы.
— Мне кажется, что у меня расколется голова. И тут крики стихают… и оно входит.
— Оно идет по проходу до другой двери, так?
Мальчик покачал головой:
— Не идет — тащится, еле ноги передвигает. Будто бы оно ранено. Проходит мимо меня. Думаю, можно назвать его «он» — это мужчина. Он почти что падает, но успевает ухватиться за дверь стойла и идет дальше. Уже немного лучше.