— Увереннее?
— Да.
— Ты видишь его лицо? — думаю, я уже знал ответ на этот вопрос.
— Нет, только ноги. Через щели в упряжи. Луна взошла, и я вижу их очень хорошо.
Может и так, но не будет же он узнавать оболочника по ногам… Я уже открыл рот, чтобы начать выводить его из транса, но тут он заговорил снова.
— У него кольцо на лодыжке.
Я наклонился вперед, словно мальчик мог меня видеть, хотя если он погрузился достаточно глубоко, то, возможно, мог, даже с закрытыми глазами:
— Что за кольцо? Металлическое, как у кандалов?
— Я не знаю, что это.
— Может такое, какое быкам в нос вставляют? Знаешь, о чем я?
— Нет. Такое, как у Элрода на руке, только у Элрода там голая женщина и ее почти не видно.
— Билл, ты говоришь о татуировке?
Мальчик — все еще в трансе — улыбнулся:
— Ага, о ней. Только там не картинка, а просто синее кольцо вокруг лодыжки. Синее кольцо на коже.
«Теперь ты наш», — подумал я. — «Ты, оболочник, об этом еще не знаешь, но ты наш».
— Мистер, могу я уже проснуться? Я хочу проснуться.
— Что-нибудь еще вспомнил?
— Белую отметину? — как бы спросил он себя.
— Что за белая отметина?
Мальчик медленно покачал головой, и я решил, что с него хватит.
— Иди на звук моего голоса. А когда пойдешь — оставишь позади все, что случилось прошлой ночью, потому что все кончилось. Иди, Билл. Иди.
— Я иду, — его глаза вращались под сомкнутыми веками.
— Ты в безопасности. Все, что случилось на ранчо, осталось в прошлом. Ясно?
— Да.
— Где мы сейчас?
— На дебарийском тракте. Мы едем в город. Я там был только один раз. Папа купил мне сладостей.
— Я тоже тебе куплю, — сказал я, — ты это заслужил, юный Билл с ранчо Джефферсона. А теперь открой глаза.
Так он и сделал, но поначалу смотрел как бы сквозь меня. Потом глаза его прояснились, и он неуверенно улыбнулся:
— Я заснул.
— Да. А теперь нам надо попасть в город прежде чем ветер станет слишком сильным. Сдюжишь, юный Билл?
— Ага, — сказал он, а встав, добавил: — Мне снились сладости.
Два бестолковых помощника были в офисе шерифа, когда мы вошли туда, один из них — толстяк в высокой черной шляпе с безвкусной лентой из кожи гремучей змеи — развалился за столом Пиви. Увидев мои револьверы, он мигом поднялся.
— Вы — стрелок, верно ведь? — спросил он. — Добро пожаловать, добро пожаловать, говорим вам мы оба. А где второй?
Не отвечая, я провел Юного Билла через арку в помещение тюрьмы. Мальчик рассматривал камеры с интересом, без страха. Пьяница, Соленый Сэм, давно ушел, но в воздухе еще витал его аромат.
Второй помощник окликнул меня сзади:
— И что это вы там делаете, молодой сай?
— Мое дело, — сказал я. — Вернись в офис и принеси мне связку ключей от камер. И побыстрее, если можно.
В маленьких камерах на нарах не было матрасов, так что я ввел Юного Билла в помещение для пьяных буянов, где мы с Джейми провели предыдущую ночь. Пока я стелил один соломенный тюфяк на другой, чтобы мальчику было поудобнее, — после того, что Билл пережил, он имел право на все возможные удобства, думалось мне, — он разглядывал нарисованную мелом на стене карту.
— Что это, сай?
— Ничего интересного для тебя, — ответил я. — А теперь послушай. Я тебя запру, но ты не бойся, ты ведь ничего плохого не сделал. Это только для твоей же безопасности. У меня есть одно неотложное дело, а как только я с ним покончу, то приду к тебе.
— И запрете дверь, — сказал он. — Лучше нам запереться. А то вдруг оно вернется.
— Ты его вспомнил?
— Кое-что, — ответил он, опустив глаза. — Это был не человек… а потом стал человек. Оно убило моего папу, — он закрыл глаза руками. — Бедный па…
Помощник в черной шляпе вернулся с ключами. Второй шел за ним следом. Оба пялились на мальчика, как на двухголового козла в ярмарочном балагане.
Я взял ключи:
— Хорошо. А теперь возвращайтесь-ка в контору. Оба.
— Похоже, вы любите распоряжаться, молодой человек, — сказал Черная Шляпа, а второй — коротышка с выступающей нижней челюстью — яростно закивал.
— Идите, — повторил я. — Мальчику надо отдохнуть.
Они осмотрели меня с ног до головы и вышли. И это был правильный поступок. Единственно возможный, собственно. Уж очень у меня было плохое настроение.
Мальчик не отрывал руки от глаз, пока стук их сапогов не затих за аркой:
— Вы его поймаете, сай?
— Да.
— И убьете?
— А ты хочешь, чтобы я его убил?
Он подумал и кивнул:
— Ага. За то, что он сделал с моим па, и с саем Джефферсоном, и с остальными. Даже за Элрода.
Я закрыл дверь в камеру, нашел нужный ключ и повернул его в замке. Связку ключей я надел на запястье, потому что в карман она не помещалась:
— Я даю тебе обещание, Юный Билл, — сказал я. — Клянусь именем моего отца. Я не убью его, но ты увидишь, как его вздернут, и я своей собственной рукой дам тебе хлеб, чтобы ты рассыпал крошки под его ногами.
В конторе два помощника похуже уставились на меня недовольно и настороженно. Но мне это было нипочем. Я повесил ключи на гвоздь рядом с джинг-джангом и сказал:
— Я вернусь через час, может, чуть меньше. Пока меня не будет, в тюрьму никто не должен входить. Вас это тоже касается.
— Довольно самоуверенно для безусого юнца, — заметил тот, что с торчащей челюстью.
— Не подведите меня, — сказал я. — Это было бы неразумно. Вы поняли меня?
Черная Шляпа кивнул.
— Но шериф узнает о том, как вы с нами обращались.
— Тогда вам стоит постараться сохранить рот в рабочем состоянии до его возвращения, — сказал я и вышел.
Ветер продолжал крепчать, поднимая между домами тучи песка и пыли с привкусом соли. Дебарийский тракт был полностью в моем распоряжении, за исключением нескольких стоящих на привязи лошадей: зады подставлены ветру, головы угрюмо опущены. Свою лошадь и Милли, мула мальчика, я здесь оставлять не собирался и отвел их в платную конюшню, стоящую в дальнем конце улицы. Конюх был безумно рад принять их, особенно после того как я отстегнул ему ползолотого из мешочка, который я носил в жилетке.
Нет, — ответил он на мой первый вопрос, — в Дебарии ювелира нет и на его памяти никогда не было. Ответом на второй вопрос было «да», и он указал на мастерскую кузнеца на другой стороне улицы. Сам кузнец стоял на входе, его кожаный, полный инструментов фартук развевался на ветру. Я подошел к нему:
— Хайл, — сказал кузнец, приложив ко лбу кулак.
Я поприветствовал в ответ и рассказал ему, что мне нужно (о том, что это может мне понадобиться, сказал мне Ваннай). Кузнец внимательно слушал, потом взял протянутый ему патрон. Тот самый патрон, с помощью которого я ввел в транс юного Билла. Кузнец поднес его к свету:
— Сколько в нем гранов пороха, сказать можете?
А как же:
— Пятьдесят семь.
— Так много? Боги! Просто чудо, что дуло вашего револьвера не разрывает, когда нажимаете на курок!
Револьверы моего отца, те, которые когда-нибудь перейдут ко мне, требовали патронов на семьдесят шесть гранов, но этого я не сказал: он, наверное, все равно бы не поверил:
— Сможете выполнить мою просьбу, сай?
— Думаю, да, — кузнец поразмыслил еще немного, потом кивнул. — Точно смогу, но не сегодня. Не люблю растапливать горн на таком ветру. Один уголек — и весь город вспыхнет, как спичка. А пожарной службы у нас не водится с тех пор как мой па был пацаном.
Я вытащил мешочек с золотыми и вытряс на ладонь две штуки. Поразмыслил и прибавил еще один. Кузнец жадно уставился на них, а смотрел он на свой двухгодичный заработок.
— Сегодня, — сказал я.
Кузнец растянул рот в улыбке, в рыжей бороде мелькнули зубы потрясающей белизны. — Экий вы дьявол-искуситель! Да за такую плату я на все пойду, пусть даже сам Галаад выгорит дотла. К закату закончу.
— Закончите к трем.
— Дык а я о чем? К трем и не минутой позже.
— Хорошо. Теперь скажите, где тут у вас ресторан с лучшей жрачкой?
— У нас их всего два, и ни в одном из них вас не заставят вспомнить мамочкины пироги, хотя и не отравят. Наверное, Кафе Рейси все-таки получше.
Этого мне было достаточно: такой растущий паренек, как Билл Стритер, всегда готов променять качество на количество. Я направился к кафе, идя навстречу ветру. К ночи самум разойдется по полной, — сказал мне мальчик, и, судя по всему, он был прав. Ему пришлось пройти через многое, поэтому пусть отдохнет. Теперь, когда я знал про татуировку на лодыжке, Билл мог мне и не понадобиться, но оболочнику об этом не узнать. В камере мальчик будет в безопасности. По крайней мере, я на это надеялся.
Я готов был поклясться, что похлебка вместо соли приправлена щелочной пылью, но мальчик выхлебал все до конца и доел мою порцию, как только я ее отставил. Один из помощников похуже сварил кофе, и мы выпили его из жестяных кружек. Трапезничали мы прямо в камере, сидя на полу по-турецки. Я ждал звонка джинг-джанга, но тот молчал. Это меня не удивляло. Даже если Джейми со старшим шерифом и добрались до аппарата, провода скорее всего оборвал ветер.
— Ты, наверно, все знаешь про эти ветра, которые у вас называют самумами, — обратился я к Биллу.
— Ну, да, — ответил он. — Сейчас как раз сезон. Хлысты их ненавидят, а кнуты — еще больше, потому что когда они на пастбищах, им приходится спать под открытым небом. А костер ночью, понятно, развести нельзя, потому что…
— Из-за угольков, — сказал я, вспомнив кузнеца.
— Из-за них самых. А похлебка уже вся?
— Да, но у нас еще кое-что есть.
Я передал ему маленький мешочек. Он заглянул внутрь и просиял:
— Конфеты! Сосалки и крученки! — он протянул мешочек мне. — Нате. Вы первый.
Я взял одну шоколадную крученку и отодвинул мешочек:
— Остальное можешь доедать. Если, конечно, не боишься, что живот разболится.