— Возвращаешься в лес, — сказала она.
— Ага, — ответил он тихим, но твердым голосом.
— Вопреки всему, что я тебе говорила.
— Ага.
— Очаровал он тебя. Но зачем? Ради выгоды? Нет, только не он. Он просто увидел яркий огонек во тьме этого богом забытого захолустья, и для него нет ничего слаще, чем затушить его.
— Сай Смак, он показал мне…
— Что-то про твою маму, так я смекаю. Знает, за какие ниточки дергать, знает лучше, чем кто бы то ни было. К каждому сердцу у него есть свой волшебный ключик. Я понимаю, что словами тебя не остановить — достаточно и одного глаза, чтобы прочитать это в твоем лице. И я знаю, что не могу удержать тебя силой, как знаешь и ты. Так почему же ты пришел сейчас именно ко мне?
Эти слова заставили Тима смутиться, но решимости в нем не поубавилось, и тут вдова поняла, что мальчик по-настоящему для нее потерян. Хуже — потерян, вероятно, для себя самого.
— Чего же ты хочешь?
— Только чтобы вы послали весточку моей маме, если вам не трудно. Скажите ей, что я ушел в лес и вернусь с чем-то, что поможет вернуть ей зрение.
Несколько секунд вдова не произносила ни слова, только смотрела на него сквозь вуаль. При свете лампы, Тим мог разглядеть руины ее лица гораздо лучше, чем ему бы хотелось:
— Жди здесь. И не вздумай улизнуть без моего ведома, а не то я посчитаю тебя трусом. И наберись терпения, ибо ты знаешь, как я медлительна, — сказала она наконец.
Тим ждал, хотя ему и не терпелось поскорее отправиться в путь. Секунды казались минутами, минуты — часами, но в конце-концов вдова вернулась:
— А я уж думала, тебя и след простыл, — сказала она, и эти слова старой женщины ранили Тима больше, чем если бы она отхлестала его по лицу.
Вдова протянула ему лампу:
— Чтобы путь освещать, ибо я вижу, что своей у тебя нет.
И то правда: в своем стремлении поскорее отправиться в дорогу Тим напрочь забыл о лампе.
— Спасибо, сай.
В другой руке вдова держала полотняный мешок:
— Здесь каравай хлеба. Понимаю, что этого мало, да и самому хлебу уже два дня, но это все, что я могу дать.
Горло Тима на мгновение сжалось и не дало ему произнести ни слова, поэтому он просто три раза по нему похлопал. Протянул руку к мешку, но вдова попридержала его.
— В мешке есть еще кое-что, Тим. Принадлежало моему брату, который погиб в Бескрайнем лесу почти двадцать лет назад. Мой брат купил это у бродячего коробейника, а когда я отругала его, назвав наивным дурачком, он отвел меня в поле к западу от деревни и показал, как оно работает. Ох и шуму-то было, прости господи! У меня потом несколько часов звон в ушах стоял!
Из мешка она достала оружие.
Тим ошалело уставился на него. В книгах вдовы он видел картинки, а у старика Дестри в гостиной висел в рамке рисунок штуковины, называемой ружьем, но он и помыслить не мог, что когда-нибудь увидит такое по-настоящему. В фут длиной, с деревянной ручкой, курок и стволы из тусклого металла. Все четыре ствола стянуты вместе латунными, на первый взгляд, лентами. Дырки на концах стволов, из которых при выстреле что-то там вылетало, были квадратными.
— Брат испробовал его два раза перед тем, как показать мне, а после шанс пострелять ему уже не представился, потому что вскоре он погиб. Не знаю, исправна ли эта штука сейчас, но я держала ее в сухости, а раз в год, в день его рождения, я смазываю ее, как он мне и показывал. Все четыре патронника заряжены, а в запасе есть еще пять снарядов, которые называются пулями.
— Булями? — спросил Тим, нахмурившись.
— Да нет же, пу-ля-ми. Смотри сюда.
Вдова протянула Тиму мешок, чтобы освободить шишковатые руки, потом повернулась в дверном проеме:
— Джошуа говорил никогда не направлять оружие на человека, если только ты не хочешь его убить, ибо в оружии, говорил он, бьется жадное сердце. Или, может быть, коварное? После стольких лет, я уж и не помню. Есть тут на одной стороне рычажок… вот здесь…
Послышался щелчок, и пистоль открылся. Вдова показала Тиму четыре квадратные латунные пластиночки. Когда она вытащила одну, Тим увидел, что на самом деле это основание снаряда. Пули.
— После выстрела латунная часть остается, — сказал вдова, — ты должен будешь ее вытащить и зарядить следующую. Понял?
— Ага, — Тиму очень хотелось подержать пули самому, а еще больше ему хотелось взять оружие, нажать на курок и услышать, как бабахнет выстрел.
Вдова закрыла пистоль (снова послышался смачный щелчок) и показала его Тиму со стороны рукоятки. Тим увидел четыре маленьких штучки, которые нужно оттягивать назад большим пальцем.
— Это бойки. Каждый боек отвечает за выстрел из одного из стволов… если, конечно, эта треклятая штуковина все еще стреляет. Понимаешь?
— Ага.
— Оружие поэтому называется четырёхзарядником. Джошуа говорил, что если все четыре бойка не взведены, то никакой опасности нет, — вдова слегка покачнулась, словно у нее закружилась голова. — Господи, что ж это я делаю? Даю ребенку оружие! Ребенку, который направляется ночью в Бескрайний лес на встречу с дьяволом! Но что же мне еще делать? А затем, уже самой себе: — Но он не ожидает, что у ребенка будет оружие, так? Может, в мире еще осталась Белизна, и одна из этих древних пуль окажется в его черном сердце. Давай, клади его в мешок.
Вдова протянула Тиму пистоль рукояткой вперед. Тим чуть его не уронил. Просто невероятно, что такая маленькая на вид вещь может быть такой тяжелой! И казалось, что она вибрирует, как завибрировала волшебная палочка Сборщика, когда Тим провел ею над ведром с водой.
— Запасные пули завернуты в вату. Всего их у тебя девять, включая те, которые в пистоле. Пусть они сослужат тебе хорошую службу и надеюсь, что в пустоши меня не ждет проклятие за то, что я их тебе дала.
— Спа… спасибо, сай! — выдавил Тим и засунул пистоль в мешок.
Вдова обхватила голову руками и горько усмехнулась:
— Ты глупец, но и я не лучше. Вместо того, чтобы дать тебе братов четырёхзарядник, мне следовало принести метлу и огреть тебя по голове, — снова этот горький смешок, — но, конечно, пользы бы от этого не было, с моими-то старческими силенками.
— Так вы отправите утром весточку маме? Ведь на этот раз я не остановлюсь на середине Железной тропы, а пойду дальше, до конца.
— Да, и разобью ей сердце, — вдова наклонилась к Тиму, вуаль мерно покачивалась. — Об этом ты подумал? По лицу вижу, что да. Так зачем же ты это делаешь, если знаешь, какой камень взваливаешь ей на душу?
Тим покраснел до корней волос, но отступать отказался. В эти мгновения он стал очень похож на покойного отца:
— Я собираюсь вернуть ей зрение. Магия, которую оставил мне Сборщик, показала мне, как это сделать.
— Черная магия! Лживая черная магия! Лживая, Тим Росс!
— Я вас слышу, — Тим выпятил челюсть, совсем, как его отец, — но про ключ он не соврал — ключ сработал. Не соврал про побои — побои были. Не соврал, что моя мама ослепла — она и вправду ослепла. А про папу… вы уже знаете.
— Ага, — ответила вдова с таким деревенским акцентом, которого Тим ни разу не слышал, — ага, и что вся эта правда тебе сделала? Только боль причинила да в ловушку заманила.
На это Тим поначалу ничего не ответил. Он лишь опустил голову и изучал носки своих изношенных ботинок. Во вдове уж было проснулась надежда, но тут он поднял голову, посмотрел ей в глаза и сказал:
— Я привяжу Битси сразу за участком Косингтона и Марчли. Не хочу оставлять ее на том обрубке, где нашел своего папу, потому что там на деревьях страхозуб. Когда пойдете к моей маме, сможете попросить сая Косингтона привести Битси домой?
Женщина помоложе могла бы продолжить увещевания, может, даже заумоляла бы. Но не вдова.
— Что-нибудь еще? — спросила она.
— Две вещи.
— Выкладывай.
— Поцелуете маму за меня?
— Да, с радостью. А вторая?
— Благословите меня на дорогу?
Вдова подумала. Покачала головой:
— Что до благословений, то братов четырёхзарядник — лучшее, что я могу тебе дать.
— Что ж, значит так тому и быть, — Тим шаркнул ножкой и приложил кулак ко лбу. Развернулся, спустился по ступенькам и направился к своей маленькой мулице.
Тихим, едва слышным (но все-таки слышным) голосом вдова проговорила:
— Благословляю тебя именем Гана. Теперь дело за ка.
Луна уже зашла, когда Тим слез с Битси и привязал ее к кусту возле Железной тропы. Перед тем как покинуть сарай, он набил карманы желудями и теперь разложил их перед ней на земле — так же, как Сборщик податей для своей лошади прошлой ночью.
— Не волнуйся, сай Косингтон утром за тобой придет, — сказал Тим. В его мозгу ярко вспыхнула картина: Широкий Питер находит Битси мертвой, с зияющей дырой в брюхе, проделанной кем-нибудь из лесных хищников (может, тем самым, чье присутствие он чувствовал за спиной во время своего «променада» по Железной тропе). Но что ему оставалось делать? Битси была добрая, но недостаточно умная, чтобы самостоятельно найти дорогу домой, сколько бы раз она ни проходила по этому самому маршруту.
— Все у тебя будет хорошо, — сказал он, проведя рукой по ее гладкому носу. Будет ли?.. А может, вдова Смак была права во всем, и это только первое тому доказательство? Но Тим отогнал от себя эту мысль.
«Про все остальное он сказал мне правду. Значит, и об этом, конечно же, не соврал».
К тому времени, как Тим прошел три колеса по Железной тропе, он начал в это верить.
Не забывайте, что ему было всего одиннадцать лет.
В эту ночь он не увидел костра. Вместо гостеприимного оранжевого пламени горящего дерева Тим, дойдя до конца Железной тропы, заметил холодный зеленый огонек. Он дрожал и временами исчезал, но всегда возвращался, достаточно яркий, чтобы отбрасывать тени, клубившиеся у него под ногами как змеи.
Тропа — теперь еле заметная, потому что она была проделана только колесами фургонов Большого Росса и Большого Келлса, — свернула влево, огибая старое железное дерево со стволом больше самого большого дома в Листве. Шагов через сто после этого изгиба тропа вышла на поляну. Там стояли столбики с перекладиной и табличкой. Тим мог прочесть все до последнего слова, потому что над табличкой, так быстро взмахивая крылышками, что их почти не было видно, висела сайя.