— А моя мама… она правда снова будет видеть?
— Да, ибо ты сослужил мне хорошую службу. И я далеко не последний, кому ты поможешь в своей жизни, — Мерлин указал на пояс Тима. — Это лишь твой первый пистоль, и притом самый легкий.
Тим посмотрел на четырёхзарядник, но из-за пояса вытащил папин топор:
— Оружие — это не для меня, сай. Я ведь всего лишь деревенский мальчик. Я буду лесорубом, как мой папа. Мое место в Листве, и в ней я и останусь.
Старый маг хитро посмотрел на него:
— Так ты говоришь с топором в руке, но скажешь ли ты то же самое, будь у тебя в руках револьвер? Скажет ли то же самое твое сердце? Не отвечай, ибо я вижу правду в твоих глазах. Ка заведет тебя далеко от Листвы.
— Но я же люблю ее, — прошептал Тим.
— Ты в ней еще поживешь, так что не волнуйся. А теперь слушай внимательно и делай так, как я скажу.
Положив руки на колени, Мерлин наклонил к Тиму свое длинное, худое тело. Борода его развевалась на утихающем ветру, драгоценные камни в ней горели огнем. На лице, таком же худом, как и у Сборщика Податей, была торжественная серьезность вместо злобной веселости последнего. Вместо жестокости — доброта.
Когда вернешься домой — на этот раз путь будет короче и безопаснее — пойдешь к маме и закапаешь ей в глаза последние капли из пузырька. Потом ты отдашь ей топор отца. Понял меня? Монета останется с тобой на всю жизнь — на смертном одре она будет висеть у тебя на шее — но топор отдай матери. Сразу же.
— П-почему?
Мерлин нахмурил кустистые брови, уголки рта его опустились. Внезапно доброта сменилась пугающей непреклонностью:
— Не задавай вопросов, юноша. Когда приходит ка, оно приносится стремительно, словно ветер. Словно ледовей. Так послушаешься ли ты меня?
— Да, — испуганно ответил Тим, — я отдам ей топор.
— Хорошо.
Маг повернулся и поднял руки над простыней, под которой они спали. Ближний к клетке конец простыни зашуршал и поднялся в воздух. Внезапно она оказалась сложенной вдвое. Потом вчетверо, став размером со столовую скатерть. Тим подумал, что женщины в Листве не отказались бы от такой магии при застилке кроватей, и тут же испугался, а не кощунство ли это.
— Нет-нет, я уверен, ты прав, — рассеянно сказал Мерлин. — Но если она выйдет из-под контроля, будет шабаш. Магия полна загадок, даже для такого старикана, как я.
— Сай… Это правда, что вы живете вспять во времени?
Мерлин всплеснул руками в показном раздражении, рукава его одеяния сползли вниз, обнажив белые и тонкие, словно березовые ветви, руки:
— Все так думают, а если я скажу иначе, то что изменится? Я живу так, как живу, Тим, и, по правде говоря, я уже почти отошел от дел. Слышал ли ты, что у меня в лесу есть волшебный дом?
— Ага!
— А если бы я тебе сказал, что живу в пещере, в которой только стол да соломенный тюфяк на полу? Думаешь, тебе бы поверили?
Тим подумал над этим. Покачал головой:
— Нет. Не поверили бы. Думаю, люди не поверят, что я вас вообще видел.
— Это их дело. А что до тебя… готов двинуться в обратный путь?
— Можно еще один вопрос?
— Но только один. Я уже насиделся достаточно вон в той клетке, которая, как ты видишь, не сдвинулась ни на дюйм, несмотря на разбушевавшийся ураган. И срать в дыру мне тоже надоело. Жизнь аскета — это прекрасно, но всему есть предел. Давай, спрашивай.
— Как вас поймал Красный Король?
— Самолично он никого поймать не может, ибо сам он пойман и заточен на вершине Темной Башни. Но у него есть силы, и есть агенты. Тот, с кем имел дело ты, далеко не самый грозный из них. Ко мне в пещеру пришел человек. Он меня одурачил, заставив поверить, что он бродячий коробейник, ибо магия его сильна. Магия, данная ему Королем, как ты понимаешь.
— Даже сильнее, чем ваша? — рискнул спросить Тим.
— Нет, но… — Мерлин вздохнул и уставился на утреннее небо. Тим ошеломленно понял, что волшебнику стыдно. — Я был пьян.
— А… — пискнул Тим. Ничего другого в голову не пришло.
— Довольно разговоров, — сказал маг. — Садись на диббин.
— На…
Мерлин указал на то, что сперва было салфеткой, потом простыней, а сейчас пребывало в виде скатерти:
— Вот это. И не бойся испачкать его ботинками. Он видал куда более запыленных странствиями путников.
Тим действительно как раз об этом и думал, но встал на скатерть и затем уселся на нее.
— Теперь перо. Возьми его в руки. Оно из хвоста Гаруды — орла, охраняющего другой конец этого Луча. Во всяком случае, так мне рассказывали. Хотя мне рассказывали, когда я сам был еще ребенком, — да, когда-то и я был ребенком, Тим, сын Джека, — рассказывали мне когда-то, что детей находят среди капусты в огороде.
Тим едва слушал его. Он взял перо, которое тигр не дал унести ветру, и сжал в руках.
Мерлин взглянул на него из-под своей высокой желтой шляпы:
— Когда ты вернешься домой, что ты сделаешь прежде всего?
— Закапаю снадобье маме в глаза.
— Хорошо, а потом?
— Отдам ей папин топор.
— Не забудь, — старик наклонился и поцеловал Тима в лоб. На мгновение весь мир вспыхнул в глазах мальчика ярко, как звезды в зените ледовея. На мгновение все словно оказалось в фокусе. — Ты — смелый мальчик с отважным сердцем. Люди увидят это и так и будут тебя называть. А теперь отправляйся с моей благодарностью. Лети домой.
— Л-л-лететь? Как?
— А как ты ходишь? Просто подумай об этом. Подумай о доме. — Старик просиял улыбкой, и от уголков его глаз разбежались тысячи морщин. — Потому что, как сказал кто-то из великих, нет места лучше, чем родной дом. Представь его! Представь его очень ясно.
И Тим подумал о домике, в котором вырос, о комнате, где засыпал всю свою жизнь, прислушиваясь к ветру, который рассказывал ему об иных местах и другой жизни. Он подумал о сарае, где стояли в стойлах Мисти и Битси, и о том, кто их сейчас кормит. Может быть, Виллем-Солома. Он подумал о ручье, из которого перетаскал столько ведер воды. А больше всего он думал о матери: о ее крепкой, широкоплечей фигуре, о каштановых волосах, о ее глазах в те минуты, когда они были полны веселья, а не горя и забот.
Он подумал: «Как я о тебе скучаю, мама»… и в это мгновение скатерть оторвалась от каменистой земли и зависла над своей собственной тенью.
Тим ахнул. Ткань покачалась немного, потом развернулась. Теперь он оказался выше шляпы Мерлина, и волшебнику приходилось задирать голову.
— А если я упаду? — крикнул Тим.
Мерлин рассмеялся:
— Рано или поздно всем нам это суждено. А пока что крепче держись за перо! Диббин тебя не уронит, так что просто держись за перо и думай о доме!
Сжимая перо, Тим подумал о Листве: главная улица, кузня, похоронное бюро между ней и кладбищем, фермы, лесопилка у реки, коттедж вдовы Смак, а главное — его собственный участок и дом. Диббин поднялся выше, на несколько мгновений завис над Доганом (как будто в нерешительности), а потом направился к югу, по следу, оставленному ледовеем. Сначала он летел медленно, но когда его тень упала на искореженный, покрытый инеем бурелом, еще недавно бывший миллионами акров девственного леса, диббин ускорил ход.
Ужасная мысль осенила Тима: а что если ледовей прокатился над Листвой, заморозив ее и погубив в ней всех, включая Нелл Росс? Он обернулся, чтобы прокричать свой вопрос Мерлину, но того уже не было. Тим увидел его еще однажды, но когда это произошло, он и сам уже был стариком. И это история для другого дня.
Диббин поднимался, пока мир под ним не стал похож на географическую карту. Но магия, защищавшая Тима и его мохнатого товарища от урагана, никуда не делась, и хотя он слышал, как со всех сторон свистят последние порывы ледовея, он нисколько не мерз. Тим сидел на своем диббине, скрестив ноги, как юный мохайнский принц на элефанте, и держа перед собой перо Гаруды. Он и чувствовал себя как Гаруда, паря над гигантским лесом, похожим на зеленое платье великанши — такое темное, что оно казалось почти черным. Но его пересекал серый шрам, как будто платье взрезали ножом, обнажив грязную нижнюю юбку. Ледовей уничтожил все, чего коснулся, хотя лес в целом пострадал очень мало. Полоса разрушений была не больше сорока колес шириной.
Но сорока колес оказалось достаточно, чтобы уничтожить Фагонар. Черная болотная вода превратилась в желтовато-белые бельма льда. Серые, узловатые деревья, торчавшие из этой воды, оказались повалены. Кочки уже не были зелеными; теперь они стали похожи на клубки из молочного стекла.
На одном из них лежала на боку лодка болотников. Тим вспомнил Рулевого, Старосту и всех остальных и залился горькими слезами. Если бы не они, он бы лежал, обледенелый, на одной из этих кочек в пяти сотнях футов под ним. Болотный народ накормил его и дал ему Дарию, его добрую фею. Нечестно, нечестно, нечестно! Так кричало его детское сердце, а потом частица его детского сердца умерла. Потому что так устроен мир.
Прежде чем Тим оставил трясину позади, его глазам предстало еще одно печальное зрелище — гигантский почерневший участок, на котором растаял лед. Покрытые сажей куски льда плавали вокруг гигантского чешуйчатого тела, лежащего на боку, как та выброшенная на сушу лодка. Это была дракониха, которая пощадила его. Тим мог представить, — о да, слишком хорошо, — как она пыталась победить холод своим огненным дыханием, но, в конце концов, ледовей одолел ее, как одолел всё в Фагонаре. Теперь здесь царила ледяная смерть.
Над Железной тропой диббин начал снижаться. Он скользил и скользил вниз, и, добравшись до участка Косингтона-Марчли, опустился на землю. Но прежде чем Тим утратил более широкий угол обзора, он успел увидеть, что след ледовея, раньше направлявшийся строго на юг, начал загибаться к западу. И ущерба он вроде бы нанес меньше, как будто ураган начал подниматься выше. И это давало надежду, что деревня уцелела.
Он задумчиво осмотрел диббин, потом взмахнул над ним руками. «Сложись!», приказал он, чувствую себя немного глуповато. Диббин не шелохнулся, но когда Тим наклонился, чтобы его сложить, тот перевернулся раз, другой, третий, с каждым разом становясь меньше — но не толще. За несколько мгновений он снова обернулся небольшой салфеткой, лежащей на тропе. Однако вряд ли кто-то захотел бы положить ее себе на колени за обедом, потому что посередине ее красовался след ботинка.