Пиви взял меня за руку и вытащил вперед:
— Вот этот стрелок устроил вам сегодня выходной, да еще и выпивкой угостил. А если вы не те, кого мы ищем, так какого же хрена вам бояться?
На это откликнулся паренек не старше меня:
— Сай шериф, мы всегда боимся.
Это была непривычно смелая для них истина, и в «Злосчастье» воцарилось полное молчание. Снаружи рыдал ветер. Щелочная пыль стучала по тонким дощатым стенам, как град.
— Ребята, послушайте меня, — сказал Пиви, слегка сбавив тон и добавив уважительности. — Эти стрелки могут силком вас заставить делать то, что им надо, но я этого не хочу, да и вам оно ни к чему. Считая тех, кто погиб на Джефферсоновом ранчо, у нас в Дебарии больше трех дюжин убито. У Джефферсона убили трех женщин, — Он помолчал. — Нет, вру. Одна там была женщина, а две — просто девочки. Я знаю, жизнь у вас тяжелая, и за доброе дело вы ничего хорошего не получите. Но я все равно прошу вас нам помочь. А почему нет-то? Только одному из вас есть что скрывать.
— Ладно, хер с ним, — сказал седобородый.
Он нащупал за спиной стойку, подпрыгнул и уселся на нее. Наверно, он в этой команде был за старшего, потому что остальные последовали его примеру. Я следил, не замешкается ли кто из них, но ничего не увидел. Теперь шахтеры решили воспринимать все это дело как шутку. Скоро все они сидели рядком на стойке, с грохотом сбрасывая башмаки на пол, посыпанный опилками. О боги, я и сейчас слышу вонь от их ног.
— Ну нет, с меня хватит! — сказала одна из шлюх, и, подняв глаза, я увидел, как наша публика покидает балкон в вихре перьев и кружев. Буфетчик отошел к игорным столам, зажимая нос. Спорить готов, что в тот день в кафе Рейси за ужином было заказано не так много бифштексов; этот запах надежно отбивал аппетит.
— Поддерните штанины, — сказал Пиви. — Дайте взглянуть на ваши щиколотки.
Теперь, когда все уже началось, они повиновались без возражений. Я вышел вперед:
— Тот, на кого я укажу, — сказал я, — слезает со стойки и отходит к стене. Можете взять башмаки, но не трудитесь обуваться. Вам придется только улицу перейти, дойдете и босиком.
Я пошел вдоль строя вытянутых ног. Почти все они были жалкими и тощими, и у всех, кроме самых молодых шахтеров, на ногах вздулись багровые вены.
— Ты… ты… и ты…
Всего обнаружилось десять человек с синими кольцами, свидетельствами пребывания на Бильской каторге. Джейми перебрался поближе к ним. Револьверы он не вытащил, но демонстративно засунул большие пальцы в перекрещенные кобуры, так что ладони легли у самых рукоятей.
— Буфетчик! — сказал я. — Налей тем, кто остался, еще по маленькой.
Шахтеры без каторжных татуировок радостно загомонили и принялись натягивать башмаки.
— А мы как же? — спросил седобородый. Кольцо татуировки на его лодыжке поблекло, превратившись в собственный призрак. Ступни у него были узловатые, как кора на старом пне. Как он на них ходил, — а уж тем более работал, — для меня было загадкой.
— Девять из вас получат выпивку, притом большие порции, — сказал я, и уныние исчезло с их лиц. — Десятый получит кое-что другое.
— Петлю, — тихо сказал Канфилд из Джефферсона. — И после того, что я видел на ранчо, я ему желаю поплясать на веревке подольше.
Мы оставили Снипа и Канфилда приглядывать за одиннадцатью шахтерами, оставшимися пить в баре, а сами отправились через дорогу с остальными десятью. Седобородый шел впереди, быстро перебирая своими узловатыми ногами-сучками. Дневной свет вылинял до странного желтоватого оттенка, какого я никогда прежде не видел, и скоро должно было стемнеть. Дул ветер, поднимая пыль. Я следил за шахтерами, надеясь, что кто-то из них попытается сбежать, избавив ждущего в тюрьме мальчика от неприятностей, — но этого не произошло.
Джейми нагнал меня:
— Если он здесь, то наверняка надеется, что паренек не видел ничего, кроме его щиколоток. Он рассчитывает выйти сухим из воды, Роланд.
— Знаю, — сказал я. — И паренек, в самом деле, только их и видел, так что ему скорей всего это удастся.
— Что тогда?
— Запрем их всех вместе, наверно, и будем ждать, пока один из них не начнет менять шкуру.
— А что если это у него не одержимость? Вдруг он может силой удержать себя от превращения?
— Тогда не знаю, — ответил я.
В конторе Вегг, Пикенс и Строттер играли в Будь Начеку по пенни за очко. Я ударил кулаком по столу — служившие для подсчета очков спички разлетелись во все стороны:
— Вегг, вы с шерифом проводите этих людей в тюрьму. Но только через несколько минут. Надо еще кое о чем позаботиться.
— А что там, в тюрьме? — спросил Вегг, с сожалением глядя на разбросанные спички. Похоже, он выигрывал. — Мальчишка этот?
— Да, мальчик и конец этого грустного действа, — ответил я увереннее, чем чувствовал на самом деле.
Я взял седобородого под локоть (мягко) и отвел его в сторону:
— Как ваше имя, сай?
— Стег Лука. А вам-то что? Думаете, это все моих рук дело?
— Нет, — ответил я, и правда в это верил. Без особой причины — просто предчувствие. — Но если вы знаете, кто убийца — или только думаете, что знаете — лучше вам мне рассказать. Там в камере сидит мальчик, запертый для своего же блага. Он видел, как нечто, похожее на огромного медведя, убило его отца, и мне совсем не хочется причинять ему лишнюю боль. Он хороший мальчик.
Седобородый подумал, затем уже он взял меня под локоть… поистине железной рукой. Отвел меня в угол:
— Не могу сказать, стрелок, ведь мы все были глубоко в новом забое и видели это.
— Видели что?
— Щель в соляной стенке, через которую лился зеленый свет. Яркий, а потом тусклый. Яркий. Снова тусклый. Как удары сердца. И… он говорит с твоей головой.
— Не понимаю.
— Я и сам не понимаю. Знаю только, что мы все видели и чувствовали одно и то же. Он говорит с твоей головой и зовет внутрь. В нем чувствуется горечь.
— В свете или в голосе?
— В обоих. Я уверен, это что-то от Древних. Мы рассказали Бандерли — десятнику, то бишь — и он сам туда спустился. Сам все увидел. И почувствовал. Ну и что, закрыл он тот участок? Куда там! Ему ж перед своими боссами отвечать придется, а те знают, что на этом участке соли еще до черта. Ну он и приказал парням просто заделать дыру камнями, что они и сделали. Я это точно знаю, потому что был одним из них. Да только камни завсегда можно вытащить. И кто-то так и сделал, клянусь: вытащил их, а потом вернул, но уже по-другому. Кто-то побывал там внутри, стрелок, и что бы там ни было с другой стороны… оно его изменило.
— Но вы не знаете, кто.
Лука покачал головой:
— Могу лишь сказать, что произошло это между полночью и шестью утра, потому что в это время в шахте никого не бывает.
— Возвращайтесь к своим товарищам, я говорю вам спасибо. Скоро будет вам выпивка, — выпить саю Луке уже не довелось. Но ведь будущее нам неведомо, так?
Он вернулся к остальным, и я снова окинул их взглядом. Лука, без сомнения, был самым старым. Большинство было среднего возраста, но была и парочка молодых. Все они выглядели не испуганными, а скорее возбужденными и заинтересованными. Я их прекрасно понимал: в животах их плескалось по паре стаканчиков выпивки, да и рады они были хоть как-то отвлечься от своей унылой рутины. Никто не смущался и не казался виноватым. В общем, совершенно обыденное зрелище: просто солевики из умирающего шахтерского поселка у конца путей.
— Джейми, — позвал я. — Надо поговорить.
Я отвел его к двери и тихонько зашептал на ухо. Дал ему задание, наказав выполнить его как можно быстрее. Он кивнул и выскользнул в послеполуденную бурю. А может, уже и вечернюю.
— Куда это он? — спросил Вегг.
— Не твое дело, — сказал я и повернулся к мужчинам с синими татуировками на щиколотках. — Пожалуйста, постройтесь в шеренгу. Старшие спереди.
— А если я не знаю, скока мне лет? — спросил лысеющий мужик с часами на запястье. Ремешок часов заржавел и кое-где был подвязан шнурком. Некоторые засмеялись и согласно закивали.
— Уж постарайтесь как-нибудь, — сказал я.
Возраст их меня не интересовал, но разговоры занимали какое-то время, и мне это было на руку. Если кузнец выполнил мой заказ, все будет нормально. Если нет, то придется импровизировать. Стрелку без этого не выжить.
Шахтеры засуетились, словно дети, играющие в музыкальные стулья. Наконец им удалось построиться более или менее по возрасту. Шеренга начиналась у двери в тюрьму и заканчивалась у двери на улицу. Первым стоял Лука. Хозяин часов стоял где-то в середине. Примерно моего возраста парень — тот, который сказал, что солевики все время боятся — стоял в конце.
— Шериф, запишите их имена? — спросил я. — А я пока поговорю с юным Стритером.
Билли стоял у решетки камеры-вытрезвителя. Он слышал наш разговор и явно был им напуган:
— Он здесь? — спросил он. — Оболочник?
— Наверное, да, — ответил я, — но точно мы не знаем.
— Сай, мне немного страшно.
— Здесь нечего стыдиться. Но камера на замке, а прутья сделаны из доброй стали. Он не сможет до тебя добраться, Билли.
— Вы не видели его, когда он был в медвежьем обличье, — прошептал Билли. Его неподвижные расширенные глаза блестели. Я видал такие глаза у людей, которым как следует врезали по челюсти. Такой взгляд у них появляется как раз перед тем, как подкосятся колени. Снаружи ветер выл под тюремной крышей.
— Тиму Отважное Сердце тоже было страшно, — сказал я. — Но он все равно не отступил. Надеюсь, и ты не отступишь.
— А вы тоже здесь будете?
— Ага. И мой напарник Джейми.
И, как будто я призвал его этими словами, дверь конторы открылась, и торопливо вошел Джейми, отряхивая с рубашки щелочную пыль. Я рад был его видеть. Сопровождавшее его амбре грязных ног порадовало меня меньше.
— Ну что, принес? — спросил я его.
— Да. Неплохая штуковина. А вот список имен.