Она задрала юбки до колена, и мы увидели мясницкий нож в кобуре из сыромятной кожи, пристегнутой ремнем к икре снаружи.
— Так что пусть приходит к Эверлинн, дочери Розеанны.
— Вы сказали, что видели что-то еще, — напомнил я.
Она изучающе посмотрела на меня своими яркими черными глазами, затем повернулась к женщинам:
— Клемми, Брианна, подавайте на стол. Фортуна, помолись, и не забудь попросить у Бога прощение за свое святотатство и поблагодарить Его, что твое сердце до сих пор бьется.
Эверлинн взяла меня за руку повыше локтя и повела за ворота к тому месту, где фортуна оказалась так неблагосклонна к несчастной Фортуне. Мы остались одни.
— Я видела его член, — сказала она, понизив голос. — Длинный, изогнутый, как ятаган. Он подергивался и был полон той черной дряни, которая сходит у этого существа за кровь… во всяком случае, когда оно в этом обличье. Оно хотело убить ее, как Долорес, да, это верно, но оно и трахнуть ее хотело. Трахать ее, пока она умирала бы.
Мы с Джейми поели с ними — даже Фортуна что-то поклевала — а потом сели на коней, чтобы скакать в город. Но прежде чем мы уехали, Эверлинн подошла к моей лошади и снова заговорила со мной.
— Когда закончишь свои дела, возвращайся повидать меня. Я тебе кое-что отдам.
— Что бы это могло быть, сай?
Она покачала головой:
— Сейчас еще не время. Но когда грязная тварь будет мертва, приезжай сюда, — она взяла меня за руку, поднесла ее к своим губам и поцеловала. — Я знаю, кто ты. Разве отсвет твоей матери не живет на твоем лице? Приезжай ко мне, Роланд, сын Габриэль. Непременно приезжай.
Она отошла, прежде чем я успел промолвить хоть слово, и проплыла мимо меня в ворота.
Главная улица Дебарии была широкая и мощеная, хотя мостовая во многих местах была разбита до основания, и жить ей оставалось недолго. Торговля тут шла довольно оживленно, и судя по звукам, доносившимся из салунов, те тоже не пустовали. Но у коновязей мы увидели всего несколько лошадей и мулов. В этих краях скот предназначался для торговли и для еды, а не для езды.
Женщина, выходившая из лавки с корзинкой на локте, увидела нас и уставилась во все глаза. Она вбежала обратно, и из лавки вышло несколько человек. К тому времени, как мы добрались до конторы старшего шерифа — деревянной пристройки к гораздо большему каменному зданию городской тюрьмы — по обеим сторонам улицы выстроились зеваки.
— Вы приехали, чтобы прикончить оболочника? — крикнула нам женщина с корзинкой.
— Да эти мальчишки и бутылку хлебной водки не смогут прикончить, — откликнулся мужчина, стоявший перед заведением с вывеской «Салун и Кафе „Веселые ребята“». Эта острота вызвала всеобщий смех и одобрительные шепотки.
— Похоже, городок довольно оживленный, — сказал Джейми, спешиваясь и оглядываясь на сорок-пятьдесят мужчин и женщин, оторвавшихся от своих дел (и развлечений), чтобы поглазеть на нас.
— Это только пока солнце не сядет, — отозвался я. — Как раз в это время такие твари, как этот оболочник, и выходят на дело. Так, во всяком случае, говорит Ваннай.
Мы вошли в контору. Хью Пиви оказался пузатым мужчиной с длинными седыми волосами и вислыми усами. Лицо у него было морщинистое и измученное. При виде наших револьверов он явно обрадовался. Но, присмотревшись к нашим безбородым лицам, поумерил радость. Он вытер перо ручки, которой писал, поднялся и протянул руку. Подносить кулак ко лбу шериф явно не собирался.
Когда мы пожали его руку и представились, он сказал:
— Не хочу вас обижать, молотые люди, но я надеялся увидеть самого Стивена Дешейна. И, возможно, Питера Макврайса.
— Макврайс умер три года назад, — ответил я.
Пиви был поражен:
— Вон оно что! А ведь он был отменный стрелок. Да, отменный!
— Он умер от лихорадки, — весьма вероятно, вызванной ядом, но это старшему шерифу округа Дебария было знать необязательно. — Что до Стивена, то он занят другими делами и поэтому прислал меня. Я его сын.
— Ну да, ну да, слышал я твое имя и кое-что о твоих приключениях в Меджисе. К нам ведь сюда новости тоже доходят. Есть у нас и проволочный дит-да, и даже джинг-джанг, — он указал на штуковину на стене. Под ней на кирпичах было написано: «НЕ ТРОГАТЬ БЕЗ РОЗРЕШЕНИЯ». — Раньше линия доходила до самого Галаада, а сейчас — на юг до Салливуда, на север до Джефферсона, и до деревушки у подножия холмов — Малая Дебария называется. У нас даже несколько фонарей горит. И притом не газовых, не керосиновых, а с настоящим током! Народ думает, что это отпугнет тварь, — он вздохнул. — А я вот в этом не уверен. Плохи наши дела, ребята. Иногда мне кажется, что весь мир сорвался с якоря.
— Так и есть, — сказал я. — Но то, что сорвалось, можно и привязать обратно, шериф.
— Тебе видней, — он откашлялся. — Не сочтите это за неуважение — я знаю, что вы те, кем назвались — но мне был обещан сигул. Если вы его привезли, я бы его забрал, потому что эта штука мне дорога.
Я раскрыл походную сумку и вынул из нее то, что мне было вручено: деревянную коробочку с крышкой на шарнирах, на которой была оттиснута печать моего отца — буква Д и вписанная в нее С. Пиви взял ее, и мимолетная улыбка тронула уголки его рта под усами. Мне показалось, что улыбка вызвана воспоминанием, и от нее он сразу помолодел.
— Ты знаешь, что там, внутри?
— Нет, — меня не просили смотреть.
Пиви открыл коробочку, заглянул в нее, затем перевел взгляд на нас с Джейми:
— Когда-то, когда я был еще помощником шерифа, Стивен Дешейн вывел меня, тогдашнего шерифа и еще шестеро человек против Вороньей банды. Твой отец когда-нибудь рассказывал тебе о Воронах?
Я покачал головой.
— Не оболочники, нет, но работенки с ними было немало. Они грабили все, что можно, не только в Дебарии, но и на всех окрестных ранчо. И на поезда нападали, если кто-нибудь им шепнет, что этот поезд стоит остановить. Но в основном они похищали людей ради выкупа. Занятие для трусов, конечно, — говорят, Фарсон любит это дело, — зато прибыльное.
Твой папа явился в город на следующий день после того, как они выкрали жену владельца ранчо, Белинду Дулин. Ее муж позвонил по джинг-джангу, как только они уехали и он сумел развязаться. Вороны не знали про джинг-джанг, и это их сгубило. Нам, конечно, повезло, что в то время стрелок был в патруле в наших краях; в те дни они умели появляться там и тогда, где их ждали.
Он внимательно посмотрел на нас:
— Может, и сейчас умеют. Короче, мы выехали с ранчо, когда следы еще были свежие. Местами любой из нас потерял бы след — земля там, на севере, очень твердая, — но у твоего отца глаза были острые, как не знаю что. Ястреб с ним и рядом не стоял, сынок, да и орлы тоже.
Я знал об остром глазе моего отца и его даре идти по следу. Знал я и о том, что эта история скорее всего не имеет отношения к нашему поручению, и надо бы попросить шерифа перейти к делу. Но отец никогда не рассказывал о своей молодости, и я хотел услышать эту историю. Я жаждал ее услышать. Как оказалось, она была связана с нашим поручением в Дебарии сильней, чем я поначалу думал.
— След вел к шахтам — в Дебарии их называют соляными домами. В те дни они стояли заброшенными, это было еще до того, как двадцать лет назад нашли новую пробку.
— Пробку? — переспросил Джейми.
— Месторождение, — объяснил я. — Он имеет в виду новое месторождение.
— Да, оно самое. Но тогда шахты стояли заброшенными, и чертовы Вороны нашли там надежное пристанище. С равнин след шел через валуны, а дальше — к Нижним Пустошам, это луга у подножия холмов за соляными шахтами. На этих самых Пустошах недавно погиб пастух, на которого напала тварь, похожая…
— На волка, — закончил я. — Это нам известно. Продолжайте.
— Вижу, вы в курсе дела. Что ж, это хорошо. Так о чем бишь я? А, ну да. Эти валуны теперь называют в народе «Аройо Засады». На самом деле это не аройо — никакого сухого русла там нет, — но, наверно, людям просто нравится красивое слово. Вот туда и уходили следы, но Дешейн хотел пойти в обход и зайти с востока. С Верхних Пустошей. Тогдашний шериф, Пи Андерсон, был против. Ему не терпелось, как птице, которая уже положила глаз на червяка. Он сказал, что обход займет три дня, и женщину к тому времени могут убить, а Вороны отправятся куда глаза глядят. Он сказал, что пойдет напрямик, и пойдет один, если никто не захочет составить ему компанию. «Или если вы не запретите мне это именем Галаада», — говорит он твоему папаше.
«И не подумаю», отвечает Дешейн. «Дебария — твоя епархия, а у меня есть своя».
Ребята пошли с ним. Я остался с твоим отцом. Шериф Андерсон обернулся ко мне, сидя в седле, и сказал: «Надеюсь, Хьюи, на фермах нужны работники, потому что тебе уж больше не носить бляху на жилете. Нам с тобой теперь не по пути».
Это были последние его слова, сказанные мне. Они тронулись в путь. Стивен Галаадский присел на корточки, и я присел рядом с ним. С полчаса мы посидели в тишине, а может, и дольше, и тогда я говорю: «Мы же вроде в обход собирались? Или вам тоже со мной не по пути?»
«Нет», говорит он. «Твоя должность меня не касается, помощник шерифа».
«Тогда чего же мы ждем?»
«Выстрелов», отвечает он. И не прошло и пяти минут, как мы их услышали. Выстрелы и крики. Это длилось недолго. Вороны видели, как мы подъезжали, — может, им хватило отблеска солнца на набойке чьего-нибудь сапога или на отделке седла, потому что Папаша Ворон был человек дотошный, — и отступили. Они поднялись повыше по валунам и начали поливать свинцом Андерсона и его людей. В те дни оружия было больше, и у Ворон в хозяйстве его водилось немало. Даже парочка скорострелов у них была.
В общем, пошли мы в обход. Заняло это всего два дня, потому что Стивен Дешейн расслабляться не давал. На третий день мы заночевали на склоне и поднялись до зари. Вряд ли вы знаете, да и откуда бы вам знать, что соляные дома — это просто пещеры, прорытые в скале. В них жили целые семьи, не только сами шахтеры. Из их дальней части в глубину земли уходили туннели. Но, как я уже говорил, в те дни все они были пусты. И все-таки из дымохода одного из них валил дым, все равно как если бы ярмарочный зазывала стоял перед палаткой и указывал на представление, которое дают внутри, — яснее ясного.