— Придется вам что-то сделать с вашими руками, дядя Джеймс, — сказал тогда он.
— Можно считать, что я счастливо отделался, раз руки у меня вообще-то остались, — сказал дядя Джеймс.
— Да, — сказал Мико. — А что с остальными? Где это мы?
Он поднялся на ноги. Все его тело возмущенно запротестовало против этого. Он закусил губу, и тут же выяснилось, что нижняя губа у него вся в ранках — это он еще в лодке накусал, и страшно болит, так что он чуть не застонал, и когда при этом у него скривилось лицо, то стянувшийся было порез на щеке открылся и опять он почувствовал острую боль во всем лице.
— У тебя там здоровый порез, Мико, — сказал дядя Джеймс. — Верно, зашивать придется.
— Да, — сказал Мико.
Он посмотрел вокруг. По-видимому, их выкинуло на какой-то заброшенный берег. Каким-то чудом они угодили на крошечный пляж — единственный песчаный пляж на этом берегу. Все остальное побережье, ломаной линией огибавшее залив, было сплошным нагромождением изрезанных бурых скал, а за ними начинались заросли вереска, убегавшие в болото, за которым поднимались невысокие горки. Гнетущий вид. Унылый край. А в небе по всему горизонту нависли черные тучи, и проносящиеся над головой серые облака сулили дождь и бурю. Ветер был сильный, но скалы, столпившиеся левее маленькой бухточки, защищали их. Он видел, что море еще не утихомирилось. Волны метались во все стороны и в бешенстве разбивались о берег. На поверхности моря сейчас не было ничего, кроме взбудораженной массы белой пены. Он окинул взглядом залив. В миле, а то и в двух отсюда берег круто поднимался из воды, образуя остроконечный холм, на котором стоял маяк, а дальше за ним виднелась макушка высунувшегося вперед Бофина, на который море обрушивало сейчас всю свою ярость.
— Где это мы? — спросил тогда Мико.
— В нескольких милях от Клеггана, — сказал дядя Джеймс.
— Вы кого-нибудь из остальных видели? — спросил Мико.
— Нет, — сказал дядя Джеймс, глядя на него, и в глазах его была тоска. — Никого я не видел.
— Может, — сказал Мико, — их отнесло к Бофину или к Ома?
— Уж одну-то лодку, во всяком случае, не отнесло, — сказал дядя Джеймс.
— Вы тоже видели? — спросил Мико. Он все еще надеялся, что тогда ему только привиделось.
— Я слышал, — сказал дядя Джеймс, так что никаких сомнений уже не оставалось.
— Да, но наша лодка легенькая какая, — сказал Мико. — У них-то были тяжелые лодки. Если мы выкарабкались, так им-то Сам Бог велел.
— Если бы они не стали возиться с сетями, — сказал дядя Джеймс, — может, им и удалось бы спастись. С сетями они завозились — вот что ту лодку сгубило. Они все так дорожат своими сетями. Мы же все тут нищие. Только жизнь-то все-таки дороже. Не стоит отдавать ее за сеть.
— Пройдемтесь, что ли, по берегу немного? — предложил Мико.
— Ну что ж! Что-то делать нам все равно надо, — сказал дядя Джеймс.
Они пошли. Сначала медленно, трудно, с остановками, превозмогая боль во всех членах. Холодная и мокрая шерстяная одежда отвратительно липла к телу. Но постепенно от ходьбы кровь у них разогрелась, и сырая одежда тоже стала теплой и не такой несносной. Они дошли до того места, где кончался их песчаный пляж, и тогда им пришлось карабкаться по скалам. Дядя Джеймс не мог притронуться ни к чему руками и, перелезая через большие камни, должен был опираться на локти. Это было очень больно.
Они нашли свою байдарку. Она застряла между двумя скалами, бок ее был вспорот, так что казалось, будто кто-то нарочно изрезал ее корпус ножом. Останавливаться они не стали, только высвободили ее и выволокли на берег, повыше того места, где море отметило границу своих владений, навалив длинной полосой свежие водоросли. Дядя Джеймс мимоходом взглянул на лодку.
— Можно будет потом поправить, — сказал он и пошел дальше.
Когда они обогнули следующий мыс, им пришлось лезть на огромную, срезанную сверху скалу. Мико встал там и посмотрел назад. Отсюда ему видно было почти все побережье. До самого Клеггана, даже дальше. Ему видны были фигурки, рассыпавшиеся по дорогам и пляжам, маленькие фигурки, пестревшие вдали. Преобладал красный цвет. Значит, на улицу высыпали женщины.
А потом Мико посмотрел вниз, туда, где волны ударялись о подножье скалы, и увидел в воде тело. Это было тело мужчины. Он лежал лицом вниз, раскинув руки. Его то прибивало к скале, то относило назад, прибивало и относило, и он безвольно повиновался прибою. Сердце у Мико замерло. Это было тело крупного мужчины в синей фуфайке и в грубых синих брюках. Волосы разметало водой. Они были темного цвета.
— Дядя Джеймс, — позвал он тихонько и почувствовал, как тот придвинулся к нему. Он указал вниз пальцем. Молча.
Услышал, как у дяди вырвался короткий вздох, и спрыгнул вниз. Здесь было неглубоко, всего по пояс. Он даже не почувствовал, что стоит в воде. Добрался до тела, обхватил его сильной рукой и пошел, продвигая его вперед по воде, туда дальше, где в море выдавалось гладкое массивное подножье скалы.
Когда он добрался туда, дядя Джеймс уже ждал его, но помочь ему он ничем не мог.
— Руки мои, Мико, — сказал он, — они совсем как чужие.
— Ладно, — сказал Мико, и вылез на берег, и нагнулся над безжизненно лежавшим у края воды человеком. Он подхватил тело, все еще лежавшее лицом вниз, и начал затаскивать его наверх по круглым, осыпавшимся валунам, бережно, осторожно, так что оно продвигалось вперед медленно и ноги беспомощно волочились, сшибая камни тяжелыми башмаками. Он вытащил труп и положил на берегу, и в голове у него не было ни одной мысли, и наконец он перевернул его. Сделать это было не так-то просто. Человек был большой и тяжелый, и у Мико перехватило дыханье.
— Вы его знаете? — спросил он.
— Да, — сказал дядя Джеймс. — Знаю. Царство ему Небесное!
— Он не с моим отцом в лодке был? — спросил Мико.
— Нет, — сказал дядя Джеймс, — не с ним.
Мико не стал больше расспрашивать. Если он не был в лодке с отцом, то в какой же лодке он был? Какой ответ хотелось бы ему услышать?
Они отнесли его к волнорезу и оставили на траве за мысом. Положили его так, чтобы он лежал лицом к небу. Лицо покойника, когда-то коричневое от загара, теперь стало синим, совсем как руки дяди Джеймса. Он, наверно, дня два не брился и зарос буйной, жесткой щетиной. Возможно, он был молод. Теперь трудно было как следует разглядеть. Во всяком случае, в распухшем толстом рту виднелись молодые белые зубы, только чуть пожелтевшие от табака у десен. Мико был без куртки, в одной фуфайке, но он умудрился снять куртку с дяди Джеймса. Это было мучительно. Пришлось разорвать обшлага, потому что иначе его руки не пролезли. Однако они ее все-таки стащили и прикрыли лицо покойника, чтобы его широко раскрытые глаза не смотрели в издевательское, торжествующее небо.
— Смотри-ка, что-то там, кажется, есть, — сказал дядя Джеймс, указывая пальцем вдаль. — На берегу ведь это?
Мико посмотрел. По-видимому, на берегу что-то жгли, потому что там поднимался всклокоченный клуб дыма.
— Похоже, что есть, — сказал он.
— Ты бы сходил посмотрел, — сказал дядя Джеймс. — Я здесь тебя подожду, с ним, а потом кому-нибудь из нас придется сходить дать знать в поселок.
Мико пошел, с оглядкой, перескакивая через валуны, обходя скалы. Подбитые гвоздями ботинки скользили на камнях. Он старался не думать. Он вовсе не хотел думать. Думать теперь было ни к чему. Слишком много он видел, непомерно много для того, чтобы охватить все это сразу.
Дым был уже совсем близко. Мико все шел. Наконец путь ему преградили высокие, тесно сдвинутые утесы, за которыми невозможно было что-нибудь рассмотреть, но по ту сторону их поднимался дым, который тотчас же разносило порывами ветра. Мико вскарабкался на вершину скалы и посмотрел вниз. На какое-то мгновенье сердце его перестало биться. Потом застучало ровно, только, пожалуй, быстрее, чем нужно.
— Здорово, — сказал он, глядя вниз на людей, собравшихся вокруг костра.
Тот, что был побольше других, поднял голову и посмотрел на него. У Мико будто что-то в горле застряло. Он открыл рот, закрыл, потом глотнул.
— Здорово, Мико, — сказал Большой Микиль.
Мико соскочил вниз на маленький песчаный пляж, вроде того, на который выкинуло их с дядей Джеймсом.
— А мы костер разожгли, — сказал Микиль. — Портной вот ослеп, будто нам только этого недоставало! Настегало ему глаза крупой.
— Это что, Мико? — спросил Портной, сидевший на корточках.
Глаза у него были завязаны платком, вероятно, когда-то белым, но давно утратившим свой первоначальный цвет. Он потерял шапку. Волосенки у него были почти совсем седые и реденькие, и на лбу, там, где под ободок кепки никогда не заглядывало солнце, виднелась белая полоса. Но усы высохли и залихватски торчали на бледном лице.
— Рады тебя видеть, Мико, — сказал Портной.
— Как вы все? — спросил Мико остальных.
— Слава Богу, живы, — сказал сын Портного, Джон, высокий молодой человек с широченными плечами. — У Бартли Уолша с руками неладно. Ты посмотри, прямо как глыбы торфа.
Мико осмотрел руки старика. Большие и вспухшие.
— У дяди Джеймса то же самое, — сказал он.
— Мы и лодку спасли, — сказал Микиль. — Глянь-ка! — указывал он пальцем туда, где лежала вытащенная на берег лодка.
— Да, только вот весла почти все порастеряли, — сказал Мартин Делани, высокий мужчина в мокрой овчинной куртке. У него были большие красные руки, торчащие зубы и распухшие десны.
— И сети, — сказал Паки, сын Мартина.
— А ну их к дьяволу! — сказал Портной. — Пошлина лучше.
Сын помог ему подняться. Микиль пинком ноги скинул в море остатки костра.
— Мне от тепла сразу лучше стало, — сказал Портной. — Если б я не согрелся, так, верно, шагу бы не смог ступить. Ну как, ребята, все у нас теперь в порядке?
— Как будто, — ответили остальные рыбаки и двинулись по берегу вслед за ними.
— Мы там нашли одного, — сказал Мико несколько громче, чем хотел. — Там он, наверху.