Аня гуляла поздними вечерами, старалась настроиться на возвращение в семью. Но тут же вспоминала свои мечты о красивой жизни с настоящим бизнесменом и с досадой впивалась ногтями в ладони. Сколько же она не делала маникюр? Некогда ухоженные ногти превратились в бледные лопатки.
А потом к ней в номер постучал веселый молодой ремонтник. Он смотрел на нее как на иностранку, с восхищением. Она нарочито путала слова и кокетливо переходила на французский, точно так, как ранее поступала во Франции с русским языком, надеясь удержать экзотикой Гийома.
Близость случилась внезапно, стихийно. Через десять минут после того, как была заменена лампочка в болезненной люстре. И это было непохоже на все, что Аня чувствовала раньше. В объятиях парня она ощущала себя жемчужиной в нежнейшей раковине. Она наконец поняла, что у нее есть живое женское тело – чувствилище. В эту ночь все переменилось. Дениска прибегал к ней при первой возможности, хоть на полчаса, хоть на целую ночь. И никакой Париж не мог соревноваться с молодой широкой грудью, где крепко и мерно билось мужское сердце.
Сначала Аня считала связь с Дениской продолжением курортного романа, но само присутствие его делало возвращение к Угаренко невозможным. Аня коротала дни в ожидании своего мужчины. Изредка звонила на домашний, но говорила меньше минуты, мол, международная связь, дорого. Пытались оформиться мысли о разводе, объясниться бы по-человечески, девчонок забрать. Но перед глазами тут же возникала юная Нюкта с острыми лопатками, кожей, нетронутой временем, странным лунным отблеском в глазах. Копия матери, какой она была лет пятнадцать назад. Вот кто хорошо бы смотрелся с Дениской. Стоит Нюкте появиться в Аниной жизни, как женское ее счастье тут же закончится. От этих мыслей Аня чахла, а ночами ей снилось, как Нюкта скачет на подушке, выкрикивая: «Дениска! Дениска! Дениска!»
Нет, пусть уж девчонки остаются с отцом. Тем более Федя не какой-то там изверг, он на Аню руки не поднимал никогда, хотя она и любила говорить обратное, чтобы ее жалели и не осуждали. У них с Дениской даже получилась сладостная игра, когда Аня показывала якобы местечки полученных от мужа синяков, а Дениска ласкал и целовал туда. Он-то, простая душа, сразу поверил, что Угаренко чудовище. Все порывался ехать разбираться, но Аня его всякий раз удерживала, крепко обнимала и вела в постель.
Но даже новость о том, что она не вернется, Угаренко принял стойко. Так ей показалось тогда по телефону.
– Надо мать собрать, – наконец сказала Аня.
– Ну, давай тогда, ты в женском лучше понимаешь, – сказал Иван, хлопнул себя по коленям и, шаркая, ушел к себе.
Аня обошла квартиру. Господи, почтенная жилплощадь Петровских в сталинке стоит дороже, чем вся гостиничка, которую они с Дениской устроили из двух квартир обычной хрущевки. Раньше думала про родительскую квартиру: старье, нафталин, а теперь она казалась Ане невероятной роскошью. Вот бы ее продать, раз уж сто двадцать квадратов Угаренко отойдут девчонкам. Все честно. Это ее отступные.
Опытным взглядом администратора Аня подметила все поломки и недочеты материнской квартиры: поцарапана стена, шатается стол, светильник без лампочки, вздулся паркет. В книжном шкафу бардак, надо бы расставить все тома и проверить, нет ли внутри каких заначек. Зеркало на трюмо серое, пыль, наверное, год не вытирали. А ведь это все раритеты. Аня представила было, как забирает эту мебель себе в съемную квартиру, а потом решила, что лучше они с Дениской заживут среди этой мебели в родительских хоромах. Посидела на кушетке перед трюмо, потом принялась открывать поочередно маленькие, как в библиотечной картотеке, ящички. Внутри старые фотографии, рецепты на лекарства, мелочь, в одном наплевано косточек от вишни. Аня брезгливо поморщилась.
На глаза попалась мамина цепочка, запутавшаяся в иголках расчески. Аня, не задумываясь, убрала ее себе в карман. Брату-то она зачем! Под подсвечником, который перевернула посмотреть, нет ли на нем пробы, нашлись сережки и крестик. На мгновение задумалась, быстро приложила висюльки к ушам, но смотреться в зеркало не стала, отправила в карман к цепочке, а крестик положила на видное место, не забыть бы подобрать для него шнурок.
Потом надо будет здесь все хорошенько осмотреть, у мамы всегда было много ценных вещей. А сейчас, пожалуй, пора сосредоточиться на одежде для похорон.
Пузатый шкаф скрипнул тяжелыми дверьми. Анна даже охнула от такого количества шмоток. Одних только бежевых пиджаков было три штуки. И мама любила насыщенный зеленый. Анна по очереди выуживала плечики с изумрудными сарафанами и блузками, прикладывала к большому своему животу и вешала на место. «Вряд ли так похудею. А впрочем, почему бы и нет». Расхрабрившись, Аня решила забрать весь мамин гардероб. Похоронить можно в том, что сама точно не наденет, вот в этом блеклом… Анна вытянула из плотного трикотажного ряда землистого цвета платье. Улыбнулась и понесла показывать находку брату.
– Вот это, – Анна взмахнула вешалкой, точно продавщица с рынка.
Кыса от ее выбора поморщился.
– Ты головой ударилась?
– Ну, что не так?
– Не помню, чтобы она носила этот балахон.
– А кто носил тогда? Ты? – съехидничала Анна.
– Оно не слишком… – Ваня подбирал слова. – Простенькое?
– А какая теперь разница?
– Не знаю. Может, стоило что-то понаряднее, в этом только мусор выносить.
– Я тебя умоляю. Красивый цвет кофе с молоком, и удобно надевать будет, – перевернула платье, ткнув пальцем в длинную молнию.
– Ладно, как знаешь, – согласился Иван. – А с деньгами что?
– А что с ними?
– Ой, пожалуйста, не валяй дурака, моя кредитка не резиновая, не может же быть, чтобы ты была нищей. Нужны деньги на похороны.
– У меня правда нет, но вот Угаренко можно раскулачить, – задумчиво произнесла Анна и погладила живот.
– Думаешь, после всего он даст тебе денег?
– Нет, конечно! Он меня убьет и не посмотрит, что беременна, – вздрогнула, испугавшись собственных слов. – Даже еще больше разозлится, если увидит меня такой.
Кыса помолчал с минутку, а потом вдруг выдал:
– А они уехали отдыхать. На неделю, не меньше. Сгоняй в квартиру, если тебе там что-то нужно. Ключ Изи оставляла нам… на всякий случай.
– Посреди учебного года?
– Угу, такие у них вот порядки. Сам удивился, – ухмыльнулся Кыса и зажевал губу.
Анна, придерживая тугой беременный живот и ковыряя ключом в замочной скважине, налегает бедром на дверь. Замок послушно щелкает и впускает хозяйку внутрь. Как брат и сказал, в квартире никого. Здесь как будто ничего не поменялось за все годы. Наклоняется, чтобы расстегнуть липучки на некрасивых и неудобных ботинках. Нет, это невозможно. Садится на пуфик и только теперь кое-как дотягивается пальцами. За последний месяц этот освобождающий треск стал приятен. Сегодня ноги отекли сильнее обычного, правда неизвестно, сможет ли Анна запихнуть разбухшие ступни обратно в китайскую обувку. Ну да если что, уедет отсюда прямо в мужниных тапках.
Анна смотрится в зеркало. Ее некогда узкое лицо раздуто так, что мелкие морщины исчезли, а крупные превратились в жирные штрихи. Такой она себе не нравится. Поджимает бесформенные губы и отворачивается. Легче не становится, потому что на глаза попадается ее старое пальто. Вот что значит качество, столько лет, а висит как новое. Интересно, чего его не выбросили до сих пор. Тихонько касается шерстяного рукава, прикидывает размер.
– Неужели оно мне было как раз? – тихо спрашивает Анна у женщины в зеркале. Та отводит взгляд и молчит.
Анна со вздохом ставит на подзеркальник новую сумку, остро пахнущую кожзамом, поправляет блескучий брелок в виде Эйфелевой башни.
В комнате дочек непривычно светло. Анна подходит к незашторенному окну. Точно, спилили дерево, которое много лет затеняло детскую. Вспомнилась соседка, тетя Валя, что поливала его из шланга прямо из окна третьего этажа. Наверняка заботливая старушка и погубила дерево: без таких обильных поливов оно стояло бы до сих пор. Анна вспоминает плеск воды в листве и думает о туалете, она бегает справлять нужду, наверное, каждые полчаса. Крепится, заглядывает в большой шкаф с зеркальными (и зачем так много зеркал?) дверцами. Внутри удивительно мало вещей. На перекладине болтается пара вешалок с белыми рубашками. По размеру и не скажешь, старшей или младшей. Внизу вывернутые капроновые колготки, снятые вместе с носками. Наверное, все-таки младшая. Старшая – очень аккуратная девочка. А где же ее вещи?
Интересно, куда они уехали, но еще интереснее, когда вернутся. Пора действовать, забрать то, за чем пришла. Мальчик в животе будто хочет того же и сучит ножками. Анна положила оладью ладони на теплый, почти горячий бугорок под грудью, унимая тянущую боль.
– Ну, малыш, ну! – кругами заскользила по всему животу. – Мамочка заберет свое, не переживай.
Анна осторожно опустила руку на пухлый лобок. Надо же, как низко головка! Представилось, что еще один толчок, еще один такой вот удар пяткой, и малыш оттолкнется, вылетит клецкой на потертый линолеум. Анна уткой проковыляла по коридору, открыла дверь ванной и сжала ноги крестом, еще не хватало обоссаться в квартире бывшего мужа. И почему здесь пол такой грязный, в ржавых разводах? По ногам заструилось тепло.
Анна, бормоча ругательства (а ведь раньше она так не выражалась!) и уже не пытаясь сдерживаться, протащилась к унитазу. Живот резко стал тугим и словно чужим. «Что это? Неужели рожаю? Как не вовремя. И что теперь, звонить Дениске?» Анна закончила с туалетом, не подтираясь, натянула растянутые трусы и сползла на колени перед кафельной стенкой.
– Где-то, где-то здесь, – бубнила Анна, ощупывая плитку за унитазом. – Феденька слишком ленивый, чтобы перепрятать.
Тут под пальцами слабо щелкнуло, и несколько плиток, наклеенных на фанеру, отошло от стены. Большая вспотевшая Анна хихикнула и запустила руку в тайник, как медведица в улей. Еще в молодости они с мужем хранили документы и кое-какие деньги компании в сейфе, но большие суммы отправляли в секретную нишу в ванной комнате. Анна зашуршала целлофаном, размазывая пальцами темную плесень.