– Как ты себя сегодня чувствуешь, старина? – бодро поинтересовался Крыс, подходя к постели Жаба.
Прошло несколько минут, прежде чем он услышал ответ, произнесённый слабым голосом:
– Спасибо тебе большое, Крыс! Как мило с твоей стороны спросить об этом. Но мне хотелось бы прежде знать, как чувствуешь себя ты сам, а также дружище Крот?
– О, мы в полном порядке, – заверил его Крыс и добавил опрометчиво: – Крот собирался на прогулку с Барсуком, так что их не будет до обеда и мы с тобой прекрасно проведём время. Я постараюсь, чтобы тебе не было скучно. Давай поднимайся, и хватит хандрить: сегодня такое прекрасное утро!
– Милый добрый Крыс, – прошептал Жаб, – ты совсем не понимаешь, в каком я состоянии: я не в силах выполнить сейчас это твоё «давай поднимайся» и вряд ли когда-нибудь уже буду! Однако не стоит обо мне беспокоиться. Мне совсем не хочется быть обузой для своих друзей: надеюсь, что скоро всё кончится. Я очень на это надеюсь.
– Я тоже, – искренне согласился Крыс. – Ты доставил нам немало хлопот, но я рад слышать, что скоро этому придёт конец. И в такую-то погоду, когда лодочный сезон вот-вот начнётся. Нехорошо с твоей стороны, Жаб. Дело не в хлопотах, а в том, что мы сидим здесь и ничего этого не видим.
– Боюсь, ты всё-таки имеешь в виду именно хлопоты, – прошептал Жаб. – Я всё понимаю. Это естественно. Вы устали от меня. Мне не следует вас больше ни о чём просить: и так вам надоел.
– Конечно, есть немного, – согласился Крыс, – но, уверяю, я готов сделать для тебя всё, что угодно, лишь бы ты образумился!
– Если бы я знал, что это так, Крыс, – прошептал Жаб едва слышно, – то я попросил бы тебя – возможно, в последний раз – сбегать в деревню за доктором, хотя, вероятно, уже поздно… Впрочем, можешь не утруждаться: это лишние хлопоты – пусть лучше всё идёт своим чередом.
– А зачем тебе доктор? – удивился Крыс и подошёл к постели Жаба.
Тот лежал неподвижно, распластавшись, и голос его был очень слаб. Что-то в его поведении изменилось.
– Ты поздно заметил, – прошептал Жаб, – хотя какое тебе до этого дело? Обращать на всё внимание слишком хлопотно. Может, завтра утром ты скажешь себе: «О, если бы я раньше обратил на это внимание! Если бы я что-то сделал!» Но это так хлопотно. Забудь, о чём я тебя просил.
Крыс не на шутку обеспокоился.
– Конечно, я приведу к тебе доктора, если он тебе на самом деле нужен. Однако мне кажется, что ты не так уж плох. Давай лучше поговорим о чём-нибудь другом.
– Боюсь, дружище, – печально улыбнулся Жаб, – что разговоры тут не помогут, как, впрочем, и доктор. Но, как известно, утопающий хватается за соломинку. И ещё одно, хотя мне очень не хочется обременять тебя просьбами, но по пути ты будешь проходить мимо дома нотариуса. Пожалуйста, попроси и его прийти. Это облегчит моё положение. Бывают моменты – вернее, я бы сказал, момент, – когда приходится заниматься неприятными делами, как бы это ни было тяжело измученной душе!
«Нотариус! Должно быть, ему совсем плохо!» – сказал себе встревоженный Крыс, отправляясь выполнять поручение Жаба, однако при этом не забыл запереть за собой дверь.
На улице он остановился подумать, как быть. Друзья находились далеко, и посоветоваться было не с кем.
«Лучше перестраховаться, – решил Крыс после некоторых раздумий. – Жабу и раньше случалось изображать тяжелобольного, но до того, чтобы звать нотариуса, он никогда не доходил! Если всё в порядке, доктор скажет ему, что он старый дурак, что недалеко от истины. Лучше я сделаю как он просил: это не займёт много времени».
Успокоив себя таким образом, Крыс побежал в деревню.
Едва услышав, как ключ повернулся в замке, Жаб выпрыгнул из постели и, подойдя к окну, успел заметить, как Крыс завернул за угол и скрылся из вида. Расхохотавшись, он поспешил облачиться в самый элегантный костюм, который смог найти, и распихал по карманам деньги, лежавшие в небольшом ящичке туалетного столика. После этого, связав несколько простыней, он прикрепил один конец получившейся верёвки к центральному переплёту рамы тюдоровского окна, украшавшего особняк, вылез наружу и легко спустился по простыням на землю. Там довольный Жаб, насвистывая весёлый мотивчик, зашагал в направлении, противоположном тому, в котором побежал Крыс.
Печально прошёл для Крыса обед в компании вернувшихся друзей: за столом ему пришлось поведать им жалкую и неубедительную историю. Язвительные, если не сказать грубые, замечания Барсука можно было ожидать и постараться пропустить мимо ушей, но больше Крыса ранило то, что Крот, который пытался, насколько это было возможно, найти для него оправдание, всё-таки не удержался и сказал:
– Твой поступок – верх глупости, Крыс! И кому ты поверил – Жабу!
– Но он был очень и очень убедителен… – сгорая от стыда, промямлил Крыс.
– Да уж, провёл он тебя ловко! – раздражённо заметил Барсук. – Ладно, разговорами делу не поможешь. Ясно, что за это время он ушёл далеко, но хуже всего то, что самоуверенность, которую он принимает за ум, до добра его не доведёт. Единственное, что утешает, – теперь мы свободны и можем не тратить своё драгоценное время на этого балбеса, хотя, как мне кажется, надо подежурить ещё несколько ночей здесь: вдруг сам Жаб появится, ну или его принесут… на носилках или приведут под конвоем.
Говоря это, Барсук не знал, что готовит им судьба и сколько воды, да какой мутной, ещё протечёт под мостами, прежде чем Жаб опять окажется в своём старинном доме.
Тем временем Жаб, весёлый и свободный, бодро шагал по шоссе, удалившись от дома уже на несколько миль. Поначалу он старался выбирать окольные пути, через поля, и несколько раз менял направление, опасаясь погони, но теперь, когда опасность быть пойманным миновала, и солнце словно улыбалось ему, и всё вокруг будто хором одобрительно подпевало той бравурной мелодии, что звучала внутри его, он шёл, приплясывая от гордости за самого себя.
«Отличная работа, старина! Ум против грубой силы, и ум побеждает, как и положено. Бедняга Крыс! Не представляю, что с ним будет, когда вернётся Барсук! Неплохой парень этот Крыс, с массой достоинств, но не умён и совершенно необразован. Надо бы как-нибудь им заняться: посмотреть, что можно исправить».
Погружённый в мысли о собственном совершенстве, Жаб шёл, высоко задрав нос, пока не очутился в небольшом городишке, где вывеска «Красный лев» на таверне посреди главной улицы напомнила ему, что утром он не позавтракал. Вдруг почувствовав зверский аппетит: нагулял за долгую дорогу, – он прошествовал в заведение, заказал всё самое лучшее из того, что здесь могли быстро приготовить, и уселся в кофейной комнате.
Жаб уже почти разделался с обедом, когда на улице послышались до боли знакомые звуки, от которых по телу пошла сладкая дрожь. «Бип-бип» приближалось, и уже было слышно, как автомобиль заворачивает во двор трактира и останавливается. Жабу пришлось схватиться за ножку стола, чтобы унять охватившее его волнение. Скоро голодная весёлая компания, шумно обсуждая утренние приключения и достоинства транспортного средства, доставившего их сюда, ввалилась в обеденный зал. Жаб весь обратился в слух, но в конце концов, не в силах больше сдерживаться, незаметно выскользнул из комнаты, расплатился за обед и, оказавшись на улице, прокрался во двор трактира.
«Не будет беды, – уговаривал он себя, – если я только взгляну на него!»
Автомобиль одиноко стоял посреди двора без присмотра: конюхи и другая прислуга обедали. Жаб медленно обошёл машину, осматривая, на глаз определяя достоинства и недостатки и размышляя: «Интересно, насколько легко заводится эта модель?»
В следующую секунду, даже не осознавая как, Жаб схватился за ручку двери и повернул её. Знакомый звук разбудил былую страсть, которая целиком завладела его душой и телом. Словно во сне, он оказался на водительском месте, словно во сне, потянул рычаг, сделал круг по двору и выехал за ворота и, словно во сне на какое-то время утратил ощущение, что хорошо, а что – плохо, и какие могут быть последствия. Он нажал на газ, и машина понеслась по улице и выскочила на дорогу, оставив за собой городок. В этот миг он знал, что опять стал самим собой: Жабом во всём своём блеске, Жабом, наводящим ужас, Жабом – повелителем пространства, хозяином дальних дорог, перед которым все расступятся или будут сметены в пыль, в вечную ночь. Он летел и пел, а машина подпевала ему громким гудением. Мили наматывались на колёса, пока он мчался, сам не зная куда, утоляя жажду движения здесь и теперь, не заботясь о будущем.
– По-моему мнению, – убеждённо произнёс председатель городского суда, – единственная сложность в этом деле, которое во всех других отношениях кажется совершенно ясным, заключается в том, как посуровее наказать этого неисправимого мошенника и закоренелого разбойника, который сейчас трепещет от страха на скамье подсудимых перед нами. Давайте подумаем: на основании неопровержимых доказательств он признан виновным, во-первых, в краже дорогостоящего автомобиля, во-вторых, в езде, представлявшей опасность для общества, и, в-третьих, в дерзком неповиновении полиции. Господин секретарь, пожалуйста, огласите нам, к какому самому суровому наказанию мы можем приговорить обвиняемого по каждому пункту. Разумеется, без всяких сомнений в его виновности, поскольку их просто не существует.
Секретарь почесал нос кончиком ручки и начал:
– Некоторые сочли бы угон автомобиля самым тяжёлым преступлением, и были бы правы. Однако неповиновение полиции, несомненно, должно караться самым суровым образом, и это тоже правда. Предположим, вы можете приговорить обвиняемого к двенадцати месяцам тюрьмы за угон, что очень мягко, и к трём годам за опасное вождение, что довольно снисходительно, и к пятнадцати годам за неповиновение, причём довольно дерзкое неповиновение, как мы можем судить на основании показаний свидетелей, даже если решим доверять лишь десятой доле этих показаний, как я всегда и делаю. Теперь сложим все эти цифры и получим девятнадцать лет…