— Все пропало. Все кончено теперь. Вновь цепи и полицейские. Снова застенок. Черствый хлеб и вода — снова. Каким глупцом я был! Чего ради расхаживал по округе, исполняя постыдные песни; среди бела дня на оживленной дороге вздумал приветствовать людей? Это вместо того, чтоб дождаться темноты и огородами тихо-мирно добраться до дома! О, горемычный Жабби, как ты несчастен!
Ужасная машина урчала все ближе и ближе, надвигаясь на Жабба. Скрипнули тормоза: чудовище смрадно дышало совсем рядом. Два джентльмена соскочили с подножек, молча обошли дрожавшую кучу тряпья.
— Боже мой, какое несчастье! — догадался один из них. — Это же старушка, очевидно, прачка. Бедная! Она упала в обморок прямо на дороге. Вероятно, жара одолела ее, бедняжку. Или голод: возможно, она ничего не ела с утра. Давайте возьмем ее с собой и довезем до ближайшей деревни — там у нее наверняка есть подруги.
Они осторожно усадили Жабба на сиденье, подоткнули подушками и поехали дальше.
Услышав приветливые, полные соболезнования слова и смекнув, что не узнан, Жабб осмелел: приоткрыл сначала один, а потом и другой глаз.
— Взгляните, ей уже лучше! — воскликнул один из мужчин. — Ветерок идет ей на пользу. Как вы себя чувствуете, мадам?
— Большое спасибо, сэр, — слабым голоском ответил Жабби. — Я чувствую себя гораздо лучше.
— Вот и хорошо. Постарайтесь пока не шевелиться и не пытайтесь разговаривать.
— Да, да, не буду. Я вот только подумала, нельзя ли мне посидеть на переднем сиденье, рядом с водителем? Там ветерок посвежей, я быстро приду в себя.
— Какая разумная женщина, — заметил джентльмен. — Конечно, конечно, мадам.
Жабба заботливо пересадили, и машина тронулась.
Он почти оправился от потрясения: сел прямее, посмотрел по сторонам и сделал честную, но заведомо обреченную на провал попытку побороть дрожь томления и прочие позывы, начинавшие сладко мучить его, подминая рассудок и волю. «Это судьба, — решил он. — К чему мученья? Зачем бороться?»
Он повернулся к водителю и затараторил:
— Пожалуйста, сэр, я хотела бы, сэр, чтобы вы мне любезно позволили посидеть за рулем. Попробовать. Я внимательно наблюдала за вами: кажется, так просто, так интересно! Я смогу похвастаться подружкам, что немного порулила.
На его просьбу водитель от души рассмеялся, и джентльмен, сидевший сзади, полюбопытствовал, в чем дело. Когда ему объяснили, он, к восторгу Жабба, воскликнул:
— Браво, мадам. Мне нравится ваша смелость. Уступите даме место, дружище, пусть попробует. Она ничего не испортит, присмотрите за ней.
Жабб с готовностью забрался на шоферское место, обхватил руль. Потупив глаза, чтобы скрыть их безумный блеск, а заодно притвориться застенчивым новичком, он выслушал пространные, дилетантские, на его взгляд, наставления — и тронулся с места: поначалу крайне медленно и осторожно, поскольку твердо решил не лихачить.
Пассажиры одобрительно захлопали в ладоши, и Жабб слышал, как они обменивались впечатлениями:
— Как хорошо у нее получается!
— Да! Только представьте: прачка, впервые за рулем — и так мягко водит машину!
Жабби малость прибавил ходу. Потом еще чуть-чуть. И еще.
— Будьте осторожны, мадам, это не корыто, — добродушно предупредил джентльмен.
Жабб разозлился и стал терять голову. Попытка водителя вмешаться натолкнулась на острый локоть Жабба; он поутих. Жабби дал полный газ. Свист ветра и вой двигателя, слившиеся в дьявольскую музыку, танец автомобиля на ухабах одурманили слабые мозги Жабба.
— Как же, — прачка! — вне себя прогремел он. — Хо! Хо! Я — Жабб! Король угона, рушитель тюрем! Ускользающий Жабб — вот кто я такой! Сидеть смирно! Сейчас вы узнаете, что такое быстрая езда! Вы угодили в лапы знаменитому и искусному, абсолютно бесстрашному Жаббу!
С ужасным воплем джентльмены бросились на него.
— Держи его! — кричали они. — Вяжи его! Это преступное животное крадет автомобили! В цепи! В околоток! Долой рецидивиста!
Увы, им не следовало горячиться. Благоразумней было бы остановить машину, прежде чем решаться на такие выходки. Жабб повернул руль чуть не на полоборота и врезался в живую изгородь, тянувшуюся по сторонам шоссе, могучий прыжок, удар грома — и автомобиль замер, беспомощно теребя колесами болотную жижу.
Между тем Жабби летел в небесах почти под прямым углом к земле, изящно, ласточкиным хвостом растопырив лапки. Продолжительность полета ему понравилась, и он начал склоняться к мысли, что успеет развить крылья и стать Жабб-птицей, когда вдруг квакнулся навзничь в густую мягкую траву. Он сел и тут же увидел полузатопленный автомобиль и двух джентльменов: они вяло бултыхались в воде, связанные по рукам и ногам набрякшими плащами.
Жабби вскочил и пустился наутек. Он продирался сквозь изгороди, штурмовал высотки и перепрыгивал канавы, пока вконец не запыхался. Сбавив шаг, он вскоре восстановил дыхание и смог трезво оценить случившееся, что и сделал: захихикав, постепенно перешел к хохоту и хохотал до упаду.
— Хо-хо! — стонал он, сминая траву в экстазе самолюбования. — Снова Жабб! По обыкновению, сухой из воды! Кто придумал старушку-ловушку? Кому удалось пересесть якобы для освежения? Кто весело упорхнул, оставив злых недоумков, хлипких экскурсантов в грязи — там, где им самое место?.. Как — кто? Жабб, разумеется. Умный, великий, очень хороший Жабб.
Помолчав немного, он вдруг фальцетом заголосил:
Представьте: катится ландо,
Навстречу — мистер Жабб.
Он — прыг за руль: шарах! буль-буль!
И все в грязи лежат!
— Как я умен, черт возьми, как я умен!..
Легкий шум вдалеке заставил его обернуться. О ужас! О горе! О отчаяние!
По соседнему полю два полисмена и шофер в крагах наперегонки бежали прямо на него.
Жабб стрелой метнулся прочь.
— О, боже, — задыхался он, трясясь по кочкам, — какой я осел! Безмозглая, самодовольная тварь! Расселся, расчавкался, разбахвалился! Распелся-расшумелся — дур-рра-к!
Он оглянулся: они догоняли. Испуг прибавил резвости, Жабби побежал шибче, время от времени косясь на преследователей. Увы: расстояние медленно, но верно сокращалось. Животным он был коротконогим, да и любящие родители хороши — перекармливали Жабби с детства; исход был ясен. Жабб слышал хриплый дых погони и мчался, не разбирая дороги, дико озираясь на торжествующую свору победителей, и вдруг… земля разверзлась, и он, меся лапками воздух, — плюх! — с головой бухнулся в воду. Течение было так стремительно, что он, ослабевший, не мог справиться с ним. «Река, — понял Жабби, — это река!»
Всплыв на поверхность, он хватался за стебли камыша и осоки, росших у берега, но увы: сильное течение вырывало стебли из его лапок.
— Господи! — захлебывался Жабби. — Чтоб я еще хоть раз угнал дорогой автомобиль! Чтоб я еще хоть раз пел хвастливые песни! — и уходил под воду, и снова всплывал, почти бездыханный.
Чуть ниже по течению он увидел в береге дыру, а когда поравнялся с ней, сумел ухватиться за край… — и удержался! С большим трудом ему удалось приподняться из воды и опереться на локти. Несколько минут он так и висел, прерывисто дыша, отдуваясь, глядя во мрак бессмысленным взором.
Наконец, он смог различить в темноте что-то маленькое и яркое: два светлячка мигали в глубине, явно приближаясь. Скоро высветилось и лицо — знакомое лицо. Маленькое, благородных очертаний. Строгое, с шелковистыми бакенбардами и аккуратными ушами. Это был Водяной Крыс.
XI. КАК ЛЕТНИЙ ЛИВЕНЬ СЛЕЗЫ ЛИЛ
Крыс протянул изящную смуглую лапу, крепко схватил Жабба за шиворот, поднапрягся, поднатужился — и одеревенелый, покрытый водорослями эсквайр медленно подался вверх. Вскоре он, пошатываясь, стоял в холле, весь, естественно, в грязи и потеках, но счастливый и удалой, как всегда. Еще бы: он в доме друга, выкручиваться да изворачиваться не из чего, и можно сорвать с себя унизительную личину, разделаться с ненавистной попрошайкой — глупой прачкой, ничего не смыслившей в жизни.
— О, Крысси! — кричал он. — Я столько пережил, — невозможно представить! Такие судилища, такие страдания, такая доблесть! Побеги, переодевания, хитрые ходы — и все так тонко задумано, так ловко проделано! Был в тюрьме — ищи свищи, брошен в канал — и тут как тут! Краду скакуна — выручаю целое состояние! Всех надувал — делал, что хотел! То есть они делали все, что я хотел. Известен ли вам последний подвиг Жабба? Держитесь за что-нибудь, и я расскажу вам…
— Жабб, — строго оборвал его Крыс, — сейчас же идите наверх и снимите эти обноски. Похоже, до вас их носила неопрятная прачка. Тщательно вымойтесь, оденьте что-нибудь из моего гардероба и постарайтесь появиться джентльменом, если сможете. Не припомню, чтоб я хоть раз удостаивал взглядом существо столь оборванное, помятое, вконец опустившееся. Все! Хватит чваниться и препираться — ступайте и поторопитесь: мне есть, о чем поговорить с вами.
Первым желанием Жабба было сделать парочку ответных выпадов. Он наелся приказов в тюряге! Здесь, очевидно, тоже хотят повелевать им?! «И ты, Крысе», — хотел было начать Жабби, но тут взгляд его наткнулся на зеркало, и он увидел себя: жалкого, в измятом чепце набекрень; увидел — и покорно поспешил наверх.
Там он привел себя в порядок и чистый, причесанный, элегантный, долго крутился перед зеркалом, жмурясь от гордости и размышляя о глупости человеческой. «Нужно быть полным идиотом, — думал он, — чтобы хоть на мгновение спутать меня с прачкой!»
Когда он спустился, стол был накрыт, чему Жабб весьма обрадовался, так как после восхитительного завтрака у цыгана ему довелось участвовать в трудном, чрезвычайно волнующем забеге, в котором, кстати, победил он, мистер Жабб.
За столом он изложил историю своих страстей, подолгу топчась на размышлениях о собственном уме, врожденном хладнокровии и быстроте реакции; выходило, что он весело и увлекательно провел время. Но чем больше он хвастался, тем мрачней и молчаливей становился Крыс, Поскольку Жабба никто не перебивал и не поощрял, он вскоре умолк в растерянности.