Первым заговорил Крыс.
— Мне бы не хотелось травмировать вас после всего, что вы перенесли, но скажите по чести, Жабб, — неужели вам не понятно, какой вы осел? Как признаете вы сами, вас заковали в наручники, посадили в кутузку, морили голодом, преследовали, терроризировали, оскорбляли в лучших чувствах, поднимали на смех, а в конце концов самым позорным образом вышвырнули в канал, — причем, это сделала женщина. Женщина! — Крысси досадливо поморщился. — Что в этом забавного? В чем удовольствие? И все оттого, что вы пошли на поводу у своих капризов и угнали автомобиль. Вам прекрасно известно, что с первого дня нашей встречи ничего, кроме неприятностей, машины вам не приносили. Допустим, вы любите их до смерти — через пять минут после вашего старта это хорошо видно — но зачем красть? Станьте калекой, если в этом видите свое призвание; не хотите калекой — станьте банкротом, раз уж так решили, — но каторжником! Почему каторжником? Когда вы намерены образумиться, подумать о ваших близких? Когда мы сможем гордиться вами, Жабби? Думаете, мне сколько-нибудь приятно слышать, как животные шепчутся за моей спиной, — этот малый, дескать, с уголовником водится?
Была одна утешительная черта в характере Жабба: животное мягкое и добродушное, он не сердился на истинных друзей, когда те шпыняли его. И когда они гневно ополчались на что-нибудь, Жабби охотно вставал в их ряды, но всегда был преисполнен сочувствия к неприятелю. Вот и сейчас, слушая взволнованную проповедь Крыса, он тайком твердил про себя: «А вот и было забавно, ещё как, притом!» — и издавал животом странные, приглушенные ки-кхх и ппуххх, а также другие звуки, напоминавшие то пыхтение двигателя на холостом ходу, то хлопки лимонадных пробок. Но стоило Крысу закончить, как Жабби сосредоточился, выдавил тяжёлый вздох и сказал очень вежливо и скромно:
— Совершенно верно, Крысси. Какой пытливый у вас ум. Да, я поступал, как старый осел, — это вы доказали. Я собираюсь стать примерным Жаббом и больше не буду так делать. А после купания в вашей реке я и к автомобилям охладел. Когда я висел на краю гибели — у входа в ваш дом, в смысле, — мне в голову пришла удивительная идея. Ослепительная идея, связанная с моторными лодками, — гоночными, лучше… Подождите, Крысси! Не надо топать — вы же стул опрокинете! Это всего лишь идея, маленькая идея, — и больше ни звука о ней. Выпьем кофейку, покурим, а потом я мирно побреду в Жаббз-Холл, надену халат, и все пойдет по-старому. То есть, по-новому: я устал от приключений и буду вести размеренную, достойную уважения жизнь, заботясь о состоянии и приумножая его. Разобью клумбы, в церковь стану ходить… Когда придут друзья, у меня всегда найдется, чем их попотчевать. Заведу пони и фаэтон — кататься будем по парку. Как давным-давно, еще папа был жив — помните? До того, как мне опротивел покой и захотелось хоть что-нибудь предпринять.
— Мирно побредёте в Жаббз-Холл?! — вскричал Крысе, вскочив со своего места. — О чем вы говорите? Вы хотите сказать, — вы не слышали?
— Чего не слышал? — Жабб побледнел. — Продолжайте, Крысе! Не щадите меня, — чего я не слышал?
— Вы хотите сказать, — шумел Крыс, стуча кулаком по столу, — что ничегошеньки не слышали о Хорьках и Горностаях?!
— Что?! Мафия Леса Дремучего?! — затрепетал Жабби. — Не слышал ни слова. Что они натворили здесь?
— …И о том, что они оккупировали Жаббз-Холл? — взвизгнув, закончил Крыс и отвернулся.
Уперев локти в стол, Жабби сплел пальцы и медленно опустил на них подбородок; две слезы, наливаясь горечью, постояли, налились до краев, горячо полоснули щеки — и упали: хлоп… хлоп… — сначала одна, потом другая…
— Продолжайте, Крысси, — чуть погодя, попросил он. — Договаривайте. Худшее позади. Я готов. Я снова животное и смогу снести все.
— Когда вы… у вас… случились неприятности, — с трудом, спотыкаясь, выводил Крыс, — иными словами, когда вы… некоторое время не показывались в обществе… в связи с… с недоразумением относительно м-мм… известного механизма, — сами знаете…
Жабб сокрушенно кивнул.
— Во-о-т… Об этом, естественно, много говорили, и не только в Поречье, но и в Лесу Дремучем. Мнения животных разделились — как всегда бывает. В Поречье стояли за вас горой, считая, что с вами поступили гнусно, что у нас творится беззаконие и справедливости не добьёшься. Жители Леса Дремучего, наоборот, говорили о вас всякие гадости и что, мол, поделом ему, давно пора пресечь — и так далее. Кто-то из них пустил слух, будто песенка Жаббов спета, будто кончились Жаббы, а вы сгниёте в тюрьме. Жабб снова молча кивнул.
— Такие уж они негодяи, — продолжал Крыс. — Но Крот и Барсук ходили по домам и убеждали всех, что вы, так или иначе, вернётесь, и причём очень скоро. Они не могли точно сказать, как это произойдет, но знали наверняка, что вы скоро объявитесь.
Жабби спустил локти со стола и начал похмыкивать.
— Они ссылались на примеры из истории, говорили, что не бывало ещё такой уголовной статьи, которая победила бы вашу дерзость и актёрские способности, подкреплённые толстым кошельком. Что они сделали? Они переезжают в Жаббз-Холл, ночуют там, проветривают помещения и держат все готовым к вашему приезду. Разве могли они предположить, как все обернется!.. Я подошел к самой горькой и трагической части повествования. Крепитесь.
Жабб сплел руки на груди и скорчил мужественную мину.
— Как-то темной ночью — ночь была, что называется, глаз коли, и дождь как из ведра, и ветер шквальный — банда ласок, вооруженная до зубов, бесшумно подкралась к парадному крыльцу. Одновременно, продвигаясь огородами, отряд отъявленных головорезов-хорьков овладел скотным двором и службами, а группа хулиганствующих горностаев, способных решительно на все, открыла доступ в дом, заняв оранжерею и бильярдную…
Жабби, забыв о скорби и мужестве, трясся от любопытства.
— Крот и Барсук сидели у камина в курительной и, ничего не подозревая, развлекали друг друга историями из жизни, когда кровожадные злодеи вышибли двери и с трех сторон ворвались в комнату… Наши друзья дрались, как львы, — но что толку? Невооруженные, застигнутые врасплох, что могли они — вдвоем против сотен? Их взяли да побили палками, а потом выкинули в холод и сырость, осыпая оскорбительными, абсолютно неуместными замечаниями.
В этом месте Жабби тихонечко похихикал, затем поправил галстук и попытался вернуть лицу постное выражение.
— И с тех пор мафия живет в Жаббз-Холле, — вздохнул Крыс. — Ведут себя самым бесстыжим образом: до полудня валяются в постелях, завтракают, когда вздумается; в особняке, я слышал, такой бедлам, что смотреть страшно. Едят ваше, пьют ваше, обмениваются гнусными шуточками в ваш адрес, распевают похабные песни — о тюрьмах, к примеру, о полицейских, о высокопоставленных лицах, — омерзительные песни, с упоминанием фамилий. И притом, неостроумные. Торговцам, да и всем подряд они заявляют, что пришли навсегда.
— Ишь ты, какие, — навсегда! — сквозь зубы процедил Жабб, хватая трость повнушительней. — Я им быстренько растолкую, что к чему!
— Бесполезно, Жабб! — прокричал Крыс ему вдогонку. — Вернитесь и сидите спокойно, — зачем вам новые неприятности?
Но Жабба ничто не могло остановить. Взяв трость на плечо, он сердито маршировал по дороге, распаляя гнев невнятным бормотанием, и уже приближался к парадным воротам, когда вдруг за оградой появилась долговязая фигура хорька с винчестером.
— Стой, кто идет! — грубо окликнул хорек.
— Чушь вонючая! — не менее грубо ответствовал Жабб. — Ты с кем разговариваешь? Сми-рна!!!
Не говоря ни слова, хорек прицелился. Жабб благоразумно залег в пыли, и-ду-дух! — пуля просвистела над его головой.
Испуганный Жабби неуклюже, но резво встал на ноги и во весь дух понесся обратно, стараясь не слушать, как сзади хохотал хорек, и кто-то еще — жиденькими, ехидными голосами.
Понурый вошел он в гостиную.
— Что я вам говорил? — взглянув на него, сказал Крыс. — Бесполезно. Они выставили посты — это раз. Во-вторых, все они вооружены. Нужно ждать. Сесть — и ждать.
Так быстро капитулировать Жабби не мог. Он сел в лодочку и поплыл по реке к тому месту, где приусадебный парк выходил к воде.
Когда показался дом, он бесшумно выбрал весла и осторожно осмотрелся. Вокруг не было ни души, и парк, казалось, дышал прохладной, какой-то сиреневой тишиной. Жабб видел, как в вечернем солнечном свете густо пылали окна его дома; и голубей на длинном карнизе — по двое, по трое. Чуть дальше под горбатым мостиком темнел канал, ведший к лодочному сараю: «который, кстати, надо срочно переоборудовать и ангар для моторов пристроить… оттуда и попробуем!»
Затаив дыхание, он подгреб к устью канала и уже проплывал под мостом, когда — ба-бах! — огромный камень прошиб лодочку насквозь, и она мгновенно затонула, оставив Жабба один на один с глубокой пучиной. И с неприятелем: на мосту, опершись на поручни, стояли два горностая и наблюдали за Жаббом — довольные, противно смотреть.
— А если бы в глаз, а, Жабб? Здесь кататься не на-а-до, — ехидно сюсюкали они.
Возмущенный Жабб плыл к берегу, а горностаи все смеялись, поддерживали друг друга и снова покатывались со смеху, — пока не случилось два припадка — по одному на каждого, разумеется.
Жабб кое-как доплелся назад и рассказал Крысу о провале десантной операции.
— Иначе и быть не могло! — Крыс рассердился. — А теперь извольте осознать, что вы натворили! Погубили лодочку, которую я обожал! Обожал! — вот что вы наделали! Далее, вы превратили в помои платье, которым я вас ссудил!.. Нет, честное слово, Жабб, вы несноснейшее животное. Как вам удается иметь друзей? — непостижимо.
Жабби сразу смекнул, что поступил нехорошо и глупо. Он гневно осудил свои ошибки и досадные просчеты, с жаром извинился за лодочку и костюм, а закончил выступление с тем сокрушенным, даже озадаченным видом, который сначала обезоруживал, а затем и вовсе пленил его друзей.
— Крысси, — шептал он, теребя пальцами пуговицу. — Я больше не буду. Я болван и неслух. Но поверьте мне: впредь я буду управляемым Жаббом. Не ступлю и шага без вашего доброго совета и благословения.