– Прошу прощения, – ответил Крот, не без усилий возвращаясь к действительности. – Ты наверняка счел мое поведение невежливым, но все это так ново для меня. Значит… вот они какие… реки!
– Не реки, а Река, – поправил его Крыс.
– А ты в самом деле живешь прямо у реки? Какая счастливая жизнь!
– У реки, с рекой и на реке, – уточнил Крыс. – Она заменяет мне братьев и сестер, тетушек и друзей, кормит меня, поит и (естественно) моет. Это – мой мир, и другого я не желаю. Если чего-то в ней нет, значит, того мне и не надо, и если она чего-то не знает, значит, оно того и не стоит. Господи! Как хорошо нам с ней вместе! Зимой и летом, весной и осенью – в любое время года у нее есть свои развлечения и радости. В феврале, когда случаются наводнения, мои погреба и подвал до краев заполняются водой, и это плохо, коричневая вода плещется прямо в окно моей лучшей спальни, но, когда уровень воды снова падает, обнажаются заиленные участки земли, которые пахнут, как рождественский пудинг, камыши и водоросли забивают протоки, и я могу, не замочив ног, копаться в обнаженной части русла, отыскивая свежую еду и вещи, которые беспечные люди роняют с лодок!
– А не бывает порой скучновато? – отважился предположить Крот. – Только ты и река, не с кем и словом перемолвиться.
– Не с кем? Не хотелось бы быть слишком строгим к тебе, – снисходительно сказал Крыс, – ты тут новичок и, конечно, многого не знаешь, но в наши дни берега так плотно заселены, что кое-кто даже перебирается в другие места. Да, теперь совсем не так, как было прежде. Выдры, зимородки, чомги, шотландские куропатки – всем им вечно что-то от тебя нужно, как будто у тебя нет собственных дел!
– А что – там? – спросил Крот, указывая лапкой на лес, темневший за заливными лугами, тянувшимися вдоль реки.
– Там? О, это просто Дремучий лес, – коротко ответил Крыс. – Мы стараемся туда не ходить, мы ведь прибрежные жители.
– А те… те, кто там живут, они что, не слишком дружелюбные? – немного нервничая, спросил Крот.
– Ну-у… Дай подумать, – ответил Крыс. – Белки – они нормальные. И кролики тоже – во всяком случае, некоторые из них. Но среди кроликов встречаются разные. Ну и, конечно, Барсук. Он живет в самом сердце леса и не стал бы жить ни в каком другом месте, даже если бы ему за это платили. Добрый старый Барсук! Его никто не посмеет тронуть. Лучше и не пытаться, – добавил Крыс многозначительно.
– А кому нужно его трогать? – спросил Крот.
– Ну, есть там кое-кто, – не очень уверенно произнес Крыс. – Ласки… горностаи… лисы… еще некоторые. Вообще-то они ничего… Я с ними дружу, мы мирно беседуем, когда встречаемся, но иногда они срываются с катушек, этого нельзя отрицать, и тогда… в общем, особо им доверять не стоит, это факт.
Кроту было хорошо известно правило звериного этикета: нельзя не только обсуждать возможные будущие неприятности, но даже намекать на них, поэтому он сменил тему.
– А за Дремучим лесом что? – спросил он. – Там, где в синей дымке виднеется что-то вроде гор, а иногда кажется, что это дым над городом. Или это просто облака плывут?
– За Дремучим лесом – Дикий мир, – объяснил Крыс. – Но это уже не имеет значения ни для тебя, ни для меня. Я там никогда не бывал и не собираюсь, тебе тоже не советую, если у тебя есть хоть капля здравого смысла. И пожалуйста, не будем никогда об этом даже говорить. Ага! Вот наконец и запруда, тут мы с тобой пообедаем.
Уйдя с основного русла, они вплыли в водоем, на первый взгляд казавшийся маленьким озером. Его пологие берега покрывал зеленый дерн, коричневые корни деревьев, похожие на извивающихся змей, просматривались под гладкой поверхностью воды, а впереди серебрился и пенился перекатывавший через плотину водопад, крутивший неутомимое колесо мельницы под остроконечной серой крышей и наполнявший воздух однообразным и глухим, но умиротворяющим журчанием, сквозь которое периодически прорывались тонкие, чистые и веселые голоса. Это было так красиво, что Крот только и мог, что, воздев к небу передние лапки и задыхаясь от восторга, повторять:
– О боже! О боже!
Крыс причалил, привязал лодку, помог все еще ошеломленному Кроту сойти на берег и притащил корзинку с едой. Крот попросил его в порядке одолжения позволить ему распаковать ее, и Крыс с удовольствием предоставил ему такую возможность, а сам растянулся на траве и предался праздности, пока его взволнованный друг расстилал скатерть, один за другим доставал из корзины загадочные свертки и аккуратно раскладывал их, не переставая восклицать:
– О боже! О боже!
Когда все было готово, Крыс сказал:
– Ну, налетай, приятель!
И Крот радостно откликнулся на приглашение, потому что свою весеннюю уборку он начал ранним утром, как это обычно и делается, и не прерывался ни на то, чтобы перекусить, ни на то, чтобы вздремнуть, а после получил столько захватывающих впечатлений, что ему казалось, будто с той поры прошло много дней.
– На что это ты так внимательно смотришь? – спросил наконец Крыс, когда они утолили первый голод и Крот смог оторвать взгляд от их импровизированного стола.
– Я смотрю, – ответил Крот, – на вон ту вереницу пузырьков, которые бегут по поверхности воды. Интересно, что бы они могли означать?
– Пузырьки? Ах эти! – воскликнул Крыс и приветственно захлопал в ладоши.
Над водой у самого берега сначала появилась широкая блестящая морда, а потом вынырнул, отряхивая воду с шубки, и весь Выдр.
– Ах вы жадины эдакие! – заметил он, направляясь к «столу». – Что ж ты меня-то не пригласил, Крысик?
– Да мы как-то внезапно собрались, – объяснил Крыс. – Кстати, знакомься – мой друг мистер Крот.
– Очень рад знакомству, – сказал Выдр, и они тут же скрепили новую дружбу рукопожатием. – Такая суматоха кругом! – продолжал Выдр. – Кажется, весь народ сегодня высыпал на реку. Я завернул в эту заводь, чтобы хоть немного побыть в тишине и покое, – а тут вы, друзья! Ой, я не то хотел сказать, простите.
У них за спиной послышалось какое-то шуршание, доносившееся из кустов, все еще забитых прошлогодней листвой, и из них высунулась полосатая голова на высоких плечах.
– Выходи, старина Барсук! – закричал Крыс.
Барсук сделал шажок-другой по направлению к ним, потом проворчал:
– Гм-м! Тут компания собралась, – развернулся и исчез из виду.
– Вот такой он, наш Барсук! – разочарованно заметил Крыс. – Не жалует общество. Больше мы его сегодня не увидим. Ну так расскажи нам, Выдр, кто там высыпал на реку?
– Во-первых, Жаб, – ответил Выдр. – В новенькой гоночной шлюпке, в новом, с иголочки, наряде, и вообще все у него новое!
Звери переглянулись и рассмеялись.
– Когда-то он только и делал, что ходил под парусом, – сказал Крыс. – Потом ему это наскучило, и он перешел на плоскодонку. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем плавать на ней днями напролет, и он устраивал из этого целое представление. А в прошлом году он обзавелся плавучим домом, и нам всем пришлось проводить в нем время и делать вид, будто нам это нравится. Он собирался прожить в нем весь остаток жизни. Но, чем бы ни занимался Жаб, ему это скоро надоедает, и он принимается за что-нибудь новое.
– Такой славный парень, – задумчиво произнес Выдр, – вот только устойчивости ему не хватает – особенно на воде!
С того места, где они сидели, за отделявшим их островком был виден кусочек основного течения реки, и как раз в этот момент в поле их зрения попала гоночная шлюпка с низкорослым коренастым гребцом, который сильно раскачивался и поднимал веслами фонтаны брызг. Крыс вскочил и замахал ему, но Жаб – а это был именно он – мотнул головой и свирепо продолжил налегать на весла.
– Если он будет так раскачиваться, он сейчас вылетит из лодки, – сказал Крыс, снова усаживаясь на землю.
– Это точно, – ухмыльнулся Выдр. – Я тебе рассказывал замечательную историю про Жаба и смотрителя шлюза? Вот как было дело. Жаб…
В этот момент какая-то сбившаяся с пути муха-однодневка, опьяненная весенним бурлением юной крови, неожиданно отклонилась от своей траектории, метнулась поперек течения и оказалась над небольшим водоворотом. Плюх – и мушка исчезла.
Исчез и Выдр.
Крот повернул голову. Голос Выдра еще звучал у него в ушах, но место, где тот только что лежал, растянувшись на дерне, пустовало. И нигде, смотри хоть до самого горизонта, его не было видно.
Но на поверхности воды снова появились пузырьки.
Крыс мурлыкал какой-то мотивчик, а Крот вспомнил, что правила звериного этикета запрещают какие бы то ни было комментарии по поводу внезапного исчезновения кого бы то ни было, вне зависимости от наличия или отсутствия причин такого исчезновения.
– Ну что ж, – сказал Крыс, – полагаю, нам пора. Интересно, кто из нас лучше умеет собирать корзинку после пикника? – По его интонации можно было догадаться, что он не горит желанием продемонстрировать свое умение.
– Пожалуйста, позволь мне, – сказал Крот. Крыс, разумеется, позволил.
Собирать корзину было отнюдь не так же приятно, как разбирать ее. Так никогда не бывает. Но Крот был настроен радоваться всему, и хотя, только упаковав ее и туго перевязав веревкой, он заметил тарелку, глазевшую на него из травы, и хотя, когда он проделал работу вторично, Крыс указал ему на вилку, которой до того никто не увидел, и, хотя после всего этого оказалось, что Крыс, сам того не подозревая, сидел на банке из-под горчицы, Крот, даже в четвертый раз перевязывая корзину, не выказывал ни малейшего недовольства.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда Крыс меланхолично направил лодку в обратный путь; он пребывал в мечтательном расположении духа, бормотал какие-то стихи себе под нос и почти не обращал внимания на Крота. Но Крота, сытого, довольного собой, гордого и вполне освоившегося в лодке (так, по крайней мере, ему казалось), начало разбирать беспокойство, и в конце концов он сказал:
– Крысик, пожалуйста! Теперь