Жаб хотел было задержаться и достойно ответить Крысу. Ему и в тюрьме надоело подчиняться приказам, он не желал снова выслушивать их, тем более от Крыса. Однако он вовремя заметил свое отражение с залихватски съехавшим набекрень порыжевшим черным чепцом в зеркале, висевшем над вешалкой для шляп, и передумал; быстро и послушно он стал подниматься по лестнице в гардеробную Крыса. В ванной он тщательно, с мылом и мочалкой, вымылся, переоделся и долго стоял перед зеркалом, разглядывая себя с гордостью и удовольствием и думая о том, какими идиотами должны были быть те, кто мог хоть на минуту принять его за прачку.
К тому времени, когда он спустился, обед был уже на столе – к великой радости Жаба, потому что ему пришлось пройти через многие тяжкие испытания и потратить много сил с тех пор, как он съел превосходный цыганский завтрак. За обедом Жаб рассказывал Крысу о своих приключениях, делая особый упор на собственной сообразительности, умении не падать духом в чрезвычайных обстоятельствах, ловко выходить из любого положения, и всячески старался дать понять, что провел время весело и увлекательно. Но чем больше он похвалялся, тем более серьезным и молчаливым становился Крыс.
Когда красноречие Жаба наконец иссякло, на некоторое время наступила тишина, а потом Крыс сказал:
– Жабик, мне не хотелось бы тебя огорчать после всего того, что тебе пришлось пережить, но, если говорить серьезно, неужели ты не понимаешь, каким ослом себя выставил? По твоим собственным словам, тебя заковывали в цепи, заточали в тюрьму, морили голодом, преследовали, пугали до смерти, оскорбляли, издевались над тобой и даже позорно швырнули в воду – причем кто! Какая-то тетка! И что же в этом забавного? Какая от этого радость? А все из-за того, что тебе приспичило угнать автомобиль. Ты же сам знаешь, что ничего, кроме неприятностей, автомобили тебе не приносили с того самого дня, как ты впервые их увидел. Раз ты не можешь обойтись без аварий – которые обычно случаются через пять минут после того, как ты садишься за руль, – зачем красть машины? Пожалуйста, калечь себя, если тебе это кажется забавным, разоряйся для разнообразия, если уж ты твердо решил это сделать, но зачем садиться в тюрьму? Когда ты наконец возьмешься за ум, начнешь думать о друзьях и вести себя так, чтобы они могли тобой гордиться? Думаешь, мне приятно слышать, как звери шушукаются, когда я прохожу мимо: вот, мол, идет парень, который якшается с преступником?
Была в характере Жаба черта, которая примиряла со всеми его чудачествами: он был совершенно незлобив и никогда не обижался, если его отчитывали те, кто были его истинными друзьями. И даже будучи в чем-то твердо убежден, он всегда допускал возможность другой точки зрения. Поэтому, хотя, слушая выговор Крыса, он и бунтовал внутренне, повторяя про себя: «А все же это было весело! Страшно весело!» – и издавал какие-то странные сдавленные восклицания вроде: «Р-р-раз-з-з!» или «Би-би-би!» и еще какие-то звуки, напоминавшие сдержанное фырканье или шипение, которое слышится, когда открываешь бутылку содовой, тем не менее, когда Крыс закончил, он глубоко вздохнул и произнес миролюбиво и покорно:
– Ты совершенно прав, Крысик! Какой ты всегда благоразумный! Да, я вел себя как самовлюбленный осел и теперь понимаю это. Но отныне я собираюсь стать хорошим и ничего подобного больше себе не позволять. Что же касается автомобилей, то после того, как нырнул в вашу реку, я как-то к ним поостыл. Вообще, пока я висел на краю твоей норы и пытался отдышаться, меня внезапно посетила новая идея… поистине блестящая… связанная с моторными лодками… Спокойно, спокойно! Не пугайся, старина, и не расстраивайся заранее. Это всего лишь идея, и сейчас мы ее обсуждать не будем. Давай лучше выпьем кофе, покурим, спокойно поболтаем, а потом я пешочком дойду до Жаб-холла, переоденусь в свою одежду и наведу там прежний порядок. Хватит с меня приключений. Буду вести тихую, размеренную, благопристойную жизнь, заниматься хозяйством, совершенствовать его, время от времени возиться в саду. Для друзей, если они захотят меня навестить, у меня всегда будет наготове обед, я заведу пони и фаэтон, чтобы разъезжать по окрестностям, как в былые времена, до того, как меня обуяло беспокойство, и я натворил бед.
– Ты собираешься «пешочком дойти до Жаб-холла»? – заволновался Крыс. – О чем ты говоришь? Разве ты ничего не слышал?
– Чего я не слышал? – побледнев, спросил Жаб. – Ну же, Крысик, рассказывай поскорей! Не надо меня щадить. Что я должен был слышать?
– Ты хочешь сказать, – вскричал Крыс, ударяя своим маленьким кулачком по столу, – что ничего не слышал о горностаях и ласках?..
– О тех, что из Дремучего леса? – дрожа всем телом, вклинился Жаб. – Нет, ни слова не слышал! А что они сделали?
– …и о том, как они захватили Жаб-холл? – не обращая внимания на вопрос, закончил Крыс.
Жаб поставил локти на стол и оперся подбородком на сложенные ладони; на его глаза навернулись крупные слезы, которые скатились по щекам и шлепнулись на стол – плюх-плюх.
– Продолжай, Крысик, – выдавил он наконец. – Расскажи мне все. Худшее для меня позади. Я снова стал самим собою и все выдержу.
– Ну, когда ты попал… попал в эту свою… беду, – начал Крыс медленно и выразительно. – Я имею в виду – когда ты на время исчез… из-за этого недоразумения… ну, с машиной…
Жаб кивнул.
– Естественно, об этом здесь много судачили, – продолжил Крыс. – Не только в прибрежных районах, слухи дошли и до Дремучего леса. Мнения разделились, как это обычно бывает. Прибрежные звери стояли за тебя, говорили, что с тобой обошлись бесчестно и что в наши дни не существует справедливого суда. Но жители Дремучего леса сурово клеймили тебя, утверждали, что ты, мол, получил по заслугам и пора все это прекращать. Вконец обнаглев, они кричали, что на сей раз с тобой покончено навсегда и ты никогда больше не вернешься сюда – никогда!
Жаб снова молча кивнул.
– Такие уж они злобные, эти маленькие лесные звери, – продолжал Крыс. – Но Крот с Барсуком стояли за тебя горой, убеждали всех, что так или иначе ты скоро вернешься. Они не знают, мол, как, но как-нибудь обязательно вернешься!
Жаб несколько приободрился и даже едва заметно ухмыльнулся.
– Они приводили исторические примеры, – продолжал Крыс, – напоминали, что никакие законы никогда не были властны над отвагой и умением внушать доверие, каковыми ты обладаешь, в сочетании с возможностями толстого кошелька. Поэтому они перевезли свои вещи в Жаб-холл, стали там ночевать и проветривать дом, чтобы он всегда был готов к твоему возвращению. Разумеется, они не догадывались, что должно было вот-вот произойти, хотя кое-какие подозрения насчет жителей Дремучего леса у них имелись. А теперь я подхожу к самой тягостной и трагической части своего повествования. Однажды темной ночью – ночь была очень темной и очень ветренной, и дождь лил как из ведра – банда ласк, вооруженных до зубов, тихо, ползком подкралась по подъездной аллее к главному входу. Одновременно шайка отчаянных хорьков пробралась через огород и захватила задний двор и служебные помещения, между тем как свора горностаев-головорезов, не встретив сопротивления, заняла оранжерею и биллиардную и распахнула французские окна-двери, выходящие на лужайку.
Крот и Барсук в это время сидели в курительной комнате у камина и рассказывали друг другу разные истории; поскольку в такую ночь звери обычно носа на улицу не кажут, они вовсе не ожидали беды, когда эти кровожадные негодяи ворвались в комнату и набросились на них со всех сторон. Наши друзья сражались как могли, но что толку? Они были не вооружены, их застали врасплох, да и вообще: что могут сделать два зверя против сотен врагов? Наших бедных преданных друзей схватили, жестоко избили палками и выгнали на дождь и холод, осыпая оскорблениями и неуместными замечаниями!
Не слишком сердобольный Жаб не смог сдержаться и хихикнул, но быстро взял себя в руки и напустил на себя самый серьезный вид.
– С тех пор захватчики из Дремучего леса живут в Жаб-холле, – продолжал Крыс, – и ведут себя безобразно. Дрыхнут по полдня, едят, когда пожелают, и, как мне говорили, устроили в усадьбе такой кавардак, что лучше этого не видеть. Истребляют твои запасы провизии и напитков, отпускают грубые шуточки в твой адрес и поют мерзкие, вульгарные песни про… про тюрьмы, судей и полицейских, в которых полно выпадов в твой адрес и нет ни капли чувства юмора. И всем говорят, что поселились в твоем доме навсегда.
– Ах, навсегда?! – закричал Жаб, вставая и хватаясь за палку. – Ну я им скоро покажу!
– Бесполезно! – бросил Крыс ему вслед. – Лучше вернись и сядь, а то опять наживешь себе неприятностей.
Но Жаба уже и след простыл, никто не смог бы его удержать. Он быстро зашагал по дороге, закинув палку на плечо, кипя от гнева и что-то сердито бормоча себе под нос, пока не дошел до главных ворот своей усадьбы. И тут неожиданно из-за ограды выскочил рыжий хорек с ружьем.
– Стой, кто идет?! – грозно воскликнул он.
– С дороги! – очень сердито ответил Жаб. – Как ты смеешь так со мной разговаривать? Убирайся отсюда немедленно, а то я…
Хорек не произнес больше ни слова, только вскинул ружье к плечу. Жаб предусмотрительно бросился на землю, и пуля – вжик! – просвистела у него над головой.
Перепуганный Жаб вскочил и во всю прыть помчался по дороге обратно. Вслед ему несся развязный смех хорька, подхваченный множеством других тонких голосков.
Жаб вернулся крайне подавленный и рассказал Крысу, что произошло.
– А что я тебе говорил? – ответил Крыс. – Бесполезно. У них везде расставлены сторожевые посты, и все часовые вооружены. Нужно подождать.
Однако Жаб не желал так просто сдаваться, поэтому спустил лодку на воду и поплыл туда, где его сад выходил к реке.
Подплыв к тому месту, откуда был виден его милый дом, он поднял весла и стал тщательно осматривать берег. Все казалось тихим, спокойным и необитаемым. С воды ему открывался мирный вид: фасад дома, залитый вечерним солнцем, голуби, по двое-трое рассевшиеся вдоль края крыши, пышно цветущий сад, протока, ведущая к лодочному ангару, маленький деревянный мост, переброшенный через нее, – словно Жаб-холл терпеливо ждал его возвращения. «Попробую-ка я пробраться через лодочный ангар», – подумал он и начал очень осторожно подгребать к устью протоки. Он уже проходил под мостом, когда вдруг – бабах! – огромный камень, прилетев сверху, пробил дно насквозь. Лодка моментально начала наполняться водой, тонуть, и в следующий момент Жаб обнаружил себя барахтающимся в воде в самом глубоком месте. Подняв голову, он увидел двух горностаев, перегнувшихс