От светопреставления кому-то стало плохо.
Мычаньем радостным коровы воздух оглашают,
А кони рвутся с привязи и ржаньем привечают,
Когда отважный Жаб приходит вновь домой.
Когда бесстрашный Жаб приходит вновь домой.
И окна хлопают, и двери нараспашку,
Приводит кто-то в чувство чувств лишившуюся ласку.
Бей барабан! Труби труба!
Жаб снова с нами – разнеслась молва.
Гремят фанфары, отдают солдаты честь,
И пушки бьют, и оглушает рев моторов —
Всё в честь того, кто гордость наша есть,
Наш свет, любимец наш, отрада наших взоров!
Великий Жабов день! Вернулся Жаб домой!
Он спел это очень громко, с большим воодушевлением, чрезвычайно выразительно, а закончив, начал по новой. Потом издал глубокий, долгий-долгий вздох, окунул щетку для волос в тазик с водой, разделил волосы на прямой пробор и очень гладко зачесал их на обе стороны, после чего, отперев дверь, спокойно спустился вниз, чтобы приветствовать гостей, которые, как он знал, уже собирались в гостиной.
При его появлении все оживились и столпились вокруг него, чтобы поздравить с возвращением и сделать комплименты его храбрости, уму и воинской доблести. Но Жаб лишь слабо улыбался и бормотал: «Да что вы, что вы…» – или иногда для разнообразия: «Напротив, ничего подобного». Выдр, который в этот момент, стоя на каминном коврике, описывал восхищенному кругу друзей, как бы он вел себя, если бы участвовал в сражении, вышел вперед с радостным приветствием; обняв Жаба за плечи, он хотел совершить с ним круг почета по комнате, однако тот мягко, но решительно отстранился и деликатно заметил:
– Барсук был мозгом нашей операции, Крот и Крыс вынесли на себе основную тяжесть сражения, а я был всего лишь рядовым и сделал очень мало, если вообще что-то сделал.
Все были озадачены и ошеломлены таким неожиданным поведением Жаба, а сам он, переходя от одного гостя к другому и бросая скромные замечания, чувствовал, что становится объектом их всепоглощающего интереса.
Для торжественного ужина Барсук заказал все самое лучшее, и банкет удался на славу. За едой звери много разговаривали, шутили, смеялись, но Жаб на протяжении всего вечера, сидя, конечно, во главе стола, смотрел на всех снисходительно и лишь направо и налево расточал любезные высказывания в адрес гостей. Время от времени он исподволь бросал взгляды на Барсука и Крота и каждый раз видел, что они переглядываются, открыв рты от удивления, что доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Некоторые из более молодых гостей к концу вечера начали перешептываться – мол, в старые добрые времена такие вечеринки были веселей и забавней, а кое-кто пытался стучать по столу и выкрикивать: «Жаб, речь! Скажите нам речь!» или: «Песню, мистер Жаб! Спойте нам песню!» Но Жаб лишь слегка качал головой, поднимал лапу в знак вежливого протеста и, усиленно угощая гостей деликатесами, переводя разговор на ничего не значащие светские темы или с искренним интересом расспрашивая их о тех членах семьи, которые еще не доросли до банкетов, умудрился всем внушить мысль, что именно так должен проходить ужин – по общепринятым правилам и ко всеобщему удовольствию.
Это и впрямь был совершенно другой Жаб!
После этого переломного момента четверо друзей, к великой своей радости и удовольствию, продолжили вести так грубо нарушенную гражданской войной прежнюю, привычную жизнь, больше не прерывавшуюся никакими мятежами и вторжениями. Предварительно посоветовавшись с друзьями, Жаб выбрал красивую золотую цепочку с медальоном, отделанным жемчугом, и отправил ее дочери тюремщика, приложив благодарственное письмо, которое даже Барсук счел достаточно скромным. Подобающим образом Жаб отблагодарил и вознаградил и машиниста поезда за все причиненные ему хлопоты и неприятности. Под непреодолимым давлением Барсука он даже велел разыскать капитаншу баржи – что оказалось нелегко сделать, – и ей анонимно была возмещена стоимость лошади, хотя этому Жаб противился изо всех сил, утверждая, что он являлся орудием Судьбы, посланным, чтобы наказывать подобных теток, не способных с первого взгляда распознать истинного джентльмена. Впрочем, следовало признать, что количество таковых невелико. В отношении цыгана дружеская экспертиза пришла к выводу, что сделка в целом была справедливой.
Порой длинными летними вечерами друзья совершали прогулки по Дремучему лесу, теперь благополучно усмиренному и благожелательному – по крайней мере, по отношению к ним; было приятно видеть, с каким уважением их приветствуют лесные жители и как матери-ласки, подведя своих детенышей к отверстиям нор, говорят им:
– Смотри, малыш, вот идет великий мистер Жаб. А рядом с ним – доблестный Водяной Крыс, грозный воин! А вон тот – знаменитый мистер Крот, о котором тебе так много рассказывал твой отец!
Но если детишки расходились, переставали слушаться и капризничали, их приводили в чувство, пригрозив, что придет страшный серый Барсук и заберет их. По сути дела, это была клевета на Барсука, потому что, хоть его по-прежнему мало заботило, что говорят о нем в обществе, детишек он любил, однако угроза действовала на них безотказно.