любезно с вашей стороны! – продолжал он, приплясывая вокруг них. – Крысик, я как раз собирался послать за тобой лодку со строгим указанием непременно привезти тебя, чем бы ты ни был занят. Ты мне очень нужен – вы оба нужны. Есть хотите? Пойдемте в дом, чем-нибудь перекусим! Вы даже не представляете, как здорово, что вы появились именно сейчас!
– Жабик, давай спокойно посидим хоть минуту! – перебил его Крыс, плюхаясь в свободное кресло. Крот занял другое, стоявшее рядом, и вежливо сделал подобающий случаю комплимент «восхитительной резиденции» Жаба.
– Да, это самый прекрасный дом на всей реке! – бурно воскликнул Жаб. – И не только на реке – во всем мире, если уж на то пошло, – добавил он, не сдержавшись.
Крыс ткнул Крота локтем в бок. К несчастью, Жаб заметил это и побагровел. На миг повисла мучительная тишина. А потом Жаб расхохотался.
– Ладно, Крысик, – сказал он. – Ну, таков уж я есть, ты же знаешь. А дом и впрямь совсем неплох, правда? Тебе и самому он нравится, ведь так? А теперь послушайте. Это серьезно. Вы – те самые звери, которые мне нужны, и вы обязаны мне помочь. Это очень важно!
– Догадываюсь, что это касается твоей гребли, – с невинным видом вставил Крыс. – У тебя неплохо получается, но пока ты еще поднимаешь слишком много брызг. При большом терпении и хорошем руководстве ты сможешь…
– Гребля? Да ну ее! – с отвращением перебил его Жаб. – Глупое развлечение для мальчишек. Я давным-давно с этим покончил. Пустая трата времени, вот что это такое. Меня, ребята, искренне огорчает, что вы, способные на гораздо большее, столь бездарно тратите силы и время. Нет, я открыл нечто совершенно новое, единственно сто́ящее занятие навсегда. Теперь я собираюсь посвятить ему остаток жизни и сожалею лишь о годах, бесцельно потраченных на сущие пустяки. Идем со мной, дорогой Крысик, – и твой симпатичный друг тоже пусть идет с нами, если хочет, – на конюшенный двор, и вы кое-что увидите!
Сказано – сделано: он тут же повел их – причем Крыс следовал за ним с весьма скептическим видом – на конюшенный двор, где, выведенный из каретного сарая, стоял, сияя новизной, цыганский фургон с красными колесами, выкрашенный в канареечно-желтый цвет с зелеными разводами.
– Вот! – крикнул Жаб, широко расставив ноги и раздуваясь от гордости. – Этот маленький фургон и есть воплощение настоящей жизни. Открытые дороги, пыльные большаки, вересковые пустоши, выгоны, равнины, холмы!.. Бивуаки, деревни, маленькие и большие города! Сегодня здесь – завтра там! Путешествия, перемены, новые волнующие впечатления! Весь мир перед тобой, и каждый раз новый горизонт! И заметьте: это самый замечательный в своем роде фургон, какой когда-либо существовал. Забирайтесь внутрь и посмотрите, как там все обустроено. И все я продумал сам, да!
Крота охватило невероятное волнение, ему стало чрезвычайно интересно, и он, поднявшись по ступенькам, с готовностью последовал за Жабом внутрь фургона. Крыс только фыркнул и, засунув руки глубоко в карманы, остался стоять на месте.
Внутри все действительно было оборудовано компактно и удобно. Неширокие коечки, маленький столик, который складывался и прислонялся к стенке, плита, шкафчики, книжные полки, птица в клетке и бесконечное количество кастрюль, сковородок, кувшинов и чайников всех форм и размеров.
– Полный запас провизии! – победно провозгласил Жаб, открывая один из шкафчиков. – Видишь: печенье, консервированные лобстеры, сардины – все, что пожелаешь. Содовая – здесь, табачок – там, вот почтовая бумага и конверты, бекон, джем, игральные карты и домино – все есть, – продолжал похваляться он, пока они спускались по ступенькам. – Вы убедитесь, что я ничего не забыл, когда мы отправимся в путь сегодня днем.
– Прошу прощения, – медленно произнес Крыс, жуя соломинку. – Я не ослышался? Ты сказал – мы… отправимся в путь… сегодня?
– Слушай, добрый мой старый друг Крысик, – взмолился Жаб, – не начинай опять разговаривать со мной в этом холодно-снисходительном тоне, потому что ты знаешь, что тебе придется поехать. Я просто не справлюсь без тебя, так что пожалуйста: будем считать вопрос решенным и не спорь – это единственное, чего я не выношу. Не собираешься же ты в самом деле навсегда привязать себя к своей унылой затхлой старушке-реке, жить в земляной дыре и без конца плавать на лодке? Я хочу показать тебе мир! Я собираюсь сделать из тебя настоящего зверя, мальчик мой!
– Меня это ничуть не интересует, – упрямо сказал Крыс. – Я никуда не еду – и точка. И да! Я собираюсь привязать себя к моей старушке-реке, жить в земляной дыре и плавать на лодке, как делал всегда. Более того, Крот собирается остаться со мной и жить так же, как я. Правда, Крот?
– Конечно, – преданно подтвердил Крот. – Я всегда с тобой, Крыс, и как ты скажешь, так и будет. Но вообще-то, знаешь, то, что он говорит, звучит довольно заманчиво! – мечтательно добавил он.
Бедняга Крот! Жизнь, Полная Приключений, была для него так нова, так увлекательна, а эта новая перспектива так соблазнительна! К тому же он с первого взгляда влюбился в канареечный фургон со всем его миниатюрным оснащением.
Крыс понял, что творится у него в голове, и махнул рукой. Он ненавидел кого бы то ни было разочаровывать, а Крота он полюбил и был готов почти на все, чтобы доставить ему удовольствие. Жаб пристально наблюдал за обоими.
– Пойдемте в дом, – дипломатично вклинился он, – перекусим и все обсудим. Нет необходимости принимать решение в спешке. Я не для себя стараюсь, просто хочу доставить удовольствие вам, ребята. «Жить для других!» – мой девиз.
Во время обеда – который был, конечно, превосходен, как и все всегда в Жаб-холле, – Жаб дал себе волю. Не обращая внимания на Крыса, он продолжил играть на неопытной душе Крота, как на арфе. Будучи по своей природе животным говорливым и обладающим богатым воображением, он расписывал перспективы путешествия и радости вольной жизни в таких сияющих красках, что Крот от волнения едва мог усидеть на месте. Как-то само собой вышло, что вскоре все трое считали вопрос об экспедиции решенным, и Крыс, хотя в душе еще сомневался, позволил своему добросердечию взять верх над личными возражениями. Ему была ненавистна мысль о том, чтобы разочаровать друзей, которые уже глубоко погрузились в планы и предвкушения, расписывая занятия на каждый отдельный день на несколько недель вперед.
Когда все окончательно созрели для путешествия, торжествующий Жаб привел своих спутников на выгон и велел поймать старую серую лошадь, которая без ее согласия и к ее великому неудовольствию была приговорена им к самой пыльной части работы во время их экспедиции. Лошадь предпочитала остаться на выгоне, и пришлось немало потрудиться, чтобы отловить ее. Тем временем Жаб еще плотнее забил фургонные шкафчики всевозможными предметами первой, на его взгляд, необходимости и привязал ко дну фургона торбы с овсом, сетки с луком, тюки сена и корзинки с провизией. Наконец лошадь была поймана, запряжена, и они, разговаривая все разом, двинулись в путь. Кто-то поехал, сидя на облучке, кто-то пошел рядом с фургоном – кому как нравилось. День был позолочен солнцем. Запах пыли, летевшей из-под копыт и колес, казался насыщенным и обволакивающим; из густых садов, раскинувшихся по обе стороны дороги, чирикая и посвистывая, их весело приветствовали птицы, добродушные встречные путники желали им хорошего дня или даже останавливались, чтобы похвалить их красивый фургон, а кролики, сидевшие на крылечках своих домов, спрятанных в живых изгородях, вскидывали передние лапки и восхищенно восклицали: «Какое чудо! Какое чудо! Какое чудо!»
Поздно вечером усталые, но счастливые, удалившись на много миль от дома, они заехали на уединенный выгон вдали жилых домов, распрягли лошадь, отпустили ее пастись, а сами, усевшись на траву возле фургона, устроили себе простой, но сытный ужин. Жаб делился своими грандиозными планами на будущее, а на небе все ярче разгорались звезды, и желтая луна, молча появившаяся из ниоткуда, составила им компанию, слушая их разговоры. Наконец они улеглись на свои коечки в фургоне, и Жаб, блаженно вытянув ноги, сонно сказал:
– Ну что ж, спокойной ночи, ребята! Вот она, настоящая жизнь для джентльмена! А вы еще что-то там говорите о своей старушке-реке!
– Я ничего не говорю о своей реке, – терпеливо ответил Крыс. – Ты же видишь, Жаб, я вообще ничего не говорю. Но я думаю о ней, – жалобно добавил он тихим голосом. – Я думаю о ней… все время!
Выпростав лапку из-под одеяла и в темноте нащупав лапу Крыса, Крот сочувственно пожал ее.
– Крысик, я сделаю все, что ты захочешь, – прошептал он. – Мы можем сбежать завтра утром, рано утром, очень рано утром и вернуться в нашу любимую норку у реки.
– Нет-нет, мы уж досмотрим этот спектакль до конца, – прошептал в ответ Крыс. – Я тебе очень благодарен, но не могу бросить Жаба, пока это путешествие не окончится. Его опасно предоставлять самому себе. Впрочем, это долго не продлится. Ни одна из его причуд не была долговечной. Спокойной ночи.
Конец оказался даже ближе, чем предполагал Крыс.
После стольких волнений и долгого пребывания на свежем воздухе Жаб спал как убитый, и следующим утром друзья, сколько ни трясли, не могли разбудить его. Поэтому Крот и Крыс спокойно и решительно принялись за дела. Пока Крыс обихаживал лошадь, разжигал костер, мыл вчерашние тарелки, чашки и готовил завтрак, Крот отправился в ближайшую деревню, располагавшуюся, однако, довольно далеко, за молоком, яйцами и кое-какими предметами первой необходимости, которыми Жаб, конечно же, забыл запастись. Проделав всю трудную работу и вымотавшись, они отдыхали, когда на сцену выступил Жаб, выспавшийся, свеженький, веселый, и стал восхищаться тем, как приятна и беззаботна их нынешняя жизнь по сравнению с тяготами и беспокойствами домашнего хозяйства.
Они провели еще один славный денек, разъезжая по травянистым склонам холмов и узким проселочным дорогам, устроили, как и накануне, пикник на выгоне, но на сей раз гости позаботились о том, чтобы Жаб исправно выполнял свою часть работы. В результате, когда на следующее утро настал момент трогаться в путь, тот уже отнюдь не так восторженно отзывался о простых радостях кочевой жизни и даже сделал попытку снова улечься в койку, однако был извлечен оттуда силой. Как и прежде, они ехали по узким проселкам и только к полудню выбрались на широкий тракт – первый на их пути; тут-то бедствие – стремительное, непредвиденное – и обрушилось на них, бедствие, безусловно, значительное для всей экспедиции, но для дальнейшей биографии Жаба оказавшееся и вовсе судьбоносным.