– И сколько же их у него было? – сокрушенно поинтересовался Барсук.
– Аварий или машин? – уточнил Крыс. – Впрочем, если речь идет о Жабе, то счет равнозначен. Вчерашняя была седьмой. Что касается остальных… Ты знаешь его большой ангар? Так вот, он битком набит – буквально до самой крыши – автомобильными обломками величиной не больше твоей шляпы! Это и есть шесть его предыдущих машин.
– Он уже три раза побывал в больнице, – подхватил Крот. – А уж если говорить о том, сколько штрафов ему пришлось заплатить, то прямо страшно становится.
– Это еще полбеды, – продолжил Крыс, – Жаб богат, мы все это знаем, хоть и не миллионер. Но он безнадежно плохой водитель и к тому же не признает правил и законов. Рано или поздно случится одно из двух: он либо погибнет, либо разорится. Барсук, мы ведь его друзья – надо что-то делать!
Барсук серьезно задумался и через некоторое время сказал весьма жестко:
– Послушайте! Вы, конечно, понимаете, что я не могу ничего сделать сейчас.
Друзья согласились, прекрасно сознавая, что́ он имел в виду. Согласно правилам звериного этикета, ни от кого нельзя ожидать каких-либо героических, или даже просто энергичных, или вообще сколько-нибудь активных действий зимой, когда все чувствуют себя сонными, а иные и впрямь спят. В это время года все более или менее зависят от погоды, и всем нужен отдых от бурных летних дней и ночей, когда каждый мускул подвергался серьезному испытанию и все силы использовались на полную мощность.
– Вот и хорошо, – продолжил Барсук. – Но как только зима пойдет на спад, ночи станут короче и на полпути к лету всех охватят беспокойство, желание вставать и приниматься за дела на рассвете, если не раньше… ну, вы меня понимаете!..
Оба гостя серьезно кивнули. Они понимали!
– Так вот, – снова продолжил Барсук, – тогда мы – то есть ты, Крыс, я и наш друг Крот – всерьез возьмемся за Жаба. Мы больше не потерпим никакого безрассудства. Мы приведем его в чувство – если понадобится, силой. Мы заставим его вспомнить о благоразумии. Эй, да ты спишь, Крыс!
– Ничего подобного! – ответил Крыс, вскидываясь ото сна.
– Он засыпает после ужина уже во второй или в третий раз, – рассмеялся Крот. Сам он чувствовал себя абсолютно бодрым и даже оживленным, хотя понятия не имел почему. А причина состояла в том, разумеется, что, будучи животным подземным по рождению и воспитанию, он чувствовал себя у Барсука как дома, между тем как Крысу, привыкшему почивать в своей спальне, окна которой выходили на дышащую свежим ветерком реку, здешняя атмосфера казалась застойной и гнетущей.
– Нам всем и правда пора спать, – сказал Барсук, поднявшись и доставая с полки подсвечники. – Идемте, я покажу вам ваши места. И поспите завтра подольше – позавтракать можно в любое время, когда встанете.
Он проводил гостей в длинную комнату, служившую, похоже, наполовину спальней, наполовину кладовкой: большую часть помещения занимали зимние запасы Барсука – горки яблок, репы и картошки, корзинки с орехами и банки с медом, но на свободном участке пола стояли две маленькие белые кровати, мягкие и соблазнительные на вид, застеленные хоть и грубоватыми, но чистыми простынями, благоухавшими лавандой, так что Крот и Крыс, довольные, вмиг сбросив с себя одежду, с огромной радостью нырнули под них.
На следующее утро, в соответствии с великодушным напутствием Барсука, двое уставших накануне зверей вышли к завтраку очень поздно; в кухне уже ярко пылал очаг, за столом сидели два юных ежика и ели овсяную кашу из деревянных мисочек. Немедленно отложив ложки, они вскочили и уважительно поклонились вошедшим.
– Сидите-сидите, – радушно сказал им Крыс, – ешьте свою кашу. Откуда вы взялись здесь, юные друзья? Наверное, заблудились в снегу?
– Да, сэр, с вашего позволения, – почтительно ответил старший из ежиков. – Мы с Билли, – он указал на младшего брата, – пытались найти дорогу – мама велела нам идти в школу, несмотря на погоду, – и заблудились, сэр. Билли испугался и начал плакать, потому что он еще маленький и пугливый. Но в конце концов мы набрели на заднюю дверь дома мистера Барсука и осмелились постучать, сэр, потому что мистер Барсук… он очень добросердечный джентльмен, это все знают…
– Я понял, – перебил его Крыс, отрезая себе несколько ломтиков бекона, между тем как Крот опускал яйца в кастрюльку с водой. – А какая там, снаружи, погода? И не надо все время повторять «сэр», – добавил он.
– Ох, погода жуткая, сэр, снегу навалило ужасно много, – ответил ежик. – Таким джентльменам, как вы, сэр, сегодня не выбраться.
– А где мистер Барсук? – поинтересовался Крот, грея кофе на решетке очага.
– Хозяин в своем кабинете, сэр, – сообщил ежик. – И он просил, поскольку будет особенно занят сегодня утром, ни под каким предлогом его не беспокоить.
Все присутствующие прекрасно поняли смысл барсучьего послания. Дело в том, как уже говорилось, что когда шесть месяцев в году ведешь чрезвычайно активную жизнь, а другие шесть месяцев пребываешь в относительной или полной дрёме, то в этот, последний, период бывает неловко постоянно ссылаться на сонливость, когда у тебя в доме гости или есть дела, которые необходимо сделать. Это выглядело бы несколько однообразно. Поэтому всем стало ясно, что Барсук, плотно позавтракав, удалился к себе в кабинет, уютно устроился там в кресле, положил ногу на ногу, прикрыл мордочку красным хлопковым носовым платком и занялся «делом», обычным в это время года.
Раздалась громкая трель дверного колокольчика, и Крыс, лапы и мордочка которого лоснились от щедро намазанного маслом тоста, послал Билли, младшего из ежиков, посмотреть, кто бы это мог быть. В холле послышался тяжелый топот, и на пороге наконец появились ежик, а за ним Выдр, который бросился обнимать Крыса с восторженными приветствиями.
– Ну хватит, хватит! – проворчал Крыс с набитым ртом.
– Я так и знал, что найду вас здесь! – бодро воскликнул Выдр. – Когда я пришел сегодня утром на берег Реки, там все пребывали в страшном волнении и наперебой тараторили: Крыса всю ночь не было дома, Крота тоже, должно быть, случилось что-то ужасное. А снег, разумеется, замел все ваши следы. Но я-то знал, что, попав в беду, звери чаще всего идут к Барсуку, или он сам их каким-то образом находит, поэтому и направился сюда прямо через Дремучий лес и снежные заносы! О боже! Как же это было прекрасно – пробираться через ослепительно-белый снег и видеть, как восходит и начинает просвечивать между черными древесными стволами красное солнце! А с ветвей время от времени, посреди полной тишины и неподвижности, вдруг срывается и летит на землю снежная шапка, заставляя тебя отпрыгивать в испуге и искать, где бы от нее укрыться. За одну ночь из ниоткуда повсюду возникли снежные за́мки и снежные пещеры, мосты, террасы и крепостные валы – я бы мог играть там часами. Кое-где лежат огромные ветви, обломившиеся под непомерной тяжестью снега, а по ним скачут малиновки с таким дерзким и самодовольным видом, будто все это сотворили именно они. Высоко в сером небе у меня над головой пролетела рваная цепочка диких гусей, а несколько грачей покружили над верхушками деревьев, понаблюдали, что делается внизу, и с недовольным видом, хлопая крыльями, улетели домой. Но мне не встретилось ни одного разумного существа, у которого можно было бы осведомиться о вас. Наконец где-то на полпути я увидел кролика, сидевшего на пеньке и мывшего лапками свою глупую мордочку. Видели бы вы, как он струсил, когда я подкрался сзади и положил ему на плечо свою тяжелую лапу! Пришлось дать ему пару щелчков по лбу, чтобы он начал что-то соображать. С трудом удалось вытянуть из него, что кто-то из его сородичей накануне вечером видел в Дремучем лесу Крота. Во всех норах, мол, судачили о том, как Крот, верный друг мистера Крыса, заблудился и попал в беду, а «они» устроили на него охоту: дразнили и гоняли по кругу. «А почему же никто из ваших не пришел ему на помощь? – спросил я. – Ну ладно, бог не наградил вас умом, но вас же, здоровых, крепких, упитанных ребят, сотни и сотни, и ваши норы разбегаются во все стороны, вы же могли спрятать его, ну или хотя бы попробовать это сделать. «Что? Мы? – только и смог он сказать. – Что-нибудь сделать? Мы, кролики?» Так что я отвесил ему еще один щелчок и ушел. Дальше разговаривать с ним не было никакого толку. Во всяком случае, хоть что-то я узнал; если бы мне повезло повстречать кого-то из тех, кого кролик назвал «они», я бы узнал больше – или они узнали бы у меня, почем фунт лиха!
– А ты совсем не… нервничал? – спросил Крот, чувствуя, как к нему при упоминании Дремучего леса возвращается вчерашний страх.
– Нервничал? – Выдр рассмеялся, обнажив сияющий ряд крепких белых зубов. – Да я бы сам заставил их нервничать, попробуй кто-нибудь из них сунуться ко мне. Слушай, Крот, не в службу, а в дружбу, поджарь мне несколько кусочков ветчины. Я ужасно голоден, а мне нужно много еще чего рассказать Крысу, мы с ним сто лет не виделись.
Дружелюбный Крот, отрезав и положив на сковородку несколько ломтиков ветчины, велел ежатам присматривать, чтобы они не сгорели, а сам вернулся к прерванному завтраку, между тем как Крыс и Выдр, сдвинув головы, предались той оживленной беседе, какие приняты у речных жителей, – такой же бесконечной и непрерывно журчащей, как сама Река.
Выдр как раз успел опустошить тарелку с поджаренной ветчиной и отослать ее за добавкой, когда, зевая и протирая глаза, вошел Барсук, он приветствовал всех в своей спокойной простой манере и доброжелательно поинтересовался у каждого, как дела.
– Кажется, уже пришло время обеда, – заметил он, обращаясь к Выдру. – Оставайся и поешь с нами. Ты, наверное, страшно проголодался за это холодное утро.
– Страшно! – согласился Выдр, подмигивая Кроту. – От вида этих прожорливых ежат, набивающих животы поджаренной ветчиной, я просто умираю с голоду.
Ежата, которые как раз начинали снова испытывать голод после давно съеденной каши и после того, как усердно поработали поварами, робко взглянули на мистера Барсука, но от застенчивости не осмелились возразить.