стволов и их крепили. Опавшие листья горами поднимались, потом перегнивали. Ручьи при весенних разливах наносили ил и песок, создавали плотины… Со временем так и готовился наш дом. И мы объявились. И наверху, и над нами, произошло то же самое. Пришли животные, которые полюбили эти места, здесь осели. И тоже процветают. Они не задумываются над прошлым… они никогда ничего подобного не делают. На это у них просто времени не хватает. Места были заполнены бугорками и холмиками, естественно, в них была уйма дыр, и это пришлось им по вкусу. Они и о будущем совсем не задумываются. Возможно, скоро сюда опять нагрянут люди… Дикий Лес в наше время так популярен. он и сейчас до краев заполнен. Кого только здесь нет: и хороших, и плохих, и разных… я думаю, не стоит перечислять их имен. Я полагаю, вы и без меня уже получили об этом представление.
– Да, уж, конечно, – подтвердил Крот и слегка содрогнулся.
– Ну, ну, – похлопав товарища по плечу, заулыбался Барсук, – Для вас это было лишь первым опытом. На самом деле они не так и плохи, как хотят казаться. Все мы должны жить и не мешать другим. Я замолвлю о вас словечко завтра поутру, и, надеюсь, что больше у вас не возникнет никаких беспокойств. Любой из моих друзей может гулять здесь, где только вздумается и в любое время суток, а не то за дело берусь я!
Когда они вернулись, Крыс уже вышагивал по кухне взад и вперед. Атмосфера подземелья очень давила его и действовала ему на нервы. А, кроме того, он казался по-настоящему обеспокоенным тем, что его река может куда-нибудь убежать, если он не окажется рядом. Он уже успел накинуть свое пальто и заткнуть за пояс пистолеты.
– Пойдемте, Крот, – едва увидев их, озабоченно сказал он. – Мы должны выйти, пока светло. Я не хотел бы провести еще одну ночь в Диком Лесу.
– Все будет в порядке, дорогой мой дружище, – сказал Выдр. – Мы отправляемся втроем. Ведь я могу отыскать любую тропинку даже с закрытыми глазами. И если найдется та голова, которая нуждается в том, чтоб ее проломили, можете уверенно положиться на меня, я и с этим справлюсь.
– Вам действительно не нужно беспокоиться, Крысик, – безмятежно поддержал Барсук. – Мои коридоры тянутся куда дальше, чем вы думаете. Я имею выходы во все концы леса. Хотя не очень-то и забочусь, чтобы об этом знали. Когда вы в самом деле соберетесь уходить, я проведу вас одним из своих тайных ходов. А сейчас перестаньте нервничать и присядьте.
Однако Крыс уже не мог угомониться, он настойчиво стремился уйти, и Барсуку ничего не оставалось, как снова взяться за фонарь и свести их в сырой и очень душный подвал. Туннель, которым они воспользовались на сей раз, частью прогибался под нависающей скалой, частью бы прорублен в крепкой каменистой породе. Животным не хватало воздуха, они задыхались, им уже казалось, что они слишком далеко продвинулись, когда, наконец, сквозь нависающую поросль откуда-то сверху смущенно забрезжил дневной свет. Барсук, поспешно пожелав им всего хорошего, вытолкал их, старательно расправил над собой ветки кустарника, чтобы они смотрелись естественно и, не задерживаясь, удалился.
Они обнаружили себя у самой опушки Дикого Леса. Крепкие валуны, переплетения корней с ежевикой – все это осталось позади. Прямо перед ними – огромные пространства тихих полей. Далеко впереди поблескивает знакомая старая река. Зимнее лениво полыхающее солнце спускается над горизонтом. Выдр, известный знаток всех тропинок, поспешил взять заботу о группе в свои руки и уверенно направился к проходу в живой изгороди. Здесь компания на минуту остановилась и глянула назад. Дикий Лес в снежном просторе по-прежнему маячил угрюмым пятном. Не сговариваясь, они одновременно поспешили домой, к родному свету и теплу, к привычным вещам, которые так сладко манили, к голосу, приветливо журчавшему у их окна; к реке, которой они доверяли и которую любили во всех ее настроениях.
И в то время, как каждый из них предвкушал момент, когда, наконец, окажется дома, Крот вдруг со всей ясностью осознал, что здесь он чужак. Что его жизнь, это – возделанные пашни и огороды. Что по душе ему вспаханная борозда и пахучие садовые участки. Что все другое для него – только разлад с самой Природой. Что ему следует быть мудрым и придерживаться тех мест, где заложены его корни. И что следовало бы покончить с приключениями, предоставить всем идти своей дорогой, а самому найти свое место.
V. Сладость дома
За оградой, фырча и грациозно вскидывая передние ноги, носились овцы. В морозном воздухе над ними клубилось облако влажного пара. Двое друзей с разговорами и шутками брели вдоль загона. Они возвращались после долгого дня, проведенного в обществе Выдра.
Они спешили, но это не мешало им заодно исследовать обширное нагорье, дарящее жизнь немногочисленным ручейкам, которые питали их Реку. Декабрьские сумерки давно подкрадывались к ним, а путь их, между тем, даже не думал сокращаться. Вот тогда-то, решив пробиться наобум через заснеженную пашню, они уловили вдали блеяние овец, и взяв его за ориентир, наткнулись, в конце концов, на какую-то проселочную дорогу. Это внесло в путешествие определенность и подсказало им: «Да, это – путь к дому!»
– Похоже, мы вышли к деревне, – опасливо замедлив шаги, сказал Крот, поскольку вившаяся от проселка тропинка незаметно переросла в узкую колею, а затем в первоклассно укатанное шоссе.
Настоящие животные, как известно, не ведут никаких дел с деревнями, имеют свои собственные суждения о церквях, большаках, кабаках, почтовых отделениях и придерживаются на этот счет своих независимых взглядов.
– О, ерунда, – заверил Крыс. – В это время года, да еще в такой час… все они прячутся в своих домах, греются у огня, как миленькие… и мужчины, и женщины, и дети, и собаки, и кошки. Мы спокойно их минуем и даже подсмотрим за ними в оконную щелочку, если вам захочется.
Тьма совсем загустела над селением, и они, осторожно шагая по первому снегу, в направлении завораживающих оранжево-красных квадратиков, бесшумно подкрались к домам.
Большинство окон даже не было закрыто ставнями, заглянуть вовнутрь и увидеть всю собравшуюся за вечерним чаем семью, труда не представляло. Все они там жестикулировали, балагурили, некоторые сосредоточенно склонились над пяльцами… И никакому самому искусному актеру не удалось бы достичь их непринужденности. А этим она была подарена просто так, одним только чувством бесконтрольной свободы. Переходя наугад от сценки к сценке, оба зрителя, такие далекие от собственного дома, не замечали, что глаза их подергиваются грустью, когда они следят за тем, как гладят кошку, несут в кроватку сонного ребенка или как усталый большой мужчина потягивается и выколачивает чубук о край дымящегося полена.
Но самое главное произошло у завешенного светлой шторой окна – неписанного листка, надежно отгородившего своих обитателей от тревог внешнего мира. Сквозь белую занавеску отчетливо вырисовывалась птичья клетка. Проглядывала каждая ее мелочь: каждая проволочка, каждая жердочка, вплоть до обточенного по краям кубика сахара, приготовленного на завтрак. В центре насеста помещался сам взъерошенный хозяин, голова которого уютно пряталась в перьях. На светлом фоне видны были даже их встопорщенные острия. Почуяв неладное, парень встрепенулся, задрал головку, зевнул, с трудом разлепив глаза, огляделся и с явным удовольствием снова воткнул клюв в спину. Вздыбленные перышки опали одно за другим.
Жесткий порыв ветра внезапно ударил по наблюдателям, злобный снежок куснул за воротником. И словно пробудившись, они ощутили, как болезненно ноют икры, насколько сильно окоченели пальцы и как все еще далеко их собственное жилище.
Чуть поодаль от шоссе, где заметно поредели коттеджи, они по запахам определили близость своих полей и настроились на последний решительный бросок. Кто не знает, что он всегда завершается финишем, где нас ждет отодвигаемый с грохотом засов, ослепительно теплый свет камина и долгожданные уютные вещицы, которые приветствуют нас, как запропавших странников?
Монотонно, упорно они тащились бок о бок, каждый думая о своем. Крот, например, мечтал об ужине, поскольку во всем остальном целиком положился на Крыса, взявшего над ним чуть ли не родительскую опеку.
Что до Крыса, то Крыс шел немного впереди, это стало для него привычным. Плечи его были ссутулены, глаза сосредоточенно устремлены на узкую черную тропу. И вполне естественно, он не придал должного значения окрику Крота, который был наподобие электрического разряда.
Мы с Вами, кто давно уже забыл об органах чувств, даже понятия не имеем о мало-мальски подходящих терминах, которые определяют тонкости общения животных с окружающей средой, живой или мертвой. Для толкования целого ряда деликатных причин нервной дрожи мы изобрели лишь одно слово – «обоняние». Обоняние, как мы полагаем, сидит у животного в носу и без умолку днем и ночью подстрекает предостерегает, внушает…
Непонятный таинственный зов выловил Крота из пустоты. Этот зов побудил затрепетать с головы до пяток. Крот замер, нос его принялся туда-сюда шарить, силясь отыскать волшебную нить телеграфной связи, которая только что поманила. В какой-то момент ему удалось ее поймать, и вместе с этим в его моментально заигравшую кровь хлынуло воспоминание.
Дом! Вот все, что это значит! Эти ласковые просьбы, эти нежные шорохи! Эти невидимые руки, которые тормошат, не давая отсрочки. Но ведь думал он совсем о другом! Не о старом доме, который второпях покинул, и о котором совершенно не вспоминал с того самого дня, как открыл для себя Реку! А сейчас этот дом разослал всех послов и разведчиков, только бы любой ценой добиться его возвращения.
Как случилось, что с того яркого весеннего утра он ни разу о нем не вспомнил? О маленьком, обшарпанном, небогато обставленном, но о своем доме? Доме, который он сам себе выстроил, и куда так любил возвращаться после трудовых будней. Доме, который был счастлив его возвращениям. Не горько, не озлобленно он и теперь зашептал ему, как жаждет увидеться. Горячность его была так оправдана, мольба так понятна!