– Прекрасная маленькая ферма, – кратко пояснил сосед. – Вон там, выше, – кивнул он на север. – Но не надо об этом. Я имел там все, что можно ждать от жизни… и даже больше! И теперь я здесь, вот как! Рад-радешенек! Столько шлепать по дороге, и все ради привычки.
Его загоревшиеся глаза благодарно оглянулись назад, и он, похоже, заслушался отзвуками, которые хотел услышать – добрым вокалом пастбищ и фермерских дворов.
– Вы не из наших, – сказал Водяной Крыс. – И не фермер. И даже, я бы сказал, не из нашей страны.
– Правильно, – подтвердил путник. – Я крыс-мореплаватель, вот кто я. И порт, из которого я происхожу – Константинополь. Хотя и там я немного иностранец, ну, по манере разговаривать. Вы слышали про Константинополь, друг? Красивый город, старинный, знаменитый. И вы, может, что-то слышали о Сигурде, короле Норвегии, как он приплыл туда с шестьюдесятью кораблями? И как он и его люди скакали по улицам, одетым в их честь в пурпур и золото? И как Император и Императрица пришли к ним на корабль на их банкет? Когда Сигурд возвращался домой, многие из его нормандцев осталось там и вошли в императорскую гвардию. И мой предок, уроженец Норвегии, тоже остался с кораблями, которые Сигурд подарил за ужином Императору. Так что все мы мореплаватели, да. А я могу еще добавить, что город, где я родился, ничуть не лучше мне, чем любой порт между Константинополем и Темзой. Я знаю их все наперечет, и они все меня знают. Высажусь на любой набережной – и я опять дома.
– Я полагаю, вы большой любитель путешествий, – с растущим интересом заметил Крыс. – Месяцы и месяцы без вида земли, провизия истощается… и то же касается воды… А мысли от этого далеки и направлены только к океану… Я прав?
– Никоим образом, – искренне возмутился Морской Крыс. – Такая жизнь, какую вы описали, не для меня. Я по части торговли, и редко без вида земли. Берег зовет не меньше, чем море. О, эти южные порты! Какие ароматы! Якорные огни ночью, о-ча-ро-вание!
– Да, возможно, вы выбрали для себя самую лучшую дорогу, – неуверенно сказал Водяной Крыс. – Расскажите мне подробнее о вашей жизни на побережье. Вам и представить себе трудно, как рассказ ваш впечатлит любое животное и как разрастутся его воспоминания потом у камина. Что касается меня, то я доверительно вам раскроюсь: моя жизненная сфера это – нечто узкое и ограниченное.
– Последний рейс, – охотно начал Морской Крыс, – который привел меня в итоге из родных краев в эту страну, связан со смелыми планами на приобретение собственной далекой от моря фермы. Это как один простой пример из множества приключений пестрой жизни. Житейские неурядицы, как это обычно бывает, к нему подтолкнули. Семейный штормовой сигнал был поднят, и я определяюсь на борт торгового судна, которое классическими морями, где каждая волна – это вам что-то… везет товар из Константинополя к Греческим островам и в Левант. То были золотые дни и счастливые ночи! У причалов, в портовой слободе, всюду… настоящие друзья… спишь во время зноя в какой-нибудь разбитой бочке… песни после захода солнца и ночные пиры… прямо под огромными звездами в бархатном небе! Оттуда – каботаж берегом Адриатики. Ах, эти берега… аквамариновые, розовые, янтарные! Ну, дело ясное, заштилело нас в просторной, запертой сушей гавани. Зашабашили мы по древним благородным городам, пока одним замечательным утром солнце не встало круто в корму, и мы не направились прямо по золотой дорожке в Венецию. О, Венеция! Великолепное местечко, где любой крыс может в свое удовольствие вольно погулять! А выдохся, так присел тут же на тротуаре у Большого Канала и перекусил с друзьями. А ночи! Воздух звенит от музыки, небо полно звезд, огни вспыхивают и замирают на стальных носах лакированных гондол, стоящих так тесно, что можно по ним пешком перейти весь канал! И потом их еда… вам нравятся моллюски? Ну, ну, не будем на этом останавливаться.
Он замолчал, и очарованный Водяной Крыс тоже затих, мысленно плывя куда-то в неизвестность и слыша призрачную песню гондольера, парящую высоко-высоко меж туманных стен, похожих на серые волны.
– Дальше снова на юг выпал курс, – продолжал Морской Крыс. – Огибаем Италию и идем в Палермо. Здесь я обретаю покой надолго. Столько счастливых дней провел я на том берегу! Я вообще никогда не приклеивался к одному судну. Не то, что некоторые, с предрассудками. А потом – Сицилия, самое любимое мое пристанище. Я знаю там все. И дороги там задуманы прямо для меня. Я оставил много веселых воспоминаний в ее гористых селениях. А когда затосковал, воспользовался кораблем, который возил товар на Сардинию и Корсику. И опять порадовался свежему бризу и соленым брызгам в лицо.
– Но там разве не очень жарко и душно внизу в… трюме, я правильно назвал это? – поинтересовался Водяной Крыс.
Моряк игриво подмигнул.
– Я не салага, – заметил он с простодушием. – Каюта капитана устраивает меня больше.
Погрузившись в глубокую задумчивость, Крыс пробубнил:
– И все-таки, учитывая все обстоятельства, жизнь эта нелегка…
– Для экипажа – да, – снова с лукавым прищуром согласился путешественник.
– На Корсике, – немного погодя, продолжал он, – я прибился к паруснику, который возил вино на материк. Вечером мы подошли к Алассио. Легли в дрейф. Подняли из трюмов наши бочонки, связали их длинным линем и перекатили за борт, как четки. Потом команда спустила на воду буксирные шлюпки, села на весла и, распевая песни, взяла курс к берегу. Длинный прыгающий на волнах шлейф, похожий на процессию дельфинов, далеко растянулся позади нас. С песней вышли к отмели, погрузились на ожидавшие повозки и с восхитительным грохотом, неразберихой и напором покатили свой веселый груз вверх по крутым улочкам маленького городка. Славную же ночь провели мы в таверне, когда избавились от последнего бочонка. А на следующее утро я в одиночестве ухожу в оливковую рощу и даю себе небольшую передышку. Всех этих островов, портовых удовольствий на какое-то время с меня хватило. Я окунулся в ленивую праздную жизнь среди крестьян. Лежа, наблюдал за их работой или взбирался высоко в горы, чтобы сверху взглянуть на необъятную синеву Средиземноморья. И так незаметно, не торопясь, частью пешком, частью морем добираюсь я до Марселя, снова нахожу товарищей по плаваньям и получаю приглашение на большой готовый к выходу пароход. Опять пируем. Что попусту болтать о моллюсках! Иногда я вижу моллюсков Марселя во сне и просыпаюсь с криком!
– Это мое упущение, – вежливо сказал Крыс. – Вы уже упоминали раз, что голодны, и я обязан был отреагировать. Вы, конечно, не откажетесь задержаться и пополдничать со мной? Моя дыра совсем рядом, солнце уже чуточку спало, и вам будет не в тягость прогуляться.
– Ну, вышло так, будто я напросился на ваше приглашение, – сказал Морской Крыс. – Я был действительно голоден, когда подсел к вам, и все-таки не потому я заговорил о моллюсках, здесь моя совесть спокойна. Скажите, не трудно ли вам принести еду сюда? Мне всегда-то не слишком нравились трапезы под палубой. Здесь мне будет легче рассказывать вам о моих приключениях и о той удивительной жизни, которую я вел. Это дарит удовольствие не только мне, но и вам, как я вижу. Ну, а войди в дом – сто против одного, что я свалюсь и тотчас засну.
– Это действительно стоящее предложение, – сказал Водяной Крыс и поспешил к себе. Здесь он разыскал корзину для съестного и полностью набил ее провизией, стараясь учесть своеобразие вкусов иностранца. Он сделал выбор в пользу простой и добротной еды, включив в меню французский батон длиной не менее ярда, колбасу, в которой прямо-таки ликовал чеснок, и немного сыру, который сам требовал свежего воздуха. В довершение он прихватил оплетенную соломой узкогорлую флягу, где за сургучной печатью таился солнечный свет, стекший с виноградной лозы на далеких склонах Юга. Нагруженный, как муравей, он поспешил назад и даже покраснел от удовольствия, когда моряк, выложив содержимое на придорожную траву, восхвалил его здравый ум и пристрастия.
Едва голод был частично утолен, странник продолжил начатую историю, ведя простодушного слушателя из порта в порт по Испании, высаживая в Лиссабоне, Опорто и Бордо, знакомя с превосходными гаванями Корнуолла и Девона. И дальше проливами до самой последней пристани, где после столь долгого контракта, после стольких бурь и штормов он почуял первые признаки новой Весны. Воодушевленный ее приближением, он пустился в долгое странствие теперь уже по суше и набрел, наконец, на тихую спокойную ферму, совсем невосприимчивую к утомительной качке моря.
Очарованный, трепеща от волнения, Водяной Крыс отсчитывал вместе с ним лигу за лигой… через ненастные бухты, через переполненные рейдовые стоянки, через портовые мелководья в бурные встречные воды реки, внезапно открывающей за своим поворотом маленький оживленный городок… а в итоге ведущий к какой-нибудь скучной английской ферме, о которой он не желал ничего слышать.
К этому времени полдник уже был закончен. Морской путешественник посвежел и поднабрался сил, голос его стал вибрирующим, глаза вспыхнули яркостью, которую он, похоже, позаимствовал у далеких маяков, где за чистейшим стеклом пылает виноградный сок Юга. И склонившись к Водяному Крысу, вперив в него свой пристальный взгляд, держа тело и душу несчастного в плену, он рассказывал… Глаза его были в росчерках пены, в серо-зеленых бурунах северных морей… потом за стеклом маяка вспыхивал раскаленный рубин, на сей раз казавшийся самим сердцем Юга. И билось оно для тех, кто имел мужество отвечать на его пульсации. Близнецы-огни, (переменчивый серый и стойко красный), сжали обессилевшего Водяного Крыса в тисках магического очарования. Спокойный мир вне их лучей отступил прочь, прекратив существование. А говор, удивительный говор лился… лился… и… и временами переходил в песню… в песню матросов, выбирающих якорь… всхлипывание скатывавшейся воды… в высокопарный напев вантов, гудящих на крепком норд-осте… в балладу рыбаков, тянущих свои сети напротив абрикосового закатного неба… в переборы гитары и мандолины с какой-то гондолы или каика. Она ли переходила в стенания ветра, заунывные пронзительные и безутешные по мере того, как свежел ветер? Она ли возвышалась до леденящего свиста и падала до хрипа шкаторины, раздуто