Это хорошо, когда у вас легко на сердце, ясно в голове, бренчат деньги в кармане и никто не рыщет, чтобы затащить вас в тюрьму – идти и идти, куда позовёт дорога, нисколько не заботясь о том, в какое место она выведет. Практичный Жаб не мог позволить себе такой роскоши. Он готов был уже пинать тропу за её бесплодное мотание, ведь каждая минута имела большую цену, а каждый поворот – большую значимость!
К необщительному грубому просёлку вскоре присоседился маленький не менее простоватый брат – канал, лёгкой поступью зашагавший рядом. «Чёрт с ними, – сказал Жаб себе. – В любом случае, вывод один. И то, и другое откуда-то выходит и куда-то направляется. Ты ничего не сможешь добиться от них, Жаб, мой мальчик!»
И запасаясь терпением, он вклинился между ними.
За излучиной канала неожиданно обнаружилась одинокая бредущая в тягостном раздумье лошадь. От верёвочных постромков, соединённых с её хомутом, тянулся одинокий канат, который то нырял в воду, то натягивался и разбрасывал вокруг себя жемчужные капли.
С приятным бульканьем у тупого носа, с весело окрашенным планширем и со своей единственной пассажиркой, тучной женщиной в льняном чепчике, положившей мускулистую руку на румпель, Жаба догнала баржа.
– Какое прелестное утро, мэм, – поприветствовала она его.
– Я должна сказать, вы действительно правы, мэм, – вежливо ответил Жаб, продолжая идти по бечевнику. – Я осмелюсь сказать, утро действительно прекрасно, но для тех, кто не настолько сбит с толку. Видите ли, здесь моя замужняя дочь. Она извещает меня, чтобы я прибыла к ней немедленно. Вот я и добираюсь. А заодно гадаю, что же такое с ней произошло, какая опасность ей угрожает. И боюсь худшего, как вы понимаете, если вы, мэм, сама мать. Я оставляю свой бизнес на произвол… я по части стирки и глажки, как вы, мэм, догадываетесь… и вот я бросаю своих малолетних детей, непослушных и беспокойных чертенят, мэм… теряю где-то все свои деньги, теряю дорогу и всякое представление о том, что же такое стряслось с моей замужней дочерью!
– А где ваша замужняя дочь живёт? – поинтересовалась женщина с баржи.
– Где-то около реки, мэм, – ответил Жаб. – Рядом с прекрасным домом, называемым Жаб Холлом. Совсем рядом. Возможно, вы о нем что-нибудь слышали?
– Жаб Холл? Почему же нет? Я и сама в этом направлении следую, – пояснила баржа-женщина. – Через несколько миль этот канал вольётся в реку, а там до Жаб Холла рукой подать. Подсаживайтесь ко мне, я вас до реки подброшу.
Она подогнала свою баржу вплотную к берегу. Жаб с большим смирением и благодарностью ступил на борт, про себя с удовлетворением отметив: «Опять удача! Удивительное везение!»
– Итак, вы заняты стиркой, мэм? – едва они заскользили дальше, вежливо поинтересовалась женщина. – Это – верный бизнес, как мне кажется, если я тут не допускаю некоторого легкомыслия.
– Самый верный бизнес в этих краях, – беззаботно сказал Жаб. – Джентри ко мне валом валят… разве они пойдут куда еще, разве они заплатят ещё кому – если они меня знают? Видите ли, я понимаю толк в своём деле, я посвящаю ему всю себя. Стирка, крахмал и утюг сделают вечерние рубашки джентльменов просто неузнаваемыми… всё только под моим неусыпным оком!
– Вы, верно, не сами делаете всю эту работу, мэм? – с большим уважением спросила женщина-баржа.
– О, у меня есть девочки, – не задумываясь, ответил Жаб. – Штук двадцать или около того, всегда при деле. Но вы ведь знаете, мэм, что такое эти девочки! Непристойные нахальные девки, вот как я бы их назвала!
– Да, да, я с вами вполне согласна, – с большим пылом одобрила женщина. – Но я надеюсь, вы этим шлёндрам не даете спуску? А что сами вы находите в стирке?
– Я люблю её, – просто сказал Жаб. – Я от нее впадаю в детство. Никогда не бываю по-настоящему счастлив, пока не суну обе лапы в лохань! И потом, это мой дар! Никакого насилия, уверю вас, мэм! Одна забава!
– Как же нам обеим повезло! – глубокомысленно заметила баржа-женщина. – Улыбка фортуны, и только!
– Что вы имеете в виду? – насторожился Жаб.
– Взгляните-ка на меня, – попросила она. – Разве не видно, что я тоже могу стирать. Но чтобы вы поняли, насколько я люблю это занятие, я должна порвать с тем, что я сейчас делаю. Теперь о моём муже. Этот парень увиливает от работы и бросает баржу на меня. Так что у меня нет возможности подступиться к призванию. Кстати, сейчас ему тоже не мешало бы, хоть лошадью управлять… благо, у лошади хватает ума самой управляться. А он прихватил собаку и ушёл гонять кроликов. Сказал, что встретит меня у следующего шлюза. Как бы не так… Думаете, я ему верю? Он отделывается от меня… он не лучше своей собаки. Вот и скажите теперь, до стирок ли мне?
– Бог с нею, со стиркой, – произнёс Жаб, уклоняясь от темы. – Давайте лучше о кроликах. Прекрасный толстый молодой кролик! Я просто на верху блаженства! Скажите, у него есть с собой луковица?
– Мне в голову ничего не идет кроме моей стирки, – возразила баржа. – И я удивлюсь, как вы при своих перспективах можете с таким ликованием говорить о каких-то кроликах. Там в углу, в каюте, навалена целая груда вещей. Выберите одну-две из тех, которые совсем заношены. Я не рискнула бы давать их описание леди вашего ранга. Вы сами их легко распознаете. Это будет не только развлечением для вас, но и реальной помощью мне. Найдите удобную лохань, зачерпните из канала воды… мыло на полке, чайник на печке. Мне будет приятно, если вы вместо того, чтобы зевать во весь рот, приметесь за любимое дело.
– Лучше позвольте мне поуправлять, – сильно напугавшись, попросил Жаб. – Тогда вы и сами можете заняться стиркой. Я ведь не знаю ваших вещей и могу их попортить. Я по мужской части.
– Позволить вам поуправлять? – удивилась женщина. – Но для того, чтобы управлять баржей, нужна какая-никакая сноровка. Кроме того, работа это скучная, а мне хотелось бы видеть вас счастливой. Нет уж, лучше вы займитесь стиркой, в которой вы мастерица, а я, поскольку мне это знакомо, стану управлять баржей. И не вздумайте возражать! Не лишайте меня возможности доставить вам удовольствие!
Жаб был окончательно припёрт к стене. Он поискал один выход, другой, отметил, что берег довольно далеко, и сердито подчинился. «Если уж на то пошло, – запальчиво подумал он, – я полагаю, со стиркой любой болван справится!»
Он сходил в каюту за лоханью, мылом и другими принадлежностями. Наобум отобрал какого-то хламья и попытался вспомнить то, что случайно западало в глаза через окна прачечной.
Прошли долгие полчаса такой деятельности, где каждая минута возмущала Жаба всё больше и больше. Ничего из предпринятого по отношению к затасканным вещам не делало их краше. Он пытался их просить, назидательно шлёпать, потом – бить кулаками. А они, в своем первозданном грехе только бестолково улыбались. Раз иди два он нервно оглянулся на женщину в барже, но та казалась полностью поглощённой своим рулением.
Спина его тяжело заныла, и он со страхом заметил, что лапы стали морщинистыми. Такими лапами могла бы гордиться любая прачка. В который раз он упустил осклизлое мыло, проговорив себе под нос слова, которые не произнес бы рот ни одной прачки, ни одного жаба.
Взрыв хохота заставил его выпрямиться и оглянуться. Откинувшись назад, баржа-женщина зашлась от необузданного смеха, тогда как из глаз её текли слёзы.
– Я целый час за вами наблюдаю, – с одышкой просипела она. Мне кажется, что весь тот бред, который вы наплели, это сплошное надувательство. Хорошенькая прачка! Никогда в жизни не стирала-поди ничего кроме посудной тряпки!
Настроение Жаба, который и без того закипал злобой, пришло в упадок. Он мгновенно потерял контроль над собой.
– Вы, вульгарная, толстая женщина-баржа, – заорал он, – не смейте говорить со мной в подобном тоне! Прачка, как же! Вы обязаны были узнать во мне Жаба! Известного, заслуженного, почтенного Жаба! Может, сейчас я и нахожусь в опале, но никогда не позволю, чтобы надо мной потешалась какая-то бабища!
Женщина приблизилась, напряженно вглядевшись под оборки капора.
– Ну и ну! – заголосила она. – Ни за что бы не подумала! Гадкий ужасный, бородавчатый Жаб! И это на моей прекрасной чистой барже! Вот этого я никак не потерплю!
На мгновенье она выпустила румпель. Большая веснушчатая рука схватила Жаба за переднюю лапу, другая – изловила заднюю. Мир снизу вверх перевернулся, баржа оказалась парящей в небе. Ветер быстро засвистел в ушах, и Жаб ощутил, что, вращаясь по спирали, летит с невозможной скоростью.
Вода, в которую он врезался с гулким плеском, была ощутимо холодна. Но этого холода явно не хватило, чтобы остудить пожар его ярости. Отплёвываясь, он всплыл на поверхность, а когда смахнул с глаз сорную траву, первой предстала его взору перевесившаяся с кормы уходящей баржи трясущаяся от хохота фигура.
И пока Жаб кашлял, восстанавливая дыхание, он дал себе страшную клятву быть подчёркнуто уравновешенным.
Несмотря на платье, изо всех сил тянущее ко дну, ему удалось-таки приблизиться к зелёной полосе берега. Но едва, наконец, он почувствовал под собой твёрдую почву, возникли новые трудности. Жаб обнаружил, что без посторонней помощи на отвесную стенку не так-то легко взобраться. И все-таки он совершил почти невероятное. Минуту-другую постоял, глубоко дыша, потом разом задрал все юбки кверху и бешено заработал ногами вслед за баржей.
Когда они поравнялись, женщина всё ещё хохотала.
– Эй, прачка, – выкрикнула она, – пропусти себя через каток, отгладь утюгом личико, подвей кудри – тогда в тебе все распознают досточтимого мистера Жаба!
Он не растрачивал силы на ответы, хотя кое-что из достойного в голове имелось. Дешёвым реваншем ей не откупиться. Он заметил впереди то, что искал. Подкравшись к лошади на цыпочках, отвязал буксирный канат, швырнув его подальше. Затем по-кавалеристски запрыгнул ей на спину, энергично пришпорил пятками и пустился в галоп.
Разогнав коня, без сожаления оставил бечёвник вместе с дорогой и вылетел на открытый простор. Разок всё же оглянулся назад, увидел ткнувшуюся в берег баржу и женщину-шкипера, которая буйно