— Нельзя, — сказал один из рабочих. — Вся международная муха на нашу территорию слетится.
— Что хотите, делайте, но не говорите...
— Что же, — сказал Доронин. — Ты уже и так наказан. Не скажу. Но смотри мне. Как только услышу, что тебя пьяным видели, — приду на оперативку в мартеновский и всем расскажу. Я свое слово сдержу, но и ты должен соблюсти.
— Ясно, Макар Сидорович.
Это было год назад. Обе стороны честно выполняли взятые на себя обязательства по договору и «денонсировать» его не было необходимости.
Смешно было наблюдать, как этот мяч сейчас катился вверх по лестнице. Вот он подбежал к Доронину и Приходько. Перила мостика достигали ему до самого подбородка. Лицо круглое, как тыква. А зрачки бегали быстро-быстро, словно капли ртути.
— Ну, теперь скажи нам, Василий, — обратился к нему Доронин, — можно ли ускорить ремонт ковшей?
Василий подумал, снизу вверх взглянул на Доронина, перевел взгляд на Приходько.
— Можно, Макар Сидорович. Трудновато, но можно. И знаете, для этого надо только один раз понатужиться. Выиграть какой-то час... А потом уже пойдет.
— Много времени уходит на то, чтобы остудить ковш, — добавил Приходько. — Если в нем больше шестидесяти градусов, каменщику работать трудно...
— Сложное дело, — задумчиво протянул Доронин. — Ты с кем соревнуешься? — Обратился он к Великанову.
— Как это?.. А-а, — без особого энтузиазма сказал Василий. — Мы здесь между собой договор подписывали.
Доронин лукаво прищурился.
— Между собой... А вы сталеваров вызовите. Задержал или выдал холодную плавку — берите их за жабры, чертовых детей. Чтобы они не валили своих грехов на ваши головы.
— Это точно!.. Валят с больной на здоровую. Так мы завтра же объявим им свою ноту! — весело, задорно воскликнул Великанов, поблескивая подвижными зрачками.
Когда Великанов спустился вниз, Макар Сидорович обратился к Приходько:
— Вы пока в это дело не вмешивайтесь. Пусть соревнование начнется не сверху, а снизу. И в прямом, и в переносном смысле. Не со второго этажа, где находится ваш кабинет, а из глубины литейного пролета. От каменщиков... Чтобы не сделать казенным это великое дело. Соревнования хороши, когда они происходят от личной заинтересованности.
Из мартеновского цеха Доронин направился по железнодорожному пути на шихтовый двор. Вышел на пригорок, оглянулся. Какая же огромная громадина — их завод! Чтобы обойти все и с каждым поговорить — месяца мало. Площадь заводского двора занимала десятки гектаров. Но труднее охватить не то пространство, что квадратными метрами меряется, а то, которое ничем измерить невозможно — пространство человеческих душ. Сколько их, богатых, щедрых, откровенных и стыдливо-сдержанных!.. Одни из них сразу понятны. Они искрятся тысячами разноцветных огней, как кипящая сталь, выбрасывающая снопы искр из изложницы. Некоторые будто крышку опускают на душу — слова от него не услышишь. А сумеешь поднять эту крышку и заглянуть внутрь – увидишь: там все кипит, клокочет, и температура намного выше, чем там, где ослепляет глаза искрящийся фейерверк. Однако не трудно и ошибиться: бывает, что некоторые прикрывают крышкой холодную пустоту, а другие зажигают вокруг себя бенгальские огни. От такого огня даже вата на новогодних елках не загорается. Только видимость огня, а на самом деле он холодный, как лед.
Шихтовый двор только условно называется двором. Возможно, он когда-то и был двором в обычном понимании этого слова. Сейчас же это не просто себе двор, а огромный, оборудованный по последнему слову техники цех. Главными агрегатами в нем являются мостовые электромагнитные краны, главным рабочим пространством — бункер для целевого лома. Бетонированный бункер занимает почти всю площадь этого цеха, напоминает своей формой ангар. Электромагнитный кран берет из бункера до десятка тонн железа за один раз, поднимает к мульдам, которые своей формой напоминают большие ванны. Шихтовики сортируют лом, складывают в мульды, стоящие на специальных платформах.
Но сейчас лом принимали просто из железнодорожного состава. Обломки труб, рельсов, переплетенные ржавой железной стружкой, электромагнитный кран носил через весь цех гордо и осторожно, как самое ценное сокровище на земле. «А ведь и правда ценнейшее! — подумал Доронин. — Ну, что такое золото?.. Только название — благородный металл. А что в нем благородного?.. В нем в сравнении со сталью благородства столько, сколько у царской дворовой челяди по сравнению с нашими сталеварами. Скоро кончится власть золота на всей земле!.. Трудись, железо, трудись! Тебе предстоит стать благородным металлом на веки вечные».
Бункер был почти пуст. Мало лома в нашей стране, мало. Машины молодые. Им еще служить и служить!.. Да и сделаны они не на одно десятилетие. Такой уж характер у русского человека. Бывало, солдат гвоздь в землянке забивает, чтобы шинель повесить. Ну, какой вес у той шинели? А так забьет, хоть трех Герингов вешай — не согнется, не вытянется. Наши станки и станы не хотят в мартен торопиться. Вы, мол, гордитесь своим мартеном, а он для нас все равно, что крематорий... Нет, мартен, ты нами не скоро пообедаешь!
Доронин подошел к шихтовикам. Трое парней в брезентовых спецовках, рыжих от ржавого железа, узнав Доронина, разогнули спины, переминались с ноги на ногу. Это еще очень молодой рабочий класс. И не только по возрасту — по стажу. Работа на шихтовом дворе не требовала высокой квалификации. Сюда попадали те, кто недавно пришел на завод и еще не успел приобрести какой-то другой профессии. Но долго здесь не задерживались...
— Здравствуйте, ребята, — сказал Доронин. — Пришел к вам от сталеваров. И знаете, что они говорят?..
— Что же, Макар Сидорович? — смело посмотрел на него парень с детскими губами. Доронину понравился его открытый, смелый взгляд, понравилось и то, что он сразу вступил в разговор.
— Говорят, что вы плохо работаете. Задерживаете их. Говорят, что все они могут скоростные плавки давать, а шихтовики их без ножа режут.
— Много зарезанных валяется! — надул пухлые губы парень. — Хвастуны они, и все. Видишь, все могут... Если бы это было так просто...
— Значит, врут? — спросил Доронин серьезно, даже строго. «Ну, — подумал он, — ждите, товарищи сталевары! Я на вас со всех сторон напущу ваших тыловиков. Завтра от них отбоя не будет. Сейчас надо только зерно в землю побросать. А когда прорастет, тогда легче будет ухаживать и выращивать».
— Да, врут, — возмущенно ответил парень, снимая красную от ржавчины рукавицу. — Разве дело только в нас? А что мы должны в мульды бросать, если бункер пуст? И даже такое бывает, что мульды полные, а машиниста днем с огнем не найдешь. Пошел на две минуты и пропал. А то, гляди, какая-нибудь авария у него...
— А вам надо брать его в работу. Потому что из-за него на вас тень падает.
— Конечно. И копровики тоже хорошие... Одного «козла» целый день своим шаром толкут...
Доронин и здесь осторожно подводил ребят к мысли о необходимости вызвать на состязание сталеваров, железнодорожников. Когда он вышел из шихтового, ребятам казалось, что эта мысль подсказана не Дорониным, а возникла у них и они подсказали ее парторгу.
В копровом цехе разговор происходил несколько иначе. Здесь работали, главным образом, бывшие фронтовики. Им можно было все объяснить серьезно, без дипломатии.
Копровый — самый простой цех на заводе. Здесь резали автогеном длинные рельсы до габаритных размеров, разбивали на небольшие куски бракованную сталь. Когда Доронин подходил к копровому, его остановил рабочий преклонного возраста:
— Сюда, сюда, Макар Сидорович.
Рабочий взял его за руку и потянул за железную перегородку. В тот же миг в копровом ударило с такой силой, что под ногами вздрогнула земля. О железную перегородку зазвенели осколки стали.
— Веселая у вас работа, Галкин, — сказал Доронин.
— Работа ничего. Не скучаем.
Они зашли в цех. На высоте тридцати метров «прогуливался» мощный электромагнитный кран. Внизу, в широкой яме, напоминавшей воронку от снаряда, лежал большой стальной шар. Он весил ни много ни мало — ровно десять тонн. Электромагнит поднимал этот шар на высоту тридцати метров и отпускал его. Шар падал на стальные глыбы, разбивал их на мелкие куски.
— Сила, — кивнул на электромагнит Галкин. — Близко не подходите. Схватит и не отпустит.
— Это почему? — удивился Доронин. — Никогда не слышал, чтобы он людей хватал.
— Смотря каких. А нас с вами схватит. Видимо, у вас же, как и у меня, где-то есть под кожей железо десятилетней давности?..
— Вот оно что! — засмеялся Доронин. — Тогда все правильно. Подходить опасно. Но мы еще не скоро на переплавку пойдем. Как думаете, Галкин?
— Еще позвенит не один десяток...
Кран опустился. Легко, как детский мячик, подхватил шар, понес вверх.
— Выйдем, Макар Сидорович.
В копровом также приняли предложение Доронина о соревновании со сталеварами.
— А что?.. Это хорошо. На тех самых колесах едем. Одно забуксует — второе тоже вперед не покатится.
Со сталеварами Макар Сидорович пока не хотел разговаривать. Надо посмотреть, как они примут вызов каменщиков, шихтовиков, копровиков, железнодорожников. На комплексное социалистическое соревнование Доронин возлагал большие надежды. Ведь дело не только в том, что иногда не хватало лома. Чаще всего его, как и другую шихту, подавали недостаточно оперативно. Еще надо поговорить с доменщиками. Затем созвать совещание парторгов, объяснить им идею комплексного соревнования. Доронин сегодня вбросил только первые зерна. Они могут засохнуть в почве, не прорасти, если не придет на помощь армия коммунистов. Но тянуть ростки руками, чтобы они скорее выросли, тоже не следует. Пусть эта идея растет сама, от рядовых людей. Надежной, прочной будет. Еще рано созывать собрания и совещания по этому поводу. Доронин боялся, чтобы сама идея комплексного соревнования не показалась некоторым очередной временной кампанией.
Выйдя из копрового, Доронин взглянул на часы и вспомнил, что должен начаться обеденный перерыв. Вот уже автогенщики, что резали ржавые железнодорожные рельсы, готовя их для переплавки, сели в круг, достали из сумок хлеб, сало, лук... Чей-то молодой голос раскатисто рассмеялся. Кто-то крикнул: