Ручейки сливаются в поток
Глава 1
Набухшие, свисавшие под своей тяжестью, колосья больно хлестали по лицу, оставляя царапины на щеках. Но страх и переживания не давали боли добраться до сознания. Переживания за свою семью, за соседей… и страх от мысли, что он не успеет.
Мальчик бежал по рисовому полю. От волнения он спотыкался и падал, вставал и снова бежал. То справа, то слева он слышал резкие шелестящие звуки. Мальчика спасал его маленький рост, и стрелы ложились рядом, ни разу его не задев.
Он вдруг вспомнил, что оставил там, у оврага, свой деревянный меч, который выменял у соседского мальчишки на два рисовых пирожка. Один из этих пирожков предназначался его маленькому братику. Но он уговорил его расстаться со своим лакомством в обмен на обещание дать поиграть этим мечом, но так ни разу этого не сделал.
Теперь он обязательно это сделает. Он даст ему этот меч хоть на целый день. Вот только… Надо сейчас успеть…
Мальчик перепрыгнул через засохшую канавку и стал взбираться наверх, к дороге. Уже были видны первые домики на краю деревни, когда он почувствовал резкую боль. Его словно ударили по спине большой палкой. Ноги подкосились, и он покатился вниз.
Мальчик лежал в канаве с торчавшей в спине стрелой. Рука пыталась ухватиться за засохшие комья, но они рассыпались. Губы шептали: «Бегите. Они… идут…» Мальчик закрыл глаза и затих.
Носок серого замшевого сапога шевельнул голову мальчика. Убедившись, что он мёртв, солдат в ламеллярных доспехах полез наверх, вслед за своими товарищами.
Передовой отряд танских разведчиков вошёл в деревню.
Захватив пару пограничных крепостей и уничтожив несколько небольших когурёских отрядов, танская армия быстро продвигалась на юго-восток. Их целью была столица Когурё – Пхеньян. Но на их пути неожиданной преградой возникла большая, хорошо укреплённая крепость Анси.
Можно было бы не терять времени и сил, обойдя её, как советовала половина, приближённых к императору генералов. Но Тай-Цзун всё же предпочёл мнение другой половины, считавшей недопустимым и даже губительным оставление у себя за спиной такой серьёзной и непредсказуемой опасности.
Подтянув все основные силы, танская армия подошла к Анси и осадила её. Даже была проведена пробная атака, унёсшая большое количество танской пехоты.
Но, для Тай-Цзуна их гибель не была напрасной. Ведь главной целью атаки являлась проверка сил и возможностей этой крепости.
Сделав выводы, император понял: осада будет долгой. Но, его это не пугало. Он был человеком в здравом уме и знал, что нельзя желать невозможного. Знали это и его генералы. Они понимали: надо запастись терпением.
Однако не все в танском войске были готовы терпеть и ждать, когда «вода, капля за каплей, наполнит сосуд». Был человек, получивший свой кусочек власти, не пройдя путь горького опыта и не постигший жизненных законов движения энергии и порядка. Он получил своё место в государственной иерархии лишь благодаря тому, что он оказался… родственником императора.
Племянник Ли Шиминя – Ли Баюнь.
Он руководствовался модными в среде молодых танских аристократов изречениями новоявленных «мудрецов», призывавших не ждать милостей от судьбы, а брать всё в свои руки и действовать. Причём действовать быстро, без особых раздумий и сожалений, пока «не утекла вода, которую ты видишь в реке сейчас». Потому что завтра это будет уже совсем другая вода.
Взрослые люди, имеющие жизненный опыт, услышав подобное, вероятно с улыбкой отмахнулись бы. Но для молодых неокрепших умов такая заумно-загадочная и романтичная «премудрость» являлась очень привлекательной причиной сойти с пути долгого и упорного достижения цели в равновесии с внутренней моралью и рождала эфемерную надежду на «быстрое счастье».
Последователей этих идей можно было встретить в многочисленных игорных домах и разбойничьих шайках. Но Ли Баюня это не интересовало. Его страстью была слава. И ждать, когда она придёт, он не хотел. Как не хотел и терпеть своего нынешнего положения.
Уйдя вглубь Когурё, Тай-Цзун оставил племянника с небольшим войском, в две тысячи солдат, у границы. В его задачу входило обеспечение безопасности снабжения основной армии. Такая, по мнению Ли Баюня, нелепая и унизительная роль в Великом походе никак не отвечала его амбициям. И человек, мечтавший о славе, решил действовать.
Его разведчики донесли, что недалеко, в горах, есть маленькая крепость, управляемая какими-то религиозными женщинами. Конечно, пойти и разогнать этих несчастных – вряд ли можно было бы назвать великой победой. Но кто потом узнает, женщины там были или не женщины?.. Маленькой была эта крепость или большой?.. Не томясь долгими размышлениями, Ли Баюнь отдал приказ поднимать войско.
Глава 2
Приближавшийся снаружи топот достиг своей цели. Входной полог откинулся, и в шалаш влетел крепкий юноша с плёткой в руке.
– Ворон! Началось!
Доксун встал и, стряхнув еловые иголки со штанов, вышел наружу.
Подойдя к краю скалы, он стал всматриваться вниз, в ущелье, плавно переходящее в долину.
– Ещё не видно. Они за тем холмом. – Буйвол подошёл и встал рядом. – Ты был прав. Не все ушли вперёд.
– Много их?
– Валун говорит, тысяча, а может, и больше. Но всадников мало. И, судя по направлению, они идут…
– Знаю! – Доксун задумчиво смотрел на подножие горы вдалеке. – Кроме храма тех женщин там больше ничего нет.
Если посмотреть беглым взглядом, то со стороны могло показаться, что в крепости когурёских провидиц не происходит ничего необычного. Все были заняты своими повседневными делами. И лишь непривычная тишина говорила о том, что над крепостью витал воздух тревоги.
Не было ни шума, ни громких разговоров и перебранок… Разговаривали тихо, передвигались аккуратно и степенно, изредка бросая друг на друга озабоченные взгляды.
Но вот однажды вечером из долины прибежали двое крестьян. Они рассказали о двигавшемся в их сторону войске. И крепость… ожила. Все, словно, проснулись и выпустили наружу сдерживаемую последние дни энергию. Женщины забегали, засуетились, загремели амуницией…
Чжунби, эта непоседливая девчушка с горящими глазами и, как сказала Миран, с иголкой в одном месте, уже успела поучаствовать везде, где только было можно. Вот она набивает стрелами корзины. Но стоит отвести взгляд, и она уже несётся куда-то с охапкой копий или таскает камни на стену.
Соён стояла на стене, опираясь на свой трезубец, и смотрела на пологий зелёный склон перед крепостью.
– Ты видишь? – Миран положила руку ей на плечо.
– Только какие-то обрывки. – Соён покачала головой.
– А я вообще ничего не вижу. – Миран поморгала глазами. – Наверное, это из-за волнения. Провидица должна пребывать в спокойном расположении духа.
– Да уж! – Соён нахмурилась и покрепче сжала древко трезубца.
Оюн с Мастером Чхольду присмотрели неподалёку небольшой холм, заросший кустарником, и решили, что это наилучшее место для засады. Оюн собрала своих санхва, и они, нагрузившись снаряжением, включая трофейные арбалеты, укрепились на этом холме.
Мастер Чхольду, зайдя в свою каморку, поставил свою бамбуковую палку в угол и достал из-под кучи старых мешков мощный, обитый железом боевой посох, с которым он пришёл сюда несколько лет назад. Выйдя с ним из каморки, он сел у костра и стал задумчиво, словно что-то вспоминая, смотреть на огонь.
Уснуть этой ночью никто уже не смог. Все сидели у костров, на стене и внизу. Только санхва, не разводя огня, грелись, прижавшись, друг к другу, в своей засаде на холме.
Так, в ожидании, они встретили рассвет.
С первыми лучами солнца у подножия горы появились первые танские всадники. Они выстроились тремя рядами и стали ждать. Через некоторое время за их спинами, в лесу, зашумело, и, гремя железом, из-за деревьев показались пехотинцы. Их было много, очень много. Огибая всадников, они выстраивались впереди ровными коробками.
Окинув взглядом своё войско, Ли Баюнь самодовольно улыбнулся, подёрнув поводья, нетерпеливо перебиравшего ногами, коня. Затем, увидев вдали маленькую крепость, он скривил губы и усмехнулся.
Ли Баюнь чувствовал себя великим завоевателем и был доволен, разворачивавшейся перед ним картиной. Лишь одно досадное обстоятельство слегка портило план предстоящей битвы. Он понял, что они зря с таким трудом тащили с собой огромный тяжёлый таран.
Площадка перед воротами была настолько мала, что на ней могла уместиться лишь пара десятков человек. А дальше начинался склон. Хоть он и был достаточно пологим, и по нему можно было всё же затащить таран наверх. Но на такой маленькой площадке его просто негде было разогнать.
Защитницы крепости, неосознанно до боли сжимая в руках какое-нибудь оружие, с волнением наблюдали за разворачивавшейся перед ними грозной силой.
Солнце уже показалось из-за горы, когда передние коробки солдат медленно двинулись вперёд.
Женщины на стене с тревогой приникли к бойницам.
Вдруг одинокая стрела вылетела от стены и упала, не пролетев и половины расстояния до танских солдат. Кто-то из женщин не выдержал нервного напряжения.
– Стой! Не стрелять! – Резкий раздражённый голос Мастера Чхольду грянул над крепостью словно гром. Но, увидев устремлённые на него со всех сторон испуганные женские глаза, он смягчил тон. – Рано же ещё. Подождите.
Вдруг шум внизу усилился. Это солдаты, гремя железом, перешли на бег.
Защитницы крепости, резко собравшись, встали в стойку, выставив вперёд копья. Лучницы быстро выхватывали стрелы и натягивали тетиву. Мастер Чхольду вскочил на деревянный ящик, чтобы его было видно всем, и поднял вверх руку. Другую руку он приложил к губам, вытянув палец, давая понять, что пока всё ещё рано.
За первым рядом коробок пошёл следующий. Солдаты первого ряда перестраивались в полосу, на бегу выхватывая мечи и выставляя вперёд лестницы. Грянул многоголосый боевой клич.
Ещё несколько мгновений и Мастер Чхольду с силой опустил поднятую руку. Стая стрел вылетела из крепости и унеслась вдаль. Пара мгновений… и следующая стая устремилась вслед за первой.
Солдаты замедлились, путаясь среди убитых. Но, следующие за ними подталкивали их вперёд и двигались дальше, подбирая упавшие лестницы. Они ставили их, добежав до стены, и карабкались наверх.
Полетели камни, стрелы… Первому появившемуся над стеной, солдату Чхольду размозжил голову своим посохом и, навалившись всем телом, пытался оттолкнуть лестницу. Подбежала Соён, за ней – Миран. Навалились все вместе, и… лестница пошла. Она на мгновение зависла вертикально… и полетела вниз, с грохотом придавив под собой осаждавших.
На другом конце стены десятку солдат удалось прорваться. Не ввязываясь в бой на самой стене, они попрыгали вниз, во внутренний двор, и побежали к воротам, намереваясь их открыть. На пути у них встали несколько женщин с копьями. Завязалась драка. Вдруг одна из женщин, схватившись за бедро, упала на одно колено.
– Ма-мааа!!! – С диким криком и со слезами на глазах, Чжунби неслась со стены по ступенькам, разворачивая да-дао[17].
С яростно сжатыми губами, раскрутив над головой своё оружие, она врезалась в гущу боя, и ближайший солдат, выронив меч, упал рядом с сидевшей на земле с копьём в руках матерью девочки.
Чжунби крутилась в боевом танце с неумолимой энергией, ловко уклоняясь от мечей и копий и тесня противника подальше от матери. Она так увлеклась, что не заметила, как оказалась одна против троих солдат.
Это заметила Соён. Откинув руку с трезубцем назад, она со всех ног бросилась вниз по ступенькам.
Да-дао Чжунби был немного облегчён под её рост и силу и уступал по длине обычному копью. И эта маленькая, но существенная разница не могла не сыграть свою роль. Увидев, что противник открыт, Чжунби ринулась вперёд с нацеленным на его горло оружием и… сама налетела животом на стальной наконечник. Второй солдат ударил её мечом в бок, но тут же сам получил сокрушительный удар трезубцем по голове и упал. В следующий момент Соён довела до конца начатое Чжунби, воткнув свой трезубец в горло солдата, в панике пытавшегося высвободить своё копьё. Третий солдат нацелился мечом в спину Соён, но упал сражённый стрелой. Миран опустила лук и поспешила обратно, на помощь защищавшим стену.
Соён опустилась на колени и приподняла голову девочки.
– Чжунби! Чжунби! Ты меня слышишь?
Изо рта девочки хлестала кровь. Она попыталась что-то сказать, но вдруг, дёрнулась и… затихла.
Короткая, но наполненная яркими эмоциями жизнь покидала девочку, оставляя, лежавшее на земле тело с лёгкой сожалеющей улыбкой на лице.
Несколько мгновений Соён не двигалась. Нужно было быстрее возвращаться на стену, но тут… Чжунби…
Душа девушки разрывалась от несправедливого решения судьбы, от внезапного осознания жестокой реальности Жизни и от неуместной в такой момент, как она ощущала, ответственности, призывавшей её оставить Чжунби лежать прямо здесь, на грязной земле.
Шум на стене усилился, и Соён, крепко сжав древко трезубца, побежала к лестнице, краем глаза заметив женщину с искажённым от горя лицом, ползущую в сторону мёртвого тела Чжунби.
Защитницам крепости удалось противостоять первому натиску. Пыл нападавших немного утих. Атака захлебнулась и начала превращаться в рутину.
Это было предполагаемо и нисколько не расстроило Ли Баюня. Следуя правилу, он двинул вперёд следующие два ряда коробок, которые своими свежими силами и нерастраченной энергией духа должны были придать штурму новый импульс.
Осознав, что он не использовал ещё и половины своего войска, Ли Баюнь довольно усмехнулся.
Наступавшие солдаты, до этого момента только наблюдавшие за боем, уже были заряжены нетерпеливой энергией и сразу же перешли на бег. С многоголосым боевым кличем они рванулись к крепости, выхватывая мечи и предвкушая, как они сейчас буквально взлетят на эту стену и начнут рубить защитников направо и налево.
Но вдруг в левый фланг атакующих ударили сразу несколько залпов коротких стрел. Санхва выстроились на холме двумя рядами. Пока один стрелял, второй перезаряжался. Добавить к этому многозарядность и скорострельность арбалетов, и казалось, что стрелы летели непрерывно.
Линия атакующих провисла и спуталась. Правая часть уже почти достигла стены, а левая, заметно поредев, пришла в замешательство. Прикрываясь щитами, солдаты изменили направление и двинулись к холму.
Мастер Чхольду, увидев это, а также отметив, что свежее подкрепление противника пока ещё не достигло стены, быстро перебросил лучниц на ближний к холму край. Лучницы залпами ударили в тыл наступавшим на холм.
Этот удар в незащищённую сторону противника нанёс ему значительный урон. В попытках защититься солдаты метались и гибли. Их остатки сбились в кучу и, закрывшись щитами со всех сторон, оказались заблокированными.
Наблюдая за этим, Ли Баюнь нахмурился и одним взмахом меча бросил на холм три коробки солдат. Затем, немного подумав, отправил им вслед конницу.
Всадники, обогнав свою пехоту, первыми достигли холма. Значительно пострадав под арбалетами санхва, они всё же ворвались в укреплённое расположение засады. Завязалось сражение. Часть санхва бросили арбалеты и схватились за копья и да-дао.
Сделав последний выстрел в нависшего над ней всадника с занесённым мечом, Оюн, кувырком уходя от следующего удара, подхватила с земли обронённый кем-то да-дао и подсекла им лошадь. Падающий с неё всадник налетел на следующий круговой удар Оюн и с отсечённой частью головы рухнул в кустарник.
Всадники падали один за другим, ошеломлённые яростью и слаженной совместной тактикой противника. Но вот на холм стали прибывать первые, достигшие него, пехотинцы, и положение изменилось. Солдат становилось всё больше, и их значительный перевес начал быстро склонять ход сражения к печальному для защитников холма исходу.
Не имея возможности отвлечься от боя, Оюн только краем глаза замечала, как то там, то тут падали её сражённые бойцы. Её тело стало уставать, сознание затуманивалось. Зрение начало подводить, донося какие-то нереальные образы. Как будто здесь, на холме, кроме воинов в ламеллярных доспехах есть кто-то ещё.
Тренированным движением Оюн с разворотом чуть присела и круговым ударом да-дао перерубила ноги двоим атакующим её солдатам. Получив ничтожную по времени передышку, она огляделась и увидела…
Это было действительно так, и зрение её не обмануло. Среди солдат действительно мелькали какие-то странные юноши. Они ни с кем не вступали в прямую схватку, а, ловко уклоняясь, разили солдат какими-то коварными и эффективными ударами. Затем они исчезали и появлялись снова, продолжая неумолимо резать своих врагов. Оюн была поражена увиденным.
Ещё вчера вечером Доксун заметил засаду «чёрных женщин». Примерно представив, как будут развиваться события, он решил, что разумно будет устроить засаду для подстраховки ИХ засады. И, отправив «Буйволов» к другому краю стены, он со своим отрядом засел в ближайших к холму зарослях. Такая предусмотрительность Доксуна, ставшая уже чертой его характера, оправдала себя ещё ночью, когда «Вороны» перерезали отряд танских разведчиков. В противном случае засада санхва была бы обнаружена, и сегодняшнее сражение могло сложиться иначе.
Видя, как эффективно действует это неизвестно откуда взявшееся подкрепление, санхва воодушевились и перешли в наступление, стремясь продемонстрировать и своё мастерство. Солдаты начали постепенно отступать и скатываться с холма под выстрелами арбалетов.
Это взбесило Ли Баюня, и, решив, что время забав прошло, он бросил в бой всю оставшуюся часть своего войска.
Характер сражения заметно менялся. Больше эмоций, больше ярости, больше напряжения и сил с обеих сторон. Свежее подкрепление имперских войск откинуло защитников холма от края и стало медленно, но неуклонно теснить их к его центру.
Уже некоторое время Оюн дралась как-то заторможено, со сбившимся вниманием. Ей мешало сконцентрироваться то, что увидели её глаза, но то, что пока не мог определить и принять её разум.
Недалеко от неё, в рядах защитников, ей несколько раз попадался на глаза юноша, на груди которого висел…
Раздался боевой клич, и нападавшие усилили атаку. Защитники понимали, что погибнут и с яростным отчаянием стремились унести с собой как можно больше врагов… Солдаты падали сражёнными, но на их месте возникали новые ряды щитов и копий, неуклонно сжимавшиеся кольцом вокруг защитников холма.
Вдруг какой-то сильный ветер ворвался на поле битвы. Он зашумел листвой, травой… Его услышали и на холме, и на стене крепости… Штурмовавшие холм тревожно озирались, продолжая биться лишь по инерции.
Шум нарастал. К шелесту травы добавился лязг железа. И воздух разорвал дикий вопль в тысячу голосов.
На поле битвы ворвалась бешеная конная орда, сметавшая всё на своём пути. Страшные воины в звериных шкурах с лязгом врезались в имперские ряды, наводя ужас на солдат своим яростным видом и неся смерть.
На всём скаку разрубив танского офицера, Ыльчи бросил беглый взгляд на холм и, вдруг, остановился. Напряжённо всматриваясь в одну точку, он словно забыл о происходящем вокруг. Внезапно он, резко пришпорив коня, устремился к холму.
– Ыльчи! Куда! – Кальтэ раздражённо рванул поводья. Но, присмотревшись в ту сторону, сам застыл на месте. Долгое время он до боли в груди мечтал увидеть это. А увидев, растерялся, словно не зная, что с этим теперь делать. Через пару мгновений очнувшись, вождь мохэ свистнул и, увлекая за собой группу всадников, помчался вслед за генералом.
Битва на холме продолжалась.
Несколько раз перехватив взгляд того юноши, Оюн разрывалась сомнениями. Сидевшая глубоко в ней та, другая Оюн, уже давно поняла, кто он. То, второе, зрение, что находится глубоко внутри и которое свободно от эмоций, настроения и разных субъективных заблуждений, выхватывало из образа юноши родные Оюн детали мимики, движений тела… Но страх… Страх ошибиться, суливший прохождение всех мучительных страданий заново, мощным замком запечатал путь к сознанию.
Многие солдаты начали отступать. Но были и те, кто, войдя в битву, уже не мог выйти из неё сам. Один из таких, уже наполовину мёртвых солдат в отчаянном рывке снёс двух «чёрных женщин» и рубящим ударом достал Доксуна.
Юноша упал на одно колено, схватившись за плечо. Солдат замахнулся мечом снова…
– Нееет!!!
Замок сломался. Мысли и чувства соединились. Оюн прорвалась к своему сознанию. В её руках был да-дао, а за плечами многие годы боевых тренировок. Но всё это вдруг куда-то исчезло. Сейчас она была просто женщиной-матерью, располагавшей только своим телом. И, бросившись вперёд, она закрыла им раненого сына с твёрдым намерением не допустить того, что однажды уже случилось и того, что мучало её долгие годы.
От неожиданности солдат на мгновение остановился. Её яростный порыв, жертвенная поза, крик с отчаянной мольбой в голосе… Всё это вырвало из его памяти давно забытую картину из детства: суйские солдаты, громившие его деревню, и мать, закрывшая его, восьмилетнего мальчишку, собой. Солдат замер, уголки губ безвольно опустились… Видения продолжали рисовать картину прошлого: мать, сражённая мечом и кровь… Мысли начали панически путаться, грозя взорвать голову изнутри… Губы жёстко сжались, глаза налились кровью… Дико взревев, словно стремясь задавить все свои видения и чувства, солдат с яростной гримасой снова занёс над головой меч и… вдруг обмяк, выронил своё оружие и безвольно повис на, торчавшем из его груди, лезвии меча.
Ыльчи выдернул клинок из спины солдата, и тот упал.
Их глаза встретились. Происходящее вокруг куда-то провалилось. За несколько мгновений их взгляды задали друг другу тысячу вопросов и тысячу раз на них ответили. Время для них остановилось.
Неизвестно, сколько бы они так стояли. Но, наконец, Оюн пошатнулась, едва не упав. Ыльчи успел её подхватить и прижал к себе.
Вдруг она, словно, что-то вспомнив, отстранилась и взглянула ему в глаза.
– Посмотри! – Она обернулась, указывая рукой.
Доксун застыл, всматриваясь, в обнявшихся: мужчину и женщину. Ему казалось, он попал в тот сон или туда, на небеса. Туда, где они его давно ждали.
– До… Док-сун! – Губы Ыльчи прошептали беззвучно.
Но Доксун услышал. Он сделал шаг, второй… Медленно приближаясь с сомнением в глазах, он словно боялся потревожить призрачную дымку, готовую в любой момент рассеяться и снова оставить его с безнадёжной неизбежностью. Но, подойдя ближе со скованной грудью и с лицом человека, который никогда не расслабляется, он вдруг, словно собравшийся заплакать ребёнок, скривил губы и уткнулся в плечо отцу.
Все трое обнялись.
Глядя на это, Кальтэ, чуть потоптавшись на месте, наконец, не выдержал и, подбежав, обхватил их всех своими огромными руками.
Битва перед крепостью закончилась. Буйволы, смешавшись с мохэ, гнали, добивая остатки танского войска где-то уже на выходе в долину.
Солнце начинало уходить за горы. В крепости решили не наводить сегодня порядок, а, приготовив погибших к погребению, просто передохнуть. Даже Мастер Чхольду согласился, махнув рукой.
Он чувствовал, что не может сейчас требовать от всех этих женщин мгновенного возвращения к прежнему режиму внутреннего порядка. И Мастер разрешил им то, чего, конечно же, не мог разрешить себе.
Он почистил и отмыл от крови свой боевой посох. Затем, тщательно протёр тряпкой и только после этого вернул его на своё место. Оглядев двор, Мастер собрал и разложил по местам всё разбросанное оружие, предварительно отсортировав то, что требовало починки. И лишь покончив со всем этим, он привёл в порядок свою одежду и сел у своего костра с маленькой керамической бутылочкой в руке.
Потягивая лёгкое сладковатое вино, и расслабленно улыбаясь, Мастер Чхольду смотрел на огонь и вспоминал прошедший день.
Все эти женщины, которых он раньше считал безнадёжно бестолковыми и лишь снисходительно терпел, сегодня открылись ему с другой, ранее неизвестной стороны. Он даже был согласен наградить их отдыхом. Пусть они спокойно покончат со всеми волнениями этого дня. Он не будет им мешать.
Вот завтра! А завтра они опять будут разбрасывать, где попало свои вёдра, тряпки… искать свои потерянные вещи… И завтра, он опять возьмёт в руки свою бамбуковую палку. Но… Это всё будет завтра. А сегодня…
Глядя на колышущееся пламя костра, Мастер Чхольду улыбнулся и отхлебнул ещё из бутылочки.
Соён сидела на ступеньках и отрешённым взглядом смотрела вниз. Там, во дворе крепости, ровными рядами лежали тела погибших. Девятой в первом ряду лежала Чжунби.
– Не смотри туда. – Миран присела рядом.
– Ты знаешь, я, кажется, больше ничего не вижу.
– Это пройдёт. – Старшая из провидиц с улыбкой обняла подругу. – Надо просто отдохнуть и успокоиться.
– Вы здесь! – Девушка в чёрной форме санхва поднялась к ним по ступенькам.
– А! Юнгро! Ты цела! – Девушки обрадовано улыбались. – Садись с нами!
Молодая когурёская провидица поклонилась и села ступенькой ниже.
– Много ваших санхва?..
– Много. Остальные почти все ранены.
Девушки погрустнели. Юнгро захотелось развеять эту печаль, и она с улыбкой подняла глаза.
– А вы слышали про нашего командира?
– Оюн? – Девушки встревожились. – Что с ней?
– Да, нет! – Юнгро улыбнулась. – Она нашла свою семью!
– Когда?
– Сегодня. Прямо здесь. Во время сражения. Представляете!
Солнце почти село, оставив над горой маленький краешек, не дававший сумеркам захватить пространство. Напуганные сражением и улетевшие в горы цикады возвращались, чтобы наполнить и этот уголок своим трескучим и порой раздражающим пением.
Но сейчас их дикие трели не вызывали неприятных ощущений, а скорее наоборот, наполняли мир гармонией, блаженной от сознания, что мир этот – всё ещё тот же и что с ним ничего не произошло.
– Ворон! Нас пригласили в крепость, поужинать. Можно? – Крупный юноша с перевязанной головой стоял у края холма.
– А! Конечно, Топор! Идите! – Доксун сидел на земле, привалившись к ящику из-под арбалетов.
– А ты? А… ну, да. Извините! – Юноша с перевязанной головой поклонился и, развернувшись, убежал вниз.
– Ворон? – Ыльчи внимательно посмотрел в глаза сына. Потом перевёл взгляд на медальон Доксуна и, с одобрением в глазах, молча улыбнулся.
Они сидели втроём, обнявшись, в центре холма среди разного хлама, оставшегося после боя. Мужчина с седеющей бородой, ещё вчера считавший себя глубоким стариком, доживающим свой век, а сегодня внезапно снова ставший мужем и отцом с полагавшейся этому статусу ответственностью, в свою очередь уже не позволявшей ему стареть. Женщина, глубоко загнавшая свои чувства, жившая только долгом и сегодня получившая назад свою настоящую жизнь. Юноша, вынужденный создать свою взрослую жизнь с жёсткой ответственностью, а сегодня почувствовавший себя просто мальчиком, у которого есть папа и мама, и что жизнь эта не умещается в рамки его новых правил.
Неуклонная, как течение реки, и нетленная, как сама Жизнь, мощная энергия мерцающим серебристым кольцом связывала этих троих. Десять лет назад это кольцо было разорвано. Но каждый из них унёс с собой его кусочек. И сегодня все три части снова соединились в одно целое.
– Слушайте! Хватит уже здесь сидеть! – Кальтэ подошёл к ним и присел рядом на корточки. – Из-за вас ворота не закрывают.
Устало переведя на него взгляды, все трое улыбнулись.
– Неет! – Оюн посмотрела вдаль затуманенным взглядом и, блаженно улыбаясь, взяла за руки мужа и сына. – Мы отсюда… никуда не уйдём…
Её слова подхватил ветер. Он понёс их вместе с запахом полевых цветов и отчаянными стонами умирающих, вместе с радостными улыбками и изгибами скорби на лицах, пролетая над жизнью и смертью, над зелёными просторами и горными пиками, обволакивая тонкой мелодией флейты в руках мальчика в форме хварана.
Конец первой книги