В городе Ногалес, в американском штате Аризона, в десяти минутах от города Ногалес в мексиканском штате Сонора, Селена Дуран снимала квартиру вместе с другой сотрудницей социальной службы. Предполагалось, что это временная мера, но она растянулась на два года, и, как говорил Милош Дудек, ее вечный жених, пора было решиться на что-то более стабильное. Выйти замуж, например, и вернуться в Лос-Анджелес, где жила ее семья и где он сам ее ждал, с каждым месяцем все больше обижаясь и теряя терпение. Селена по-прежнему находила предлоги отложить свадьбу, а Милош уже устал ждать. Большинство представительниц семьи Дуран считали Милоша хорошей партией: молодой, здоровый, без вредных привычек, зарабатывает больше, чем врач, гоняя гигантские грузовики-тяжеловозы через всю страну, а такая работа требует эмоциональной стабильности и физической выносливости. Он предлагал невесте обеспеченную жизнь и любовь, испытанную годами. Он мечтал о детях, о мирном домашнем очаге, где жена, всем довольная, будет ждать его возвращения из рейса. Грузовики двигались неспешно, рейсы были длинные. По мнению женщин семьи Дуран, Селена не понимала, как ей повезло: где еще она найдет мужчину, готового повиноваться малейшей ее гримаске и к тому же почти все время отсутствующего? Никакая разумная женщина не пожелала бы для себя мужа на полный рабочий день. Милош любил Селену с отроческих лет, дважды они чуть не поженились; ссорились, расходились, снова сходились и начинали все сначала. Милош устал от таких отношений. Ему в изобилии представлялись случаи познакомиться с другими женщинами, и время от времени он ими пользовался, но потом не мог припомнить даже имени очередной подруги. Селена была его единственной любовью.
До «Проекта „Магнолия“» Селена работала в службе здравоохранения, где приобрела навыки хорошего управляющего и организатора. На новой работе ей платили меньше половины прежнего заработка, зато она нашла свое место в мире. Узнав о том, как на границе разлучают семьи, она решила помочь, использовав накопившиеся три недели отпуска. Ознакомившись с «Проектом „Магнолия“», существовавшим уже почти тридцать лет, она, несмотря на возражения жениха и всей семьи, пошла туда волонтером. Стала одной из тысяч возмущенных людей, предложивших свою помощь. Неделю проработав с детьми, Селена отказалась от прежней работы. Не вернулась в Лос-Анджелес, вскоре стала частью команды «Магнолии» и с тех пор работала днем, а вечерами проходила дистанционные курсы юриспруденции и психологии. Она мечтала вернуться в университет, когда уляжется кризис на границе. Конечно, ее задолженность по студенческому кредиту к тому времени возрастет, но дело того стоит.
Фрэнк сообщил Селене, что приедет двадцать пятого декабря повидаться с ней и познакомиться с девочкой, которую ему предстоит защищать. Садясь в самолет, он не успел еще отойти от кулинарной оргии. Его мать начинала готовиться за неделю: manicotti[10], креветки scampi[11], омар, жареный угорь, салат с осьминогами, филе Веллингтон, ее прославленная рисовая запеканка со шпинатом и десерты: канноли[12], миндальная нуга и неприличное множество сортов домашнего печенья. Рождественский ужин начинался около четырех часов дня и продолжался до тех пор, пока они строем не шли на всенощную. Эту традицию почитали все, даже агностики, составлявшие половину семейства. Если бы кто-то случайно не насытился, всегда имелись ньокки[13] в томатном соусе, а если еда оставалась, мать воспринимала это как личное оскорбление. Среди этого семейства жизнелюбцев только Фрэнк и был худым. Порой глаза матери наполнялись слезами при мысли о том, как там живется ее бедному мальчику – одинокому и голодному, в этом Сан-Франциско, порочном городе атеистов, бродяг, наркоманов и педиков. Каждые две недели мама посылала ему срочной бандеролью замороженные фрикадельки.
Во время полета в Аризону с пересадкой в Денвере у Фрэнка было семь часов, чтобы изучить дело Альперстайна, магната, близкого к президенту, обвиняемого в торговле несовершеннолетними, расхищении общественных средств и отмывании денег. Фрэнк появился в телевизионных новостях рядом с этим типом, и маму чуть не хватил удар. Сын пытался объяснить по телефону, что каждый имеет право на юридическую защиту и его клиент невиновен, пока не доказано обратное, но мать, не желая слушать, закричала во весь голос: «Mi ha spezzato il cuore! Che peccato! Un mio figlio che difende un pedofilo!»[14] И повесила трубку. Она была права: Альперстайн – редкий мерзавец. Фрэнк послал матери примиряющую записку в коробке шоколадных конфет. Он был не в себе от ночного перелета из Сан-Франсиско в Нью-Йорк, избытка еды за родительским столом и недостатка сна, но хотел увидеть Селену: она и явилась причиной такого авиамарафона, ведь все другие вопросы адвокат мог бы решить и через «зум». Он думал о Селене больше, чем того требовали обстоятельства, хотя она и была далека от того идеала женщины, который он для себя запланировал; к тому же, судя по безразличию, выражавшемуся языком тела, он ее не особенно интересовал. Очень любопытно. Возможно, это какая-то необычная форма кокетства, думал Фрэнк. Он предоставит ей еще один шанс.
В аэропорту Тусона он взял напрокат машину и вскоре очутился в городе Ногалесе, расположенном посреди пустыни, с видом на холмы и горы, отделенном от своего мексиканского близнеца длинной темной змеей пограничной стены. Фрэнк ожидал, что будет жарко, но в это время года температура была умеренная, куда приятнее, чем декабрьский холод в Нью-Йорке. Офис «Проекта „Магнолия“» в такой ранний час был закрыт, и Селена ждала его у себя в квартире, что показалось ему очень хорошим знаком. Путешествие измотало Фрэнка, но, если девушка пустит его в ванную, он сможет вымыться, побриться, а потом пригласит ее поужинать. Разница во времени составляла минус три часа.
Дом был блочный, такой же, как все на этой улице, и ни одно дерево не оживляло пейзаж. Лифт не работал. Адвокат поднялся по лестнице сомнительной чистоты и очутился перед зеленой дверью. Ему открыла незнакомая женщина – она сказала, что делит квартиру с Селеной, предложила стакан воды и согнала с дивана кота, чтобы Фрэнк мог сесть. У него была аллергия на кошек.
Квартира состояла из гостиной-столовой, барной стойкой отделенной от кухоньки, длинного коридора, где виднелись две двери, ведущие, как предположил Фрэнк, в спальни, и ванной в самой глубине. Каждая стена своего цвета: небо, терракота, корица, мох и камень – цвета пустыни, надо полагать. Эффект был удручающий, и диван с обивкой в клеточку, купленный из вторых или третьих рук, отнюдь не добавлял красоты. Фрэнк с ностальгией подумал о собственной квартире – белой, голой, прибранной, простой, с мужским характером.
Женщина сказала, что Селена скоро вернется, и попрощалась: у нее была назначена встреча. Через полчаса, когда Селена пришла, Фрэнк лежал на диване, раскинув ноги, и тихо похрапывал с котом на груди. Она подложила ему подушку под голову и накрыла одеялом, поскольку ночью существенно холодало, а сама отправилась к себе в спальню, прихватив кота.
В шесть утра Фрэнка разбудил немилосердный свет и запах кофе; в первый момент он не понял, где находится. Во рту пересохло, на щеках двухдневная щетина, отчетливое ощущение, что он весь липкий от пота и от него воняет. Селена, в джинсах и с мокрыми волосами, поставила перед ним большущую чашку кофе.
– Подъем, молодой человек, у нас много дел, и мы здесь рано приступаем к работе.
– Мне нужно принять душ. В чемодане есть чистая рубашка.
Девушка показала, где ванная, покормила кота и принялась жарить сало и резать овощи для тортильи. Завтрак для нее был единственной домашней едой – остаток дня она перебивалась на бутербродах и газировке. Через полчаса Фрэнк Анджилери вышел из ванной, возрожденный к жизни. Он тщательно следил за собой, был до мелочей опрятен, любил долго стоять под очень горячим душем, возил с собой с полдюжины туалетных принадлежностей в маленьких бутылочках и никогда не пользовался шампунем и мылом из отелей. Аромат его лосьона для бритья и одеколона чуть-чуть отдавал мускусом, он где-то читал, что мускус – афродизиак. К тому времени тортилья остыла, а Селена, прижав к уху телефон, с кем-то разговаривала по-испански. Фрэнк подумал, что это ежедневный звонок семье, о которой она рассказывала. Распрощавшись, Селена принесла папку и выложила на стол ее содержимое.
– Твоя клиентка – Анита Диас, семи лет, – объяснила она Фрэнку. – Девочку разлучили с Марисоль Диас, ее матерью, в конце октября. Она находится в приюте два месяца. Мать отвезли в Техас, в изолятор временного содержания: на самом деле это частная тюрьма, печально известная дурным обращением и домогательствами, – огромный комплекс на отшибе, окруженный колючей проволокой. Вскоре Марисоль перевели – по-видимому, из-за проблем со здоровьем, ведь она прибыла сюда совсем без сил, после пулевого ранения, полученного у себя в стране, и долгого, тяжелого пути, – но это недостоверно. Предположительно, ее потом депортировали.
– Куда?
– Мы не знаем. Семья происходит из Сальвадора, но сведений о том, что Марисоль отправили в родную страну, нет; как правило, людей оставляют по ту сторону границы, в Мексике. Мы не смогли найти Марисоль.
– Как они с дочерью здесь оказались?
– В середине октября они пришли просить убежища на пропускной пункт здесь, в Ногалесе. Им отказали. Они не смогли пересечь границу. До сих пор действует президентский указ, не позволяющий пропускать беженцев. Через десять дней Марисоль перешла границу нелегально и оказалась на территории Соединенных Штатов, в пустыне, где ее задержали вместе с дочерью. На пограничной заставе она объяснила офицеру, что боится за себя и за дочь, они бегут от человека, который их преследует. Он убийца, он и ее пытался прикончить. Марисоль показала свежий шрам от пулевого ранения в грудь, которое едва не стоило ей жизни. Все это есть в протоколе. Но в протоколе не записан ответ офицера: «Я тебе не верю, вы все говорите одно и то же, мне платят не за то, чтобы я всех подряд пропускал в Соединенные Штаты».