В одном из дневников Надин писала: «Я дождалась, когда он закроет кафе. Он взял меня на кухне. Я пробовала миндальную пасту и ванильный крем с его губ, мы занимались любовью на столе, и я вернулась домой вся в сахарной пудре».
– Святая Дева! – воскликнула Летисия, читая эти строки: хозяйка была уже седой, когда предавалась утехам среди пирожных Бруно Брунелли.
Из дневников, найденных на чердаке, Летисия узнала и о других «безрассудствах», как называла их Надин. До Бруно ничего серьезного не происходило, и она ограничивалась только инициалами счастливчиков и парой фраз о месте и обстоятельствах встречи, чтобы не забыть об этом окончательно; судя по краткости заметок, кондитер оказался куда более интересным мужчиной. В одном из дневников Летисия увидела буквы «К. Т.» – дата совпала с тем временем, когда Крус Торрес переделывал старый дом. Ей так хотелось отыскать в этих записях что-нибудь о себе и об отце, что она боялась делать поспешные выводы, но рядом с инициалами «К. Т.» Надин сделала краткое описание, которое вполне соответствовало знакомому облику: «Сильный, пылкий, жесткие черные волосы, длинный шрам на плече, мозолистые руки рабочего, он шепчет мне по-испански, я почти его не понимаю, нас объединяют желание и любовь». Инициалы появлялись в дневниках несколько раз. Это вполне мог быть Крус Торрес, который серьезно помог Летисии и ее отцу в тяжелые времена и которому она была обязана работой в доме Адлеров.
Ремонт старого дома в Беркли длился несколько месяцев, поскольку в процессе возникли новые проблемы. В одном месте образовалась дыра, в другом прорвало трубу; когда чинили желоба, сорвали черепицу, при замене оконных рам расшатались двери. Надин руководила ремонтом, в то время как муж посвящал себя лекциям и музыке, не проявляя ни малейшего интереса к работе Круса Торреса и его бригады; он почему-то считал, что этому дому уже ничего не поможет, его нужно либо принять таким, какой он есть, либо вовсе снести бульдозером.
Тогда Летисия и заметила, что, несмотря на очевидные различия, подрядчика и Надин Леблан связывают любопытные отношения. Крус Торрес был по меньшей мере на десять лет моложе, принадлежал к другому социальному классу, другой расе и не обладал утонченностью Надин. Летисия много раз видела, как они пили на кухне кофе и шептались – при ней они замолкали или меняли тему. Однажды, через пару лет после того, как Крус Торрес закончил работу, ей показалось, что она увидела их в маленьком ресторане, – они держались за руки. Когда в 2008 году Круса депортировали, Надин стала регулярно ездить в Мексику.
Летисия подсчитала, что, если Надин Леблан и Крус Торрес были любовниками, роман с Бруно Брунелли, видимо, оказался относительно коротким. Надин было шестьдесят девять, когда она рассталась с мексиканцем, и семьдесят два, когда Брунелли уехал в Италию. Возраст не помешал бы ей найти замену, если бы подвернулся кандидат. Надин была яркой, дерзкой, энергичной, ошеломляюще непосредственной, с густой копной седых волос; от звонкого смеха, способного разбудить и мертвого, у ее глаз собирались морщинки. Она гордилась тем, что в ее жилах течет французская, испанская и африканская кровь, называла себя мулаткой и рассказывала, что одна из ветвей ее семьи была чернокожей и богатой, но из-за того, что она смешалась с таким количеством белых, они лишились и темной кожи, и состояния. Летисия вспоминала хозяйку с ностальгией – та была щедрой и веселой, полной противоположностью мужа, который шел по жизни с рюкзаком, в котором носил плохие воспоминания и боль минувших дней. Летисия безутешно скорбела, когда Надин в одночасье заболела и сгорела от рака. С тех пор годы пролетали с такой быстротой, что Летисия все еще удивлялась, что Надин нет в доме.
Они с Мистером Богартом заботились о Надин в дни ее агонии. Муж оставил все, чтобы быть с ней, ушел из университета и Симфонического оркестра, забросил каяки и велосипед; дни и ночи он проводил с женой. Когда тоска становилась нестерпимой, он сбегал на несколько часов в один из джаз-клубов. До болезни хозяйки Летисия убиралась два раза в неделю, но потом стала приходить ежедневно. Теперь все было на ней. Надин не могла ничего делать; муж не вмешивался в домашние заботы, а если изредка и заходил на кухню дать указания, Летисия тут же его останавливала. Она оплачивала счета, бегала по банкам, аптекам и больницам и даже общалась с Камиль, у которой всегда было на все свое мнение, но не нашлось времени, чтобы навестить родителей в таких страшных обстоятельствах. Мистер Богарт взял за правило давать Летисии деньги на месяц вперед и никогда не спрашивать, как она их расходует, но она вела тщательный учет и сохраняла все квитанции, чтобы никто не мог обвинить ее в растрате.
Открыв тайны чердака, Летисия заинтересовалась остальной частью дома; в этих стенах прошла большая часть жизнь Надин Леблан. Летисия думала, что знает особняк лучше всех на свете, но ничего не ведала о его прошлом.
– У этого дома богатая история, – сказал Мистер Богарт. – Его построили как летнюю резиденцию одного банкира, он приезжал сюда на пароме из Сан-Франциско. Потом здесь жил владелец игорного заведения, а в комнатах наверху, судя по всему, располагался бордель для серьезных клиентов, которым требовалась конфиденциальность.
Мистер Богарт рассказал, что какое-то время в доме была психиатрическая лечебница для голливудских звезд, злоупотреблявших наркотиками и алкоголем. Вскоре после того, как Мистер Богарт с женой выкупили дом, он стал прибежищем для хиппи, которых приглашала Надин, благо места было полно, – пока ему не надоело содержать коммуну патлатых бездельников и они не развелись.
– Что? Вы развелись? – недоверчиво переспросила Летисия.
– Да.
– А что случилось с Камиль?
– Когда деньги закончились, хиппи сбежали, а Надин уехала с дочкой в Боливию.
– И что им было делать в Боливии?
– Изучать ткани. К тому времени Надин уже серьезно этим занялась. Пробыла в Боливии пару месяцев, а затем поехала в Гватемалу. Текстиль там потрясающий.
Мистер Богарт рассказал, что жена влюбилась в эту страну и поддерживала контакт со всеми деревнями, где успела пожить, – некоторые вскоре были уничтожены в ходе геноцида народа майя, учиненного правительством и военными; результатом стали двести тысяч жертв, полтора миллиона беженцев и шестьсот с лишним деревень, стертых с лица земли. Большинство женщин, у которых училась Надин, были убиты вместе с их семьями и общинами. В девяностые годы Надин вернулась в Гватемалу и с тех пор посвятила себя продвижению ткачества этой страны: она размещала станки и ткани в эксклюзивных магазинах и галереях, а всю прибыль отправляла ткачихам.
– Я поехал в Гватемалу, чтобы ее отыскать. Был уверен, что без этих трутней, живущих за мой счет, мы сможем начать все сначала. И вот результат. Мы поженились. И не в последний раз.
– Да объясните уже, как такое возможно?
– Мы с Надин женились трижды. Первые два раза регистрировались официально, а на третий раз просто обменялись клятвами. Каждый раз мы договаривались о новой форме отношений.
– И вы никогда не влюблялись в других? – спросила Летисия.
– Было дело, но мы так много вложили в наши отношения, что стоило попытаться их спасти. Послушай, Летисия, люди меняются, и пары тоже. Мы с Надин пережили несколько разных этапов. Сначала мы старались создать семью, и все кончилось этими хиппи; потом мы оба прошли через глубокий экзистенциальный кризис и выбрали открытый брак – получилась катастрофа. На третьем этапе она посвятила себя искусству, а я – работе, и мы перестали заботиться о наших отношениях. Мы были уже довольно пожилыми, когда наконец обрели стабильность.
– Стабильность и, наверное, любовь?
– С моей стороны – много любви. Надин была фантастической женщиной. Ты ее помнишь?
– Конечно. Я помню, как вы устроили вечеринку в саду, а затем отправились в Аргентину. Кажется, лет пятнадцать тому назад.
– Да, когда мы в последний раз подтвердили наше обязательство быть вместе.
– Если бы миссис Надин не умерла, вам пришлось бы снова пожениться.
– Весьма вероятно. А ты, Летисия? Я никогда не спрашивал, есть ли у тебя любимый…
– У меня было три брака, два развода и одно вдовство. Первые два мужа не в счет. Третий был любовью всей моей жизни, я родила от него дочь, но судьба забрала его у меня слишком рано. Он умер внезапно, в музее.
– Не знал, что ты вдова, – произнес Мистер Богарт.
– Я люблю его и буду любить до самой смерти…
Чем сильнее Летисия углублялась в дневники Надин, тем проще было расшифровывать записи. Спустя несколько недель она заподозрила, что инициалы, встречающиеся на протяжении последних пятнадцати лет жизни Надин, – не обозначения каких-то мимолетных любовников, а скорее шифры. Летисия изумилась, когда обнаружила, что описания работ Надин – тоже ключи: каждый цвет соответствовал чему-то, что не имело с тканью ничего общего. Рядом с инициалами «К. Т.» часто упоминался желтый. В папках, где Надин хранила сотни рисунков и образцов шерсти – этих папок Летисия сначала не заметила, – нашлись газетные вырезки и страницы из книг о нелегальной иммиграции. Летисия знала, что Надин интересовалась этой проблемой – делала пожертвования и работала волонтером в одном храме в Ист-Бэй[25], поддерживала базирующуюся в подвале церкви организацию, которая помогала людям без документов. Летисия рассудила, что и шифр в дневниках как-то связан с этой деятельностью.
Охваченная любопытством, она позвонила в Мексику Крусу Торресу. Последний раз они разговаривали два года назад, но он сразу узнал ее голос. Крусу было семьдесят, вот уже двенадцать лет, как он вернулся в Мексику и поселился в городе Пуэбла, где на деньги, скопленные за долгие годы работы в Соединенных Штатах, открыл небольшую гостиницу. Когда Крус Торрес в молодости эмигрировал на север, в Мексике у него осталась жена, которую он всегда поддерживал и которая родила ему троих детей. Летисия несколько раз ее видела, но по мере того, как нелегальное пересечение границы становилось все опаснее, та приезжала все реже. Когда Круса Торреса депортировали и он навсегда вернулся на родину, его жена умерла. Он жил с одной из дочерей, и вместе они управляли гостиницей.