– Вряд ли Анита умеет читать шрифт Брайля, – рассудил Самуил.
– Должно быть, она сильно отстала в учебе.
– Как только появится возможность, запишем ее в школу для слепых во Фримонте; это примерно в сорока минутах отсюда.
– Может быть, она еще плохо знает английский, – заметила Летисия.
– Девочка провела в этой стране несколько месяцев – наверное, немного уже говорит. Я позабочусь о том, чтобы она хорошо выучила язык. Летисия, я преподаю много лет. Если я смог научить музыке абсолютных бездарей, то смогу обучить эту девочку и английскому, и еще много чему.
Селена позвонила в назначенный день за полчаса до приезда. Летисия постаралась приготовить сальвадорские блюда, чтобы Анита чувствовала себя как дома: фасоль, жареные бананы, кукурузные лепешки и пирожные, а также орчату – напиток из зерен, семян, риса, молока и специй. Самуил с Летисией так волновались, что в десять утра выпили по двойному виски, чтобы успокоить нервы.
– А что мы будем делать, если Анита нам не понравится, Мистер Богарт? – спросила Летисия.
– Это было бы ужасно. Эмпатия – загадочная штука, она не подчиняется ни одному известному правилу, возникает спонтанно или не возникает вообще, ее невозможно вызвать умышленно.
Но ничего вызывать и не пришлось: как только из пыльной машины Селены Дуран вышла маленькая девочка с рюкзачком за плечами, она полностью покорила обоих. В своем поношенном платье, в кроссовках, обутых на тонкие ножки, в маске, из-под которой выглядывали испуганные глаза, она была похожа на олененка. Анита неуверенно шагнула к дому рука об руку с Селеной, прижимая к себе тряпичную куклу. Летисия наклонилась и взволнованно обняла девочку:
– Я Летисия, твоя тетя. Это Мистер Богарт и пес по кличке Пако, а на кухне живет попугай Панчито. Еще есть две кошки, которые приходят к нам поесть, – иногда они остаются тут спать, но они полудикие, и у них нет имен, – сказала Летисия дрожащим голосом.
– Добро пожаловать, – только и смог произнести Самуил.
Он правильно сделал, что не подошел ближе; только спустя некоторое время Анита почувствует себя комфортно рядом с ним. Позже Самуил узнал, что она не доверяет мужчинам, и предположил, что седина ее успокаивает.
Поначалу обстановка была напряженной, но атмосфера разрядилась, когда Летисия подала орчату и пирог «Три молока», – по ее словам, любимое лакомство в Сальвадоре. Она вручила девочке один из купленных подарков: куклу, которая ходила, как зомби, подпитываясь от батареек в животе. Анита потратила несколько минут, пытаясь понять, как она работает, но со своей игрушкой не рассталась. Самуил спросил, знает ли Анита какие-нибудь песни, и попросил напеть детскую песенку, которую потом сыграл на пианино, украсив фиоритурами в барочном стиле. Аните это понравилось, и она вспомнила другие простые мелодии, с которыми Самуил проделал то же самое. Затем Летисия приготовила для нее ванну, поскольку девочка устала с дороги, а Самуил уединился с Селеной, чтобы получить необходимые инструкции.
– Спасибо, что привезли к нам Аниту.
– Нет, сэр, это я должна благодарить вас и Летисию за такой прием. Девочка сильно пострадала от жестокости иммиграционной системы.
– Разлучать семьи бесчеловечно, это позор для страны… – возмущенно проворчал Самуил.
Селена объяснила, что слепота Аниты сравнима с состоянием пациента, который страдает прогрессирующим заболеванием желтого пятна. Она повредила роговицу в автомобильной катастрофе два года назад, но в ее случае повреждение не оказалось прогрессирующим.
– Мне кажется, есть способы лечения, которые должны помочь, – добавила Селена.
– Вероятно, пересадка роговицы. Я выясню, – пообещал Самуил.
– Марисоль, ее мать, сказала на допросе, что они бежали из Сальвадора под угрозой смерти и что в Соединенных Штатах она надеется получить помощь для Аниты. Это сыграло с ней злую шутку: чиновник понял так, что она может стать бременем для системы здравоохранения.
– Сравнительно недалеко отсюда есть школа для слепых. Я возьму на себя расходы. Девочка никак не обременит систему.
– Думаю, что, если ей помогать, Анита сможет посещать и обычную школу. Она умеет читать и писать. Она хорошо учится и отлично запоминает на слух: ей достаточно прослушать один раз – и она сможет повторить через несколько недель.
– Это мне нравится – значит, я смогу учить ее музыке.
– Судья разрешил ей остаться в стране, пока мы не найдем мать, – сказала Селена. – Фрэнк Анджилери доказал, что девочка – жертва административной путаницы. К сожалению, это не единственный случай, но состояние Аниты смягчило судью. Я думаю, ему не очень хотелось, чтобы в прессе появилось сообщение о том, как он депортировал маленькую слепую девочку, разлученную с матерью.
– Надолго она с нами?
– Не могу сказать. У нее есть разрешение на временное убежище. В начале февраля мы с Фрэнком Анджилери ездили в Сальвадор на поиски Марисоль Диас. И не сумели найти.
До приезда девочки Летисия и Самуил прожили в режиме самоизоляции несколько месяцев и стали подобием старой семейной пары; они придерживались своего распорядка, уважали личное пространство друг друга и весело проводили время, когда были вместе. Вынужденное сожительство в условиях пандемии предоставило им удивительную возможность друг друга узнать – и чем больше они узнавали, тем больше ценили. Девочка изменила привычный ритм жизни, но в то же время и сблизила их. С ней они стали настоящей семьей.
Первая ночь Аниты в доме Самуила была трудной, потому что девочка, казалось, была напугана: она забилась в угол и сидела на полу, сжав перепачканную Диди. Желтые обои и новые простыни, которые по приезде обрадовали Аниту, хотя она едва различала цвета, ночью внушали ей тревогу – у девочки никогда не было отдельной комнаты. Самуил подумал, что Анита права; при виде этих обоев его тоже бросало в дрожь. Чтобы уложить девочку в постель, потребовалось около часа, и она уснула только за полночь. На следующий день Летисия снова увидела, что Анита лежит в углу, свернувшись калачиком, и тихо плачет. Летисия обнаружила, что малышка намочила постель.
– Не переживай, Анита, это может случиться с кем угодно, – сказала она, пытаясь ее утешить.
– Раньше, когда мы жили с Титой Эду, я никогда не писала в постель. Не знаю, почему это сейчас началось, – всхлипывая, ответила Анита.
– Тише, солнышко, ничего страшного, мы просто заменим простыню, и все.
Летисия сообщила о происшествии Самуилу, но тот не удивился.
– Она уже взрослая для такого, – заметила Летисия.
– Что будем делать?
– У себя на родине она спала с бабушкой или матерью. Значит, будет спать со мной. Может быть, в кровати Камиль? Она достаточно широкая.
– Бери что хочешь. Придется нам подвигать мебель.
Это была сложная задача. Самуил вовсе не был инвалидом, но прежние силы его уже покинули. Несмотря на его больную лодыжку, они смогли разобрать кровать Камиль и поставить ее у Летисии. С тех пор как Анита начала спать с тетей, постель оставалась сухой. Решение показалось Самуилу не вполне гигиеничным, но он принял его без раздумий, потому что помнил страх, который чувствовал по ночам, когда одиноким мальчиком приехал в Англию и прятал голову под подушку, чтобы никто не слышал его рыданий.
Иногда Самуил в ужасе просыпался от одного и того же кошмара. Темно, глубокая ночь, ветки стучат в окно, слышен крик совы. Он лежит на жесткой, узкой постели, ему холодно, он жутко замерз – и вдруг чувствует под своим телом что-то теплое и понимает, что обмочился. Сколько раз Самуил переживал это в детстве? Стыд, унижение, сдавленный плач, ругань, наказания, насмешки других детей. Воспоминания о том времени были ярче, чем ощущение настоящего, поэтому он бесконечно сострадал Аните, которая сейчас переживала то же самое. Он в точности понимал ее чувства и знал, почему она зовет маму во сне, знал, почему часами сидит у входной двери, слушая шум с улицы, в ожидании, когда появится Марисоль.
В последний раз Самуил видел свою мать среди толпы, когда она провожала его на вокзал. Он был совсем маленький, на нем мешком висели пальто и шерстяной шарф, ботинки хлябали. Он уехал на поезде вместе с сотней других детей. Долгие годы этот образ был мутным, бессвязным, неясным, но в какой-то момент юности он смог сложить кусочки мозаики воедино и понял, в чем дело. Дети в поезде были евреями, и его мать, как и остальные семьи на платформе, решила отправить его в Англию одного, на попечение незнакомцев, без малейшей уверенности в будущем, чтобы спасти от жестокости нацистов. Ракель надеялась, что это временно и совсем скоро они снова будут вместе.
Много лет назад, в 1995 году, Самуил Адлер посетил Музей Холокоста в Вашингтоне. До этого он съездил в Вену, чтобы увидеть район, в котором родился. В здании, где прежде располагались клиника и квартира его семьи, теперь был банк. Еще Самуил побывал на руинах Дахау, Равенсбрюка и Освенцима – совершил путешествие на дно человеческой мерзости. От лагерей почти ничего не осталось, но сохранились развалины бараков, заборы из колючей проволоки, сторожевые вышки, трубы от печей крематориев, и этого было достаточно, чтобы дать полное представление о преступлениях, которые там совершались. Самуил осматривал зловещие сооружения в давящей тишине – не было слышно ни птиц, ни шелеста травы. Он был уверен, что в воздухе незримо присутствуют мужчины, женщины, старики, дети – миллионы и миллионы душ.
В музее он изучил списки жертв геноцида и нашел в них имя своей матери – Ракель Сара Адлер, а также имена тети Лии и всей семьи по материнской линии, но не отыскал отца. Нацисты вели педантичный учет своих злодеяний, даже гнуснейшие из них были тщательно задокументированы, но некоторые записи так же систематично уничтожались в конце войны.
Для Самуила это мучительное паломничество было неизбежным. Когда мальчик сел на