Услышав лай, Анита выглянула за дверь, держась за ошейник Пако. Селена взбежала по ступенькам и крепко обняла девочку.
– Мама с вами? – спросила Анита.
– Нет, Анита, – прошептала Селена, стараясь держаться спокойно.
Словно что-то почувствовав, девочка не стала приставать с расспросами. Взяла гостей за руки и провела в дом. Она едва дождалась, пока они поздороваются с остальными членами семьи, потому что хотела показать компьютер со специальной клавиатурой для слепых, полдюжины рождественских елок – Летисия опрыскивала их хвойным ароматизатором, а Анита отыскивала по запаху – и еще много других вещей, которыми не могла поделиться с Селеной через «зум». Девочка все еще была очень худой, но нездоровая бледность прошла. Анита показала, как с помощью лупы читает огромные ноты, которые рисовал для нее Самуил. Она не горела желанием изучать шрифт Брайля, потому что не хотела идти в школу для слепых.
– Мои глаза вылечат, и я пойду в нормальную школу, как раньше, – объявила она.
Наконец Летисии удалось отвлечь Аниту на кухне, и Фрэнк с Селеной смогли поговорить с Самуилом в его кабинете.
– Есть новости, – произнесла Селена.
– Вероятно, очень важные. Фрэнк, мы наконец-то встретились вживую.
– Мы не могли поступить иначе. Я даже не знаю, с чего начать… – замялась Селена.
– Не нужно ходить вокруг да около, я уже слишком стар.
– Это… это касается Марисоль… Мы только что вернулись из Сальвадора… вы же знаете про преступления в Чальчуапе. Ее нашли.
– Боже мой! – воскликнул Самуил и схватился за сердце, почувствовав боль в груди. – Вы уверены, что это она?
– Да. Марисоль нашли не в общей могиле, а в свежей яме на другом конце участка, поэтому ее эксгумировали последней. Это она, нет никаких сомнений. Ее брат Хенаро опознал тело, и я тоже, по фотографиям.
– На рентгене виден след от попадания пули в грудь, – добавил Фрэнк. – Она погибла несколько месяцев назад, тело смогли опознать, хотя жаркий и влажный климат ускоряет разложение.
– Мы вместе с Эдувихис и Хенаро похоронили Марисоль. Самуил… Самуил, вы хорошо себя чувствуете? – встревоженно спросила Селена.
– Да… да. Это все моя тахикардия, она порой доставляет беспокойство. Ничего страшного… – ответил хозяин, глотая таблетку.
– Вы очень бледны. Я позову Летисию.
– Нет, прошу вас, не надо. Через пару минут я буду в порядке. Расскажите мне все, что знаете.
– К чему подробности? Это просто зверство. Надеюсь, Анита никогда не узнает, как умерла ее мама. Но она должна знать, что больше ее не увидит, – взволнованно сказал Фрэнк, потирая лоб.
– И кто ей скажет? Я не смогу, – пробормотал Самуил с дрожью в голосе. – Но девочка не может жить ожиданием, как я в ее годы. Удар будет тяжелым, но он неизбежен.
– Почему бы нам не подождать? – предложила Селена. – Хотя бы немного – Анита еще очень ранимая, ей нужно время. Она привыкнет к этому дому, преодолеет свою травму. Забота и помощь психолога…
– Селена, вы заблуждаетесь. Нельзя преодолеть травму, можно лишь научиться с ней жить, – перебил старик.
– Сейчас я тоже не могу ей сказать. Она только-только зажила нормальной жизнью. Вы с Летисией приняли ее в семью, окружили заботой, скоро она пойдет в школу, у нее появятся друзья… Как мне рассказать ей о матери?
– Если вы не против, давайте дождемся, когда удовлетворят запрос о предоставлении убежища. Теперь есть доказательства, что Анита сирота, это все меняет, – заметил Фрэнк.
– А пока мы с Летисией будем готовить ее к разговору. Правда, не знаю как, но мы попробуем, – произнес Самуил, который понемногу начал приходить в себя. – На вас юридическая сторона дела. За остальное отвечаем мы с Летисией. С нами Анита в безопасности.
Эпилог
Беркли, январь 2022 года, год и четыре месяца спустя
Однажды в субботу, когда Самуил и Анита разбирали на фортепиано сонатину, в «зачарованный дом» пришли, как это часто бывало, Селена и Фрэнк. Пандемия еще не кончилась, но, поскольку большинство людей сделали прививку, жизнь вернулась в нормальное русло и стало можно ходить в гости. Селена переехала в Сан-Франциско и училась в Юридическом колледже Гастингса. Самуил, Летисия и Анита стали ее семьей. А Самуил, в свою очередь, нашел в ней любящую дочь, какой никогда не была Камиль. Селена не могла жить вместе с ними в Беркли, как ей не раз предлагали, потому что это было слишком далеко от университета.
Отношения между Селеной и Фрэнком оказались глубже, чем представлялось обоим, но девушка настояла на сохранении независимости. Селена не жила в просторной квартире Фрэнка, а снимала комнату в студенческом квартале. Она знала, что Фрэнк может быть таким же властным и ревнивым, как Милош, хотя это проявлялось и не так открыто.
– Я тебя тренирую, и это займет много времени, потому что работы еще непочатый край, – говорила Селена, а Фрэнк смеялся, хотя в глубине души понимал, что это не шутка.
Столь же решительно Селена отвергла его предложение о создании совместной фирмы:
– Так не пойдет, Фрэнк, в конечном итоге я буду делать всю работу, а тебе достанутся слава и признание.
По субботам в доме у Самуила все собирались на high tea[28] – и поводы для праздника были серьезные: Фрэнк сумел добиться, чтобы Аните предоставили убежище. А еще ей сделали операцию на глазах. Летисия готовила на кухне любимый чай хозяина, у которого были весьма четкие представления о чаепитии: он пристрастился к файв-о-клок в Англии, и пятьдесят лет в Соединенных Штатах не изменили его привычек. На одной башенке из трех подносов он расставил в определенном порядке пикантные канапе и выпечку; на другой – булочки со свежими сливками и джемом. Никакого чая в пакетиках, который Самуил называл «чаем в презервативах»; для церемонии использовались чашки из лиможского фарфора, которые принадлежали семье Надин, и серебряные чайники, возвращенные с чердака. Отполировать их было нелегко, но на помощь подоспела Анита – такая работа не требовала хорошего зрения. Женщины использовали это время, чтобы посмотреть мыльную оперу на испанском, потому что Летисия была убеждена: девочка не должна забывать родной язык – иначе как ей общаться с любимой Титой Эду?
В ту субботу Фрэнк и Селена впервые увидели Аниту после трансплантации роговицы. Девочке только что сняли повязку, которую она носила три дня. По словам врача, операция прошла успешно, и он надеялся, что клетки приживутся хорошо. Обычно Анита встречала гостей в шортах или брюках, но на этот раз вышла в сшитом Летисией праздничном платье.
– Мне приходится носить очки и нельзя тереть глаза. В сентябре я пойду в школу. В обычную, не для слепых, – сказала Анита.
– Наша девочка пойдет в четвертый класс – из-за возраста, но она вполне подготовлена и к пятому, – добавил Самуил.
– Сейчас я вижу нечетко, но потом зрение улучшится, – сказала Анита и вместе с Пако отправилась на кухню помогать Летисии.
Ни Самуил, ни Летисия не сообщили Аните о судьбе матери, потому что всякий раз не могли найти нужных слов. Из-за этого они записались к специалистке по психологическим травмам у детей, которая приезжала на дом два раза в неделю. Она говорила по-испански, так как еще в юности эмигрировала из Мексики, и понимала, что в таких случаях «зум» использовать нельзя. Поначалу Анита не хотела с ней разговаривать, как будто знала, что она вестница несчастья, но после трех-четырех сеансов освоилась. Психологу пришла в голову мысль, что нужно привезти из Сальвадора бабушку, чтобы она помогла рассказать правду.
Фрэнк сделал визу для Эдувихис меньше чем за сутки благодаря своему другу Филу Доэрти. Бабушка впервые отправилась в столь долгое путешествие. Она приехала с тремя огромными чемоданами, набитыми подарками: кофе, тамариндовыми конфетами, сырами и даже жареной курицей, купленной в аэропорту перед посадкой. Лола прислала бутылку чапарро, традиционного домашнего напитка из кукурузы и сахара, – Эдувихис провезла его через границу контрабандой. Тита Эду поселилась в одной из комнат дам легкого поведения, которую заботливо приготовила Летисия, и целую неделю баловала внучку, прежде чем осторожно рассказать об ужасной смерти матери.
Анита, казалось, восприняла эту новость стойко, но держалась, лишь пока Тита Эду не вернулась в Сальвадор. Нечеловеческим усилием девочка обуздывала боль, чтобы бабушка могла спокойно уехать, и только потом дала выход эмоциям. Анита прошла через тяжелый период: приступы рыданий чередовались со вспышками ярости, она била посуду, часами где-то пряталась вместе с собакой, вновь стала мочить постель, но терапия, постоянное общество Пако и терпеливое внимание Самуила и Летисии помогли ей постепенно принять потерю. Анита прилепилась к Летисии, ходила за ней по пятам и спала, сжимая ее руку, с куклой Диди на подушке. Тете пришлось смириться с тем, что Пако тоже спит с ними, – ей надоело прогонять пса: тот всякий раз немного выжидал, а когда понимал, что опасность миновала, подбирался к Аните и сворачивался калачиком рядом. Через несколько месяцев истерики стали реже, а вскоре совсем прекратились.
Как-то вечером в этот тяжелый период Самуил объявил Аните и Летисии, что должен сказать кое-что важное. Он позвал их в свое святилище – музыкальный кабинет, где они расположились тесным кружком с Пако в ногах, в мягком свете расписных стеклянных ламп от Тиффани, среди прекрасных музыкальных инструментов, собранных Самуилом. Он редко говорил о себе и был очень замкнутым человеком: делился сокровенными мыслями и воспоминаниями только с любимой Надин, но за несколько недель, наполненных страданиями Аниты, он стал воспринимать ее горе как свое. Слезы девочки положили конец его легендарному хладнокровию. В тот памятный день Самуил начал говорить нерешительно, но вскоре плотина, сдерживавшая его давние печали, прорвалась, и он рассказал все, о чем так долго молчал. Самуил поведал о своем несчастном детстве, о потере семьи, изгнании на чужбину, где он был одиноким и напуганным сиротой, пока в его жизни не появились Люк и Лидия Эванс, давшие ему заботу и любовь. В конце концов Самуил зарыдал, Анита и Летисия тоже заплакали. Затем он открыл футляр для скрипки, вынул медаль и вложил ее в руку Аните.