Об играх сказал я: глупость!
А о радости: что она делает?
Не приносит удовлетворения и богатство
(Еккл. 2:4— 7):
«Я приумножил свои дела,
построил себе дома
и насадил себе виноградники,
сделал себе сады и парки
и насадил в них деревья со всякими плодами,
устроил себе водоемы,
чтобы орошать из них лес, заросший деревьями.
Я купил рабов и рабынь, и домочадцы были у меня, также и скота, крупного и мелкого, было у меня больше, чем у всех, кто были до меня в Иерусалиме». И что же? «И посмотрел я на все мои дела, которые делали мои руки, и на работу, которую я работал, чтобы делать, и вот: все суета и погоня за ветром, и нет преимущества под солнцем» (Еккл. 2:11).
Екклесиаст рассуждает о постижении мудрости. Он говорит (2:13):
И увидел я,
что есть преимущество у мудрости перед глупостью,
как преимущество света перед тьмой.
Но ведь и мудрых, и глупцов ожидает одна участь (2:14).
Мало того, изучение мудрости оказывается не только никчемным, но и вредным занятием (Еккл. 1:18):
Ибо во множестве мудрости много печали,
и умножающий знание умножает горе.
Мир полон зла и несправедливости (Еккл. 3:16):
И еще я видел под солнцем:
место суда,—
там злодей
и место правды,—
там злодей.
И еще (4:1): «И я поворотился и увидел все угнетения, которые делаются под солнцем,
и вот, слезы угнетенных,
и нет им утешителя,
и в руке их угнетателей сила,
и нет им утешителя».
Люди сами по себе не отличаются от скота (Еккл. 3:18—21): «Сказал я в своем сердце о сынах человеческих, чтобы испытал их бог, и чтобы они видели, что они — скот сами по себе, ибо судьба сынов человеческих и судьба скота,— и судьба одна у них. Как умирает тот, так умирает этот, и одно дыхание у всех, и преимущества у человека перед скотом нет, ибо все суета. Все идет в место одно,
все было из праха
и все возвращается в прах.
Кто знает, дух сынов человеческих,— восходит он вверх, а дух скотины — нисходит ли он вниз в землю».
По мысли Екклесиаста, человеку остается одно (2:24):
Нет лучше человеку, чем есть и пить
и наслаждаться своим трудом.
(Ср. также 3:22.) Он отрицает и житейское одиночество: лучше вдвоем, чем одному (Еккл. 4:9—12). Итак, поддержание собственной жизни, труд, семья. Человек замыкается в себе, в своем собственном мире. Эти настроения отличаются от стоицизма, который не отрицает общественной жизни и участия в делах государства. Но они отличаются и от того, что мы наблюдаем в пророчестве. Там — исключительная политическая активность, гражданская страсть, пафос утверждения справедливости. Здесь — уход от общественных проблем, ограничение человеческой деятельности потребностями самого человека.
Само собой понятно, что Екклесиаст далек от мысли отрицать бытие божье или значимость бога в жизни вселенной. Весь тот круговорот явлений, в который Екклесиаст вписывает человека, установлен, по его мнению, богом (Еккл. 3:14). Соответственно мысль о видимой бесцельности того, что происходит в мире, оборачивается мыслью о непознаваемости воли божества. Отсюда логически вытекает и заключение книги (Еккл. 12:13—14):
Бога бойся
и его веления блюди,
ибо в этом весь человек,
ибо каждое деяние бог приведет в суд,
о всяком поступке решит, добро он или зло.
Эти воззрения очень близки к идеям книги Иова. Ее сюжет не сложен. Иов был богатым, знатным и богобоязненным человеком у себя на родине, в стране Уц. Бог по наущению Сатаны[108] решает его испытать. В прологе книги Яхве спрашивает Сатану (Иов. 1:8—12): «Обратил ли ты внимание на моего раба Иова, ибо нет подобного на земле мужа совершенного и добродетельного, боящегося бога и уклоняющегося от зла. И отвечал Сатана Яхве, и сказал: разве даром боится Иов бога? Ведь ты оградил его и его дом, и все, что принадлежит ему вокруг; дело его рук ты благословил, и его скот распространился на земле. Но вот, простри-ка свою руку и коснись всего, что есть у него,— разве не в твое лицо он будет проклинать тебя? И сказал Яхве Сатане: вот, все, что есть у него, в твоей руке, только за него не простирай свою руку». Тема книги, казалось бы, поставлена: может ли человек быть благочестивым и праведным, если он не получает от этого никакой выгоды, если он терпит бедствия и удары судьбы. Однако постепенно она вытесняется другой проблемой: прав ли бог в своем отношении к людям? Справедлив ли он? Получив разрешение бога, Сатана обрушивает на Иова одну беду за другой. Иов теряет богатство, детей и, наконец, заболевает проказой. Отринутый от мира, одинокий и раздавленный своими бедами, он сидит среди отбросов и, когда к нему приходят друзья с утешением, проклинает день, когда родился (Иов. 3:2—10):
Да погибнет день, когда я родился,
и ночь, когда сказано: зачат муж!
День этот да будет тьмой,
да не взыскует его бог сверху,
и да не сияет над ним свет.
Да омрачит его тьма и смертная сень,
да покоится над ним туча,
да убоятся его, как дневного зноя,
Ночь эта — пусть возьмет ее мрак,
да не включится в дни года,
в число месяцев да не войдет!
Вот ночь эта да будет бесплодной,
да не войдет ликование в нее.
Да проклянут ее проклинающие день,
способные разбудить Левиафана.
Да померкнут звезды ее рассвета,
да ждет она света, а его не будет,
и да не увидит ресниц зари,
ибо она не заперла дверцы моего чрева
и не скрыла горя от моих глаз.
Самая лучшая доля, по мнению Иова,— смерть, ибо «там» все одинаковы, все наслаждаются покоем, тогда как «здесь» его настигло то, чего он опасался, он лишился благоденствия, отдыха и покоя (Иов. 3:25—26). Иов не знает за собой вины и приходит к мысли о несправедливости божества. Почему хорошо живется тем, кто пренебрегает богом (Иов. 21:6—10), тогда как Иов, будучи честным и беспорочным, не получил за это никакого вознаграждения (гл. 31)?
Протест переносится в социальную сферу. Иов обличает неправду, которая царит повсюду, не встречая отпора (Иов. 24:1—12):
Почему от Могучего не сокрыты сроки,
а знающие его не видят его дней?
Межи передвигают,
стадо захватывают и пасут,
осла сирот уводят,
берут в залог быка вдовы,
сталкивают бедняков с дороги.
Вместе прячутся страдальцы земные;
вот, как онагры в пустыне,
они выходят на свое дело, ища мертвечину.
Степь дает ему пищу для детей.
На поле не своем они жнут,
и в винограднике злодея подбирают.
Голыми ночуют, без одежды,
и нет покрова на холоде,
от дождя горного мокнут
и, не имея прибежища, жмутся к скале.
Отнимают от сосцов сироту
и на бедняка наводят гибель.
Голыми ходят, без одежды,
и, голодные, носят снопы.
Среди насаждений винограда проводят полдень,
точила топчут и жаждут.
Из города люди вопиют,
и душа погибающих зовет о помощи,
а бог не ставит препоны.
Как видим, Иов вступает в полемику с идеями пророков. У пророков царящее в мире зло представлено как следствие того, что люди отступили от божественных законов, вызвав на себя гнев божества. У Иова бог сам является виновником бедствий, постигающих людей. Именно к нему обращены упреки праведного страдальца.
Друзья Иова — Елифаз, Вилдад и Софар — пытаются утешить его и переубедить: бог никого не наказывает без вины, и поэтому, раз Иов терпит бедствия, значит, какая-то вина за ним все же есть. Их речи не убеждают Иова: слишком расходятся они с жизненной правдой, слишком «идеальны». Таким образом, широко распространенные, можно сказать, официальные концепции о воздаянии отвергаются. И только речь Елиуя сына Варахиилова производит несколько более сильное впечатление. Оказывается, грех Иова в том, что он осмеливается утверждать перед богом свою чистоту и правоту; это — образец греховного высокомерия (Иов. 33:8—11). Между тем бог гораздо выше человека, он далек от неправды, и человеку следует лишь покорно исполнять его предначертания. Вообще же люди не в силах постичь бога (Иов. 37:23). Окончательное решение выносится устами Яхве, который «из вихря» подробно говорит о своем величии и могуществе и о ничтожестве человека. Иов признает свое поражение: «Я говорил и не понимал» (Иов. 42:3). Но и бог признает, что Иов во многом прав, отвергая дешевые речи Вилдада, Елифаза и Софара. Он делает Иова богаче прежнего; остаток своих дней Иов доживает спокойно и благополучно.
Итак, непознаваемость божества, слепая покорность его воле — таков исход бунта Иова, превратившегося поистине в бунт на коленях. Ответа на «проклятые» вопросы автор так и не дал: нельзя же, в самом деле, считать ответом формулу: «Ты ничего не понимаешь, поэтому замолкни». Между тем от образа благого бога, устроителя добра и зиждителя правды, ничего не остается. Бог ставит на человеке жесточайщий эксперимент, он поддерживает в мире зло — и все это во имя каких-то высших целей? А страданиями людскими, значит, можно пренебречь? Автор уходит от этих вопросов на проторенную колею, проложенную многочисленными, очень популярными древневосточными сочинениями о невинном страдальце. Но вопросы остаются.
Книга Иова не содержит материалов, которые позволили бы ее точно датировать. Традиция, приписывающая ее Моисею (Бава Батра, 15а), представляет собой, несомненно, благочестивую фантазию. Действие здесь происходит в стране Уц (окрестности Южной Палестины), где жили племена сафских арабов, но это не более чем литерат