Но, как бы они ни голодали, северовьетнамские солдаты отказывались есть все подряд: герой романа Бао Ниня Киен рассказывает историю о том, как однажды его товарищ Тхинь по прозвищу Наглый подстрелил большого орангутана. Он позвал на помощь трех человек, и они дотащили обезьяну до лагеря. «Но вот ведь чертовщина: когда мертвое животное обрили, оно оказалось похожим на толстую женщину, изъеденную язвами, и серые глаза ее казались живыми. Все отделение с дикими воплями бросилось прочь, бросив на месте свой скарб»[827]. Киен с товарищами похоронили орангутана и даже поставили сверху могильный камень.
Голод был не худшей проблемой, с которой сталкивались солдаты ВНА. Змеи, сороконожки и другие ядовитые твари были опасны не только для иностранцев, как считали многие американцы. Что касается погоды, то у вьетнамцев была популярна заунывная песня, где были такие строки: «Дождь, что стекает с банановых листьев капля за каплей, говорит нам, что наступила осень». В сезон дождей американские и вьетнамские бойцы ходили в насквозь промокшей униформе, которая никогда не высыхала, и никакие навесы не спасали от льющихся с неба потоков воды, — но даже в таких условиях после длительных переходов они засыпали как убитые. «После того как ты за день прошел 30 км, — вспоминал Банг, — и еще 30 накануне, ты засыпал в тот же миг, как только объявляли привал, и неважно, лил дождь или нет»[828].
Еще одной проблемой были болезни, от которых у медработников почти не было лекарств. В 1967 г. рядовой ВНА сдался южновьетнамцам. Он страдал острой малярией, и врач в лагере в Камбодже, который по счастливой случайности оказался его дальним родственником, посоветовал ему стать чиеу хой — перебежчиком, если он хочет выжить, иначе жизнь в джунглях убьет его. Его поместили в полевой госпиталь Армии США и сделали массивное переливание крови, в котором он срочно нуждался, — его лечение было профинансировано за счет пожертвований 20 щедрых американцев. Восстановив здоровье, он стал бойцом вооруженной пропагандистской роты ВСРВ и с восторгом говорил своим новым товарищам: «Да здравствуют Тхиеу, Ки и американские империалисты!»[829] По его словам, единственным коммунистом, к которому он сохранил теплые чувства, был врач в камбоджийском лагере, который посоветовал ему перейти на сторону сайгонского правительства.
Хронические болезни — малярия и заболевания, вызванные недостатком витаминов, — поражали даже старших офицеров ВНА и руководителей НФОЮВ. Чыонг Ньы Танг два месяца в год на протяжении всех шести лет пребывания в джунглях валялся с тяжелой лихорадкой: «Почти все бойцы в джунглях имели болезненно-бледный желтушный цвет лица». Министр здравоохранения ДРВ отправился на Юг, чтобы найти способы борьбы с малярией, в конце концов сам заразился этой болезнью и умер. Многие бойцы ВНА и НФОЮВ мучились геморроем.
Если американские солдаты тосковали вдали от дома, то северовьетнамские солдаты оказывались почти в абсолютной изоляции: они мало что знали о том, что происходит в мире за пределами их непосредственного опыта. Переход по тропе Хо Ши Мина оставался все таким же трудным и опасным делом даже после того, как некоторые участки стали проходимы для грузовиков. Полковник Ан, которого отозвали в Ханой, рассказал о своем возвращении: «Каждую ночь по тропе растягивалась длинная вереница из сотен грузовиков и других транспортных средств… В какой-то момент наша колонна внезапно остановилась, и все автомобили поспешно выключили фары. Мы услышали в небе рев самолетов и увидели далеко впереди яркие вспышки. Мы прождали несколько часов. В конце концов я посмотрел на часы и с тревогой увидел, что уже 4 часа утра — скоро начнет светать. Я пошел к голове колонны, чтобы посмотреть, что там происходит. Стояла поразительная тишина. Казалось, вокруг не было никого живого, я даже слышал жужжание ночных насекомых. Я постучал в кабины нескольких грузовиков и громко спросил: „Есть кто?“ Но не получил ответа. Тогда я внимательно прислушался и услышал храп. Я вернулся к своему автомобилю, и мы сумели проехать вдоль колонны, оставив ее позади»[830]. Но через несколько километров под их автомобилем обрушился мост, и Ан получил тяжелые ранения — он прибыл в Ханой, весь обмотанный бинтами. Один из его жизнерадостных товарищей пошутил: «Ты столько месяцев провел на Центральном нагорье и вот наконец-то вернулся домой, мечтая поцеловать жену, а твои губы распухли, как воздушные шары. И что ты собираешься делать?»
С регулярной периодичностью армейский почтальон отправлялся в путь по тропе Хо Ши Мина, неся с собой около 30 кг писем. Было чудом, если хотя бы небольшая их часть переживала все бомбардировки и проливные дожди и доходила до адресатов. «Из-за дождей письма часто промокали, так что их невозможно было прочитать, — вспоминал один солдат, добавляя, что они все равно были им рады. — В хорошие времена мы получали почту два раза в год. В плохие времена — реже. Если человек получал письмо, оно никогда не оставалось его личным делом: весь отряд собирался, чтобы послушать, как его читают вслух»[831].
Операции американских и южновьетнамских сил вынуждали отряды ВНА и ВК часто и быстро менять места базирования своих лагерей. Молодой доктор Данг Тхюи Чам глубоко сожалела, что им пришлось оставить маленький примитивный полевой госпиталь, который она так полюбила: «Пожалуй, нет ничего печальнее, чем зрелище эвакуации: брошенные хижины, без вещей, без жизни. Сегодня вечером, когда я вернулась из джунглей, враг был уже недалеко — я смотрела на наши чудесные домики, и мое сердце наполнялось ненавистью… Столько пота было пролито при укладке каждого камня, каждой связки соломы. Если мы навсегда покинем этот лагерь, сможем ли построить такой же госпиталь где-то в другом месте?»[832]
На следующее утро длинная колонна бойцов, носильщиков и медперсонала двинулась в путь. Больных и раненых несли на носилках, все медицинское имущество — в огромных вещмешках на спине: «Мы поднимались в гору, по нашим лицам тек пот, но мы не осмеливались остановиться и отдохнуть. Все так устали, что мне пришлось умолять нескольких человек вернуться и забрать последние трое носилок. Я попросила одну студентку, хрупкую девушку по имени Ли, помочь мне нести носилки с Киемом, раненым солдатом со сломанной ногой… Но он оказался для нас слишком тяжелым, мы не смогли его поднять. Поэтому нам приходилось перетаскивать его по земле на короткие расстояния»[833]. В конце концов она нашла двух партизан, которые отнесли Киема в безопасное место. На следующий день она вернулась в лагерь и не могла сдержать рыданий, увидев густой черный дым, поднимавшийся из развалин ее бывшего госпиталя.
На протяжении всей войны американцы и ВСРВ одержимо, но тщетно старались найти и уничтожить штаб-квартиры Вьетконга, которые обычно располагались где-нибудь на территории Камбоджи или недалеко от границы с ней. Выйдя из тюрьмы, Чыонг Ньы Танг совершил со своими товарищами двухнедельный пеший переход по дельте Меконга, чтобы добраться до штаб-квартиры ЦУЮВ, которая в то время находилась на каучуковой плантации Мимо, примыкавшей к области «Рыболовный крючок» камбоджийской провинции Кампонгтям. «Мы поняли, что добрались до места, когда увидели деревянное заграждение поперек дороги и контрольно-пропускной пункт с десятью охранниками. Потом приехали другие бойцы на велосипедах и проводили нас в гостевой дом. Там было множество других строений, скрытых под пологом джунглей»[834]. Штаб-квартира ЦУЮВ размешалась в простой крестьянской хижине: «Подойдя ближе, мы увидели вокруг целую систему туннелей и подземных убежищ. ЦУЮВ — это всегда были люди, а не место… группа руководителей, которые выполняли директивы северовьетнамского Политбюро и координировали действия Партии и НФОЮВ».
Привыкшим к комфорту горожанам, таким как Танг, было трудно смириться с жизнью «животных, за которыми охотятся». Отныне его единственным имуществом были два комплекта черных «пижам», нижнее белье, москитная сетка и несколько метров полиэтилена, который можно было использовать как накидку от дождя и как навес на стоянках. У бойцов ВК была такая же экипировка, плюс «слоновьи кишки» — длинные трубки из свернутой хлопковой ткани, наполненные рисом, которые обматывали вокруг торса через плечо[835]. Вечно голодные, они выращивали овощи и охотились на диких животных, чтобы дополнить свою скудную диету. Если им удавалось задержаться на одном месте достаточно долго, они также разводили кур и свиней, которых зажаривали в «печи Хоанг Кама», названной так в честь партизанского командира эпохи Вьетминя, который разработал конструкцию печи с горизонтальным дымоходом, рассеивавшим дым. Время от времени руководители ЦУЮВ ели слонов, тигров, диких собак и обезьян, но ни один из этих «деликатесов» не пришелся по душе Тангу. В отличие от полковника Ана, он нашел слоновье мясо «похожим на резину, жестким, как старая подошва»[836]. Крупные мотыльки нравились ему гораздо больше: они ловили их около фонарей, обрывали крылья и зажаривали над огнем как барбекю.
Одни из самых страшных воспоминаний об этой войне для Танга — как и для многих бойцов ВК, а также для тысяч несчастных вьетнамских, камбоджийских и лаосских крестьян — были связаны с налетами стратегических бомбардировщиков B-52, которые продолжались несколько лет в рамках операции «Световая дуга». ЦУЮВ и крупные подразделения ВНА обычно получали предупреждения об их приближении от советских траулеров-разведчиков, курсировавших у берегов Гуама и Окинавы, где базировались В-52, либо от радарных станций на территории Северного Вьетнама, которые отслеживали появление ударных групп со стороны Таиланда. Благодаря этому руководители ЦУЮВ успевали взять кое-какие вещи и немного риса и покинуть лагерь пешком или на велосипедах. Но время от времени они все равно попадали под бомбардировки. Танг писал: «Мощные „бух-бух-бух“ раздавались все ближе и ближе, двигаясь прямо на наши позиции. И вот эта волна докатилась до нас; мы вжались в землю — кто-то кричал, кто-то пытался сдержать спазмы неконтролируемой дрожи. Вокруг нас земля вздымалась и содрогалась в конвульсиях, и мы были посреди этого катаклизма»