Все были удивлены и встревожены, поскольку ожидали «День Д» только через пять дней[871]. Теперь же у них оставалось всего трое суток, чтобы передислоцироваться в район Сайгона. Данг, 42-летний уроженец дельты Меконга и ветеран Вьетминя, позже вспоминал: «Никому больше не хотелось ни есть, ни пить». Они поспешно свернули лагерь и выдвинулись в путь. Они шли в партизанской униформе, но несли с собой гражданскую одежду, деньги и удостоверения личности, подделанные для них сочувствующими полицейскими. Перед уходом некоторые бойцы сожгли свои тростниковые хижины — символический жест, которым они хотели показать, что уходят с твердым намерением победить или умереть. Колонна Кьета и Данга, в которой насчитывалось около тысячи бойцов, и десятки других таких же колонн двинулись на свои исходные позиции вокруг городов: «Вскоре вся северная часть Камышовой равнины заполнилась движущимися группами людей». Поскольку стоял сухой сезон, лодки, груженные оружием и боеприпасами, часто приходилось тащить на руках.
Командная группа Кьета и Данга должна была встретиться с местными партизанскими отрядами в предместьях Сайгона и взять их под свое командование. Из-за изнуряющей жары они шли очень медленно; время от времени вдали слышался гул самолета, но, на их счастье, их колонна осталась незамеченной. Ночью движение замедлялось еще больше; Данг и Кьет, склонившись над картой при свете фонарика, проводили оперативные совещания. Все пребывали в радостном возбуждении: подавляющее большинство бойцов ВК, от командиров до седовласых ветеранов и неопытных новобранцев, были «истинно верующими». На рассвете 29 января они добрались до окружной штаб-квартиры НФОЮВ, где их разместили в хорошо замаскированных хижинах и угостили традиционными Тетскими пирогами. Утром в небе появились вертолеты и самолеты, которые принялись поливать землю огнем из пушек и пускать ракеты. Некоторые Huey летали так низко, что можно было различить лица стрелков, но Данг и Кьет настрого запретили своим людям открывать стрельбу. К полудню все стихло: американцы заметили движение, но не смогли понять, куда именно и в каком количестве движется враг. Воздушные удары наделали много шума и страха, но их единственным результатом стало несколько продырявленных сампанов.
Первые атаки начались в ночь с 29 на 30 января — на сутки раньше запланированного времени из-за путаницы с датами. В Даданге, Нячанге и ряде других городов в северной части страны развернулись ожесточенные сражения. Отряды НФОЮВ, которые утром 30 января все еще маршировали к Сайгону, были сбиты с толку, когда в 9:45 услышали по радио объявление правительства об отмене Тетского перемирия после ночных атак. Командир ВК в провинции Лонган описал всеобщее недоумение: «Никто не мог понять, как такое могло случиться и почему. Возможно, весь наш план был всего лишь сложным обманом, чтобы ввести врага в заблуждение? Или такое начало наступления давало какое-то военное преимущество?»[872] Они ждали других новостей по радио в надежде на то, что те прояснят ситуацию, но больше не было никаких сообщений. Рано утром 30 января Кьет и Данг прибыли со своей колонной в назначенное место встречи недалеко от Сайгона. «Ситуация критическая, — сообщили они своим товарищам. — Мы должны атаковать Сайгон сегодня же вечером!»[873]
Тетское наступление, 1968 г.
Один из командиров в отчаянии пробормотал: «О, Господи! Господи!» У них оставалось меньше 20 часов, чтобы развернуть на исходных позициях 10 батальонов, рассредоточенных по сельской местности, практически не имея связи и без части командирского состава, получившего увольнительные на Тет. Нужно было раздать боеприпасы и пайки, обеспечить всех проводниками. Прежде чем выдвинуться в путь, Данг произнес перед бойцами пламенную речь, в конце которой поднял сжатый кулак и прокричал: «Решимость! Атака! Атака!»[874] Как он впоследствии утверждал в своих мемуарах, 3000 голосов подхватили его слова в единодушном порыве: «Это был самый воодушевляющий момент войны, когда мы были полны надежд». Но другой офицер был раздражен чрезмерным энтузиазмом Данга, считая его плохой заменой реалистичному планированию.
Тот день был полон бурлящего нетерпения и мучительного предчувствия. Они перебирались через каналы, чуть ли не бегом пересекали рисовые поля, слушали радио Сайгона, которое сообщало о боевых действиях на севере страны, и были озадачены тем, что пролетавший мимо самолет, казалось, не обратил на них никакого внимания. Когда начали опускаться сумерки, местные жители выходили из своих домов и с удивлением смотрели на растянувшуюся колонну вооруженных людей. Некоторые поздравляли их с Тетом и совали в руки праздничные пироги, квашеную капусту и мясо, чтобы бойцы поели перед боем.
В 21:00 они дошли до лагеря одного из батальонов ВК. Данг был вне себя, когда обнаружил только одного старшего офицера, который валялся пьяным на настиле из досок. Тот с трудом поднялся на ноги и, отдав честь, доложил: «Я — заместитель командира!» «Где ваш командир и замполит?!» — в ярости спросил Данг и услышал в ответ, что командир батальона женится, а комиссар приглашен на свадьбу. «Вы еще не получили приказ?» — «Нет, сэр, никакого приказа». Тогда Данг распорядился, чтобы батальон двигался в столицу и атаковал полицейское управление. Между тем к ночи в некоторых городах на севере атаки уже были подавлены. Наступление в Нячанге завершилось тем, что 377 бойцов ВК были убиты и еще 77 взяты в плен; со стороны защитников погибли 88 солдат и 32 гражданских лица; было разрушено около 600 домов, что стало предвестником той волны разрушений, которая вскоре прокатилась по всей стране.
Генерал Чан До, осуществлявший политическое командование операциями Вьетконга в Тетском наступлении, впоследствии писал, что главным бичом всех их военных усилий было доминирование идеологического теоретизирования над скрупулезным военным планированием[875]. Один из старших офицеров НФОЮВ, участвовавший в ключевой наступательной операции на севере, вспоминал, что после получения лаконичного приказа из Ханоя: «Начать всеобщее наступление и восстание, чтобы освободить Хюэ»[876] — их командование охватило глубокое смятение. В тот момент у него в голове всплыли слова Ленина о том, что «в революцию играть нельзя». По его оценкам, чтобы иметь шансы на успех, местным силам НФОЮВ требовалась поддержка как минимум двух полков ВНА и двух артиллерийских батальонов, а также 400 тонн боеприпасов. Хотя они действительно были усилены несколькими регулярными подразделениями ВНА, этого было явно недостаточно.
Третий по величине город Вьетнама с населением 140 000 человек как цель наступления имел одно важное преимущество: он находился на расстоянии всего одного ночного перехода от районов сосредоточения коммунистических сил. Их разведывательные отряды хорошо изучили местность, вырыли подземные убежища и складировали тысячи тонн риса в легкодоступных местах. Днем 30 января колонны выдвинулись в направлении города[877]. Как гласит коммунистическая мифология, во время переправы через реку один боец упал в воду, и его понесло течением, однако он не стал звать на помощь, чтобы не отнимать у своих товарищей время на свое спасение. Циники же утверждают, что утопающий попросту не мог кричать, потому что его рот был полон воды. Одна из колонн при переправе через реку Зыонгхоа была обнаружена южновьетнамскими военными, которые вызвали артиллерийскую поддержку, — в результате отряд лишился 32 бойцов. Некоторые подразделения ВК по пути заблудились и прибыли на исходные позиции позже назначенного времени.
Между тем американские военные коммуникации были настолько перегружены, что важная информация доходила до ключевых получателей с большим опозданием. В тот день, 30 января, операторы станции радиоперехвата в Фубай перехватили сообщения о предстоящей атаке на Хюэ, но к тому моменту, когда эта информация достигла верха командной цепочки, силы коммунистов уже вовсю обстреливали город, а 400 американских защитников гарнизона сражались не на жизнь, а на смерть. Хотя впоследствии КОВПВ утверждало, что Тетское наступление не застигло его врасплох, в частности указывая на то, что 29 января в 20:37 Фред Вейанд привел свой корпус в состояние повышенной боевой готовности, по поведению многих американских старших офицеров нельзя было сказать, что они знали о надвигающемся кризисе. В ночь на 30 января начальник разведотдела штаба Уэстморленда, бригадный генерал Фил Дэвидсон, спокойно отправился спать в свои апартаменты. Рядовой Луис Памфри из Панесвилла, Огайо, находившийся на базе «Диан» под Тэйнинем, перед отбоем достал свой любимый магнитофон и записал для семьи очередную аудиокассету. «Сейчас я дам свой ежевечерний отчет и пойду спать, — начал он под попискивания своей паукообразной обезьянки Чарли. — Они опасаются возможной атаки коммунистов. Но сейчас Тет, Новый год. Ничего не происходит. И, скорее всего, ничего не произойдет»[878]. В этот момент на базу обрушился град снарядов.
В ранние утренние часы в среду, 31 января, жители Хюэ были разбужены странными звуками. Выглянув в окна, они увидели маршировавшие по улицам колонны Вьетконга и двух батальонов ВНА в новенькой стильной униформе китайского производства. В предрассветной дымке те двигались в сторону старой цитадели постройки 1802 г., в северо-восточном секторе которой располагалась штаб-квартира 1-й дивизии ВСРВ. В штабе были предупреждены: за два часа до этого южновьетнамский патруль сообщил о приближении противника. Вскоре над городом повисли осветительные бомбы, а небо испещрили красные и зеленые дорожки трассеров. Тем не менее атакующие не встретили серьезного сопротивления. Коллега Фрэнка Скоттона по USIA Боб Келли лаконично написал: «Чарли вошли в город… Почти беспрепятственно! Местные отряды ВК сопровождали ВНА. У местных белые повязки на руках, у ударных подразделений — красные, у ВНА — желтые»