кто-то есть?» Никого, заверил он. Однако он и его люди не прошли и километра, как попали под интенсивный огонь. Они отстреливались четыре часа и потеряли восемь человек ранеными. В конце концов, благодаря огневой поддержке с кораблей, они сумели отойти с линии контакта и эвакуировать раненых. Из укрытия Харрингтон видел, как на позиции ВНА прибывают подкрепления: «Они отдавали команды жестами и свистками. Я понял, что ситуация становится серьезной». Только через 36 часов под покровом темноты они сумели обойти этот участок и в полночь 2 февраля выйти в расположение своего батальона.
Десантная рота лейтенанта Джона Харрисона под Нячангом получила приказ зачистить деревню из нескольких хижин и небольшого кладбища, где предположительно скрывались вьетконговцы. Когда они пересекали открытое пространство, занятое рисовыми полями, как вспоминал Харрисон, «внезапно у нас за спиной каким-то образом оказалась куча вьетконговцев, которые принялись палить по нам из гранатометов и минометов»[905]. Харрисон и трое его людей добежали до первой хижины и укрылись в ней, но обнаружили, что стены легко простреливаются пулями. Сражение шло целый день; остальная часть роты была прижата к земле огнем почти в километре от них. «Это была жаркая схватка — кто кого. В большинстве контактов, если вы теряете людей, это происходит в первые 30 секунд. Но на этот раз мы их теряли и теряли». Его лучший следопыт-головной был убит на крыльце соседней хижины. Харрисон вызвал воздушную поддержку: бомбы рвались так близко, что с его хижины снесло тростниковую крышу, а у него самого из ушей и носа началось кровотечение. В какой-то момент над полем боя кружило сразу шесть F-4, которые по очереди заходили на атаку.
Но вьетконговцы продолжали стрелять. Из одной хижины выбежал ребенок, схватил лежавшую на земле винтовку и убежал обратно. Лейтенант сказал своему пулеметчику: «Если он сделает это снова, пристрели его». Перед наступлением сумерек им на помощь прибыла еще одна рота. Но, когда они попытались вынести с поля боя раненого, они потеряли еще трех человек. «Это был очень, очень тяжелый день, — сказал Харрисон. — Первый раз в этой войне мы не смогли добиться огневого превосходства. Мы вели массированный огонь из М-60, но не могли заставить их замолчать. Противника мы почти не видели — только короткие вспышки их AK». Незадолго до захода солнца десантники отступили. Позже лейтенант с патрулем вернулся на поле боя, чтобы забрать убитых. На обратном пути они заблудились, так что ему пришлось по рации просить базу дать в небо очередь трассером, чтобы указать направление.
В ярких и подчас трогающих душу воспоминаниях партизан, участвовавших в Тетском наступлении, ни словом не упоминается о зверствах, которые почти повсеместно совершались в захваченных ими районах. Когда люди Нгуен Ван Лема захватили подполковника ВСРВ Нгуен Туана и его семью, он собственноручно перерезал горло офицеру, его жене, шестерым детям и 80-летней матери. 1 февраля сам Лем был схвачен в ходе уличных боев в Сайгоне южновьетнамскими рейнджерами. Когда его привели к начальнику сайгонской полиции, бригадному генералу Нгуен Нгок Лоану, тот вытащил свой Smith & Wesson и пристрелил Лема на месте выстрелом в голову. В этот момент рядом случайно оказался корреспондент Associated Press Эдди Адамс, который запечатлел сцену расстрела на камеру. Эта фотография принесла Адамсу Пулитцеровскую премию — и нанесла сокрушительный репутационный удар по усилиям союзников во Вьетнаме, вызвав бурю негодования американской и мировой общественности. Адамс сожалел о таком эффекте и даже отказался от престижной премии: «Тогда я абсолютно не думал об этом. Он застрелил его, и что с того? Это война… Я просто оказался рядом». По словам Адамса, к сожалению, у него не было возможности снять на пленку, «как этот партизан вырезал семью офицера»[906]. Американский историк Эд Мойс убежден, что история с убийством Лемом семьи Туана была намеренно выдумана уже после войны. Нам вряд ли доведется когда-либо узнать правду, но вице-президент Ки был прав, когда с горечью писал: «Один щелчок затвора фотокамеры превратил нашу борьбу за независимость и самоопределение в бессмысленную и беспощадную расправу»[907].
КОВПВ призывало журналистов обратить внимание на бесчисленные злодеяния, совершаемые коммунистами, но, к своей досаде, не могло обеспечить их столь же впечатляющими зрелищными кадрами. Аналогичная история повторилась еще раз, когда газеты опубликовали фотографии корреспондента AP, на которых был запечатлен расстрел вьетнамским морпехом военнопленного. Один американский советник прокомментировал это так: «Если мы убиваем тяжелораненого вьетконговца, то делаем это по двум причинам. Во-первых, госпитали переполнены нашими собственными солдатами и мирными вьетнамцами, поэтому в них попросту нет места, чтобы лечить врагов. Во-вторых, после того как вы увидите труп пятилетней девочки с завязанными глазами, связанными за спиной руками и пулей в голове, вы жаждете мести. Вчера я видел двух таких девочек. И час назад пристрелил партизана».
В штаб-квартире КОВПВ бригадный генерал Джон Чейссон с трудом отбивался на брифингах от «стаи стервятников», как он называл журналистов. Информация от военных поступала с запозданием на несколько часов, зачастую в сильно приукрашенном виде. Так, утром 1 февраля штаб Уэстморленда сообщил журналистам, что в Хюэ всего одна рота ВК атаковала мост и пристань, но была отбита. Тем же вечером в пресс-релизе КОВПВ было сказано, что по складу боеприпасов в Фубай в 15 км от Хюэ было сделано всего два минометных выстрела, — на самом же деле к тому времени значительная часть города уже находилась в руках коммунистов. В попытке наскрести хоть какие-то хорошие новости офицеры информационной службы утверждали, что многие южновьетнамские солдаты добровольно вернулись из отпусков, узнав об атаках, и что гражданское население не откликнулось на призывы коммунистов к восстанию. Сам Чейссон 3 февраля заявил журналистам, что «очистка» Хюэ — «всего лишь дело одного-двух дней». В действительности бои за город продолжались три недели[908].
Христианская газета Christian Science Monitor в тот день написала, что Соединенным Штатам грозит возможность военного поражения. The Wall Street Journal выразила мнение редакции: «Что-то пошло удручающим образом не так. Южновьетнамское правительство, несмотря на масштабную помощь со стороны США, показало свою неспособность обеспечить безопасность населению в городах и сельской местности»[909]. Известный фельетонист Арт Бухвальд отвесил саркастическую шутку: «Литтл-Бигхорн, Дакота, 27 июня 1876 г.: генерал Джордж Армстронг Кастер сегодня в эксклюзивном интервью нашему корреспонденту заявил, что в битве у реки Литтл-Бигхорн{46} наступил переломный момент и он видит свет в конце туннеля»[910].
Далеко не все южновьетнамские старшие офицеры вели себя достойно. Уэстморленд сообщил в Пентагон, что командующий IV корпусом укрылся в своем особняке под защитой танков, а один из штабных офицеров носил под военной формой гражданскую одежду[911]. Генерал-лейтенант Крейтон Абрамс пожаловался начальнику штаба ВСРВ, что в Хюэ три батальона вьетнамских морских пехотинцев продвинулись меньше чем на полквартала за три дня: «В этот период острой необходимости… если морские пехотинцы окажутся не в состоянии [оправдать ожидания] … они должны быть лишены права быть частью ваших вооруженных сил»[912]. Дэвид Бранниган на NBC заявил, что южновьетнамские войска больше грабят, чем воюют. Позже Фред Вейанд сказал: «Некоторые из них сражались отлично, не уступали нам… Но очень многие, стоило им почувствовать, что пахнет жареным и враг может взять верх, бежали с поля боя»[913].
На 5-й день боев в Сайгоне, 4 февраля, командующий региональными силами НФОЮВ предложил провести общее отступление, но партсекретарь немедленно отверг эту идею. Позже партийное руководство жестко раскритиковало некоторых командиров за нехватку решимости, хотя было очевидно, что это являлось не более чем попыткой переложить с себя вину за провал наступления, которое было инициировано во многом на основе ложных предположений. 4 февраля Данг со своим штабом официально отметил 38-ю годовщину со дня основания вьетнамской коммунистической партии, после чего они сели на велосипеды, доехали до парома и перебрались на другой берег реки Сайгон. На следующий день, 5 февраля, когда американцы усилили артобстрел, и потери выросли еще больше, вьетконговцы ушли из столицы. ЦУЮВ приказал подразделениям ВК отступить из центра города и продолжать бои на окраинах; один из батальонных командиров безуспешно попытался возразить: «Пригороды — это мясорубка! Если мы попытаемся там удержаться, мы потеряем кучу народа!»[914] Как бы то ни было, отступление началось: вялые струйки выживших потекли от Сайгона обратно, в относительно безопасные укрытия Камышовой равнины.
6 февраля Джон Чейссон писал домой: «Ген. Уэстморленд держится довольно хорошо, но пресса начинает вешать на него всех собак». Глава КОВПВ по-прежнему был одержим Кхешанью. 8 февраля он телеграфировал в Пентагон: «Хотя я считаю, что мы можем удержать Кхешань, вполне может случиться, что ситуация обернется неблагоприятно для нас. Если мы потеряем [базу], очень важно быстро ее вернуть, вот почему в этот район мною была направлена 1-я кавалерийская дивизия… Разумная предосторожность требует быть готовыми к худшему сценарию»