Как утверждало командование ВНА, 45 % их собственных потерь были вызваны воздушными ударами, столько же — артиллерийскими обстрелами, и менее 10 % — стрелковым оружием. К окончанию Тетского наступления потери северовьетнамских сил в северном секторе составили 12 000 человек убитыми, из которых были признаны 6000, и 15 000 ранеными. Осада Кхешани продолжалась всю весну. С объективной точки зрения эта операция стала сокрушительным военным провалом для ВНА, потерявшей по меньшей мере десять человек в расчете на каждого убитого американца. Однако же в глазах многих наблюдателей психологическое поражение потерпело именно КОВПВ во главе с Уэстморлендом, а также СМИ, которые повелись на этот блестящий обманный маневр коммунистов.
К ночи с 4 на 5 февраля коммунистические силы в Хюэ понесли огромные потери — 1000 человек убитыми и 4000 ранеными — и столкнулись с острой нехваткой боеприпасов и продовольствия. Но, когда командиры ВНА и ВК запросили разрешения оставить город, им было отказано. Им сообщили, что вскоре будет налажена выброска грузов с самолетов, для чего следует подготовить сигнальные огни, а также что 18 февраля начнется новая волна наступления по всей стране и что подкрепления уже в пути. Позже один из старших офицеров с горечью заметил, что командование предало доверие своих людей, умышленно создав у них ложные надежды[928]. Никто из высокопоставленных членов партии не осмеливался открыто признать плохие новости. По словам полковника ВНА Нгуен Ана, «все боялись обсуждать эту тему из страха быть обвиненными в трусости или идеологическом заблуждении»[929].
Когда вице-президенту Ки сообщили, что американцы из уважения к культурному достоянию Вьетнама не решаются бомбить храмы и дворцы Хюэ, в которых сосредоточились коммунисты, тот ответил с характерной безжалостностью: «Эти здания построили люди. Люди их и восстановят. Выбейте их оттуда!»[930] С этого момента артиллерия и авиация наносили удары по цитадели, как только позволяла погода. Но освобождение города все равно происходило мучительно медленно — по нескольку сотен метров руин за день. Американские морпехи окончательно прониклись презрением к своим южновьетнамским союзникам. Экипаж одного из танков ВСВР во время боя заперся внутри машины; американский морпех вскарабкался на башню, расстрелял всю ленту башенного пулемета, но, когда принялся барабанить в люк, чтобы ему дали боеприпасы, ему не открыли[931].
Из окопов к северу от Хюэ лейтенант Энди Уэстин писал своей жене Мими: «Знаешь, милая, впервые с тех пор, как я здесь, прошлой ночью я плакал. Все наши плакали, даже командир… Наш батальон попал в ловушку гуков… Это была кровавая бойня! Командование было уверено, что гуки ушли, поэтому мы спокойно двинулись к этой опушке… Я никогда не видел ничего подобного и надеюсь, что никогда больше не увижу»[932]. По мере того как росли потери, американцы все меньше беспокоились о безопасности мирных граждан и тем более об их имуществе: ожесточенные гибелью своих товарищей и яростным сопротивлением коммунистов, они поливали все вокруг градом бомб, снарядов и пуль, вызывая множество бессмысленных разрушений и жертв. Чтобы очистить от коммунистов полосу шириной в 1,5 км в южной части города между комплексом КОВПВ и каналом Фыкан, потребовалось четыре дня упорных уличных боев, в ходе которых врага выбивали из зданий огнем из танков, огнеметов и 106-мм безоткатных орудий. Но на другом берегу реки все попытки сил ВСРВ захватить цитадель так и не увенчались успехом.
11 февраля батальон морской пехоты, где служил капитан Майрон Харрингтон, был отправлен в Хюэ по шоссе № 1: «Никто не знал, что там творится»[933]. Командиров поверхностно проинструктировали о тактике уличных боев, «о которых мы не имели ни малейшего представления». 13 февраля рота Альфа их батальона понесла тяжелые потери при попытке закрепиться в цитадели. На следующий день рота Дельта под командованием Харрингтона, двигаясь вверх по реке на десантном катере и нескольких джонках, попала под интенсивный обстрел. Тем же вечером Харрингтону как бы между прочим сообщили: «Завтра отправишься со своими людьми брать ворота Донгба». «Я был напуган до смерти», — позже признался он.
Он провел бессонную ночь, отчасти из-за беспокойных мыслей, отчасти из-за непрерывного гула артиллерии. Утром 15 февраля Харрингтон во главе отряда из 100 человек пробирался по дренажной канаве на территории цитадели, благодаря небеса за то, что груды щебня прикрывают их передвижение. «Внезапно стало очень тихо — говорят, такая же обманчивая тишина стояла на японских пляжах на тихоокеанском побережье во время Второй мировой войны». И в этот момент коммунисты открыли огонь; его посыльный почти сразу же был ранен. «Огонь был таким интенсивным, будто мы находились на 300-метровом стрельбище в Куантико. Я не слышал даже своих мыслей. Один из моих взводных лежал у самой стены, он был ранен осколком гранаты от РПГ, его рация была разбита. Я отправил к нему нескольких людей, но все они были ранены». Тогда Харрингтон приказал сержанту Мори Уитмару взять взвод и забраться на стену. «Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего, но сделал это».
Морпехи начали продвигаться к основанию воротной башни Донгба, находящейся в середине западной стены цитадели. Рядом грохотал танк под командованием молодого лейтенанта по имени Моррис, поддерживающий их огнем своего орудия: «Он был великолепен». К Харрингтону подбежал чернокожий морпех и с полушутливым ликованием похвастался: «Я только что заработал свое третье Пурпурное сердце!»{48} «У него всего лишь была немного распорота кожа на груди, — вспоминал Харрингтон, — поэтому я назначил его своим посыльным и сказал, чтобы он отнес боеприпасы парням на стене. Я так и не успел выучить имена большинства моих людей. Я просто приказывал им идти на смерть. Отвратительное зловоние смерти стояло повсюду. Когда ты ел свой сухпаек, еда тоже воняла смертью».
В разгар этой кровавой бойни произошло неожиданное событие: к Харрингтону подбежал молодой лейтенант, который представился как Джо Аллен и сказал, что прибыл в его роту только накануне. «Капитан, неделю назад я видел вашу жену и дочь», — вдруг выпалил он. «Посреди шквала взрывов и пуль у меня перехватило дыхание, — вспоминал Харрингтон. — Мои мысли унеслись далеко отсюда, от этого боя, и это было очень плохо». Только через несколько часов после полудня еще одна группа во главе с капралом Бобом Томсом — отважным воином, чья униформа к тому моменту превратилась в лохмотья, — забралась на высокую крепостную стену. К 16:30 они захватили плацдарм у башни, потеряв 6 человек убитыми и 40 ранеными из сотни с лишним бойцов. На следующее утро, 16 февраля, в 04:00 коммунисты контратаковали. После ожесточенного сражения люди Харрингтона захватили полуразрушенную башню — внутри они нашли 24 вражеских трупа.
Сразу после этого рота Харрингтона, в которой осталось всего 39 человек, получила приказ приступить к зачистке жилых кварталов внутри цитадели: это было медленным и мучительным делом, требовавшим огромного напряжения. «У противника было две недели, чтобы подготовить свои позиции. Мы же достигли такого состояния, когда тебе уже все равно, будешь ли ты жить или умрешь. Мы были в полной прострации. О какой боеспособности могла идти речь? Но наверху никто не понимал, что происходит. Из штаба на нас наседали: „Какого черта вы так долго возитесь с горсткой коммунистов?“» Их командир, майор Боб Томпсон, принял на себя весь гнев Крейтона Абрамса за медленное продвижение и даже был снят с должности, пока не вмешалось командование Корпуса морской пехоты и не отменило приказ. Харрингтон с удивлением узнал, что представлен к награждению Военно-морским крестом: «Я не считал, что достоин этой награды». Но другие считали иначе.
22 февраля в 06:30 остатки ВНА, оказавшиеся в ловушке внутри цитадели, предприняли отчаянную попытку прорыва. Некоторые южновьетнамские солдаты дрогнули и бежали со своих позиций, несмотря на угрозы лейтенантов пристрелить их. В конце концов 23 февраля в 05:00 бойцы элитной роты Хак Бао — «Черные пантеры» — сбросили с крыши императорского дворца флаг НФОЮВ и водрузили на нем свое знамя. Как только они это сделали, из декоративного пруда рядом с дворцом вылез полуголый человек — это оказался боец ВСРВ, старший брат капитана Фам Ван Диня, который все 20 дней скрывался среди зарослей в воде и выбирался только по ночам в поисках еды. В общей сложности в битве за Хюэ ВСРВ потеряли 458 человек убитыми и более 1000 ранеными — это свидетельствовало о том, что не все южновьетнамские солдаты были трусами; по крайней мере, некоторые сражались героически. Армия США потеряла 74 человека убитыми и 507 ранеными, Корпус морской пехоты — 142 человека убитыми и 857 ранеными. По приблизительным оценкам, погибло около 6000 мирных жителей, многие из них — от «дружественного огня».
На следующий день после взятия цитадели Боб Келли из USIA писал Фрэнку Скоттону: «К югу от реки не осталось ни одного целого здания. На улицах — останки сгоревших автомобилей, бронетехники, деревьев. Всюду пробоины от ракет и снарядов калибра 203 мм… Все дома и магазины вокруг большого рынка, напротив которого всегда приставали сампаны, разрушены. Они использовали все без разбора — напалм, слезоточивый газ, снаряды калибра 203 мм и 220-кг бомбы. Эти ублюдки в Сайгоне понятия не имеют о масштабах проблемы… Что меня бесит больше всего, так это слышать, как наши тупоумные генералы говорят: „Мы знали, что это произойдет“ — как будто они всё знали и намеренно позволили этому случиться! А теперь, потерпев сокрушительное поражение, они заявляют о победном разгроме противника». Гнев Келли усугублялся тем, что он был свидетелем бегства многих южновьетнамских чиновников и солдат.