Вскоре действительно прибыл Ливингстон с ротой «Эхо» и бросился в бой, паля из своей.45-калиберной «масленки»{50}. Полковник Халл по рации властно требовал у Уэйса отчета: как идет атака? «Используйте свое преимущество! — настаивал он. — Не тормозите, развивайте свой успех!» В 13:40 противник под Диньто двинулся в контратаку, спровоцировав яростный ближний бой. От интенсивной стрельбы у Ливингстона заклинило его «масленку»; он бросил ее и схватил винтовку. У многих морпехов М-16 вышли из строя, и им пришлось перейти на пистолеты. В конце концов даже такой несгибаемый воин, как Ливингстон, понял всю бесполезность сопротивления. «Мы не можем здесь оставаться, — по рации сообщил он Уэйсу, — мы погубим всех наших ребят». Они начали понемногу отступать, с трудом сдерживая мощный натиск противника. Ливингстон был везде и всюду, пока в 14:30 не был ранен одновременно пулеметной пулей в ногу и осколками гранаты в бедро. Его люди в смятении увидели, как их, казалось, бронированный командир рухнул на землю: «Из меня лило много крови, и я сказал им оставить меня. Но двое черных парней поволокли меня за собой»[997]. Ранение капитана вызвало панику: хотя многие проклинали его за неумеренную жесткость, одним своим видом он вселял в своих людей мужество. Ланс-капрал Фил Корнуэлл вспоминал: «Они разгромили нас. Нас осталось так мало, что в это трудно было поверить. Парни были злыми, и даже пошел слух, что капитана подстрелил один из наших, потому что из-за него мы оказались в этой бойне. Лично я был рад, что его вывели из строя — кто-то из своих или гук, не имеет значения»[998]. Но без Ливингстона рота «Эхо» мало чем отличалась от кучки паникеров из «Браво».
Уэйс доложил Халлу: «Полковник, мы выдохлись». Но тот оставался неумолим: «Уэйс, вы должны продолжать давить! Продолжать наступать!» Механизированное подразделение ВСРВ вот-вот начнет атаку по левому флангу, что отвлечет внимание врага, пообещал он. Приказ Халла не допускал возражений: возобновить атаку на Диньто силами роты «Гольф» и роты «Фокстрот», от которых к тому моменту осталось всего 54 боеспособных солдата, многие из которых были вооружены вражескими АК-47, поскольку их М-16 вышли из строя. Как жест отчаяния Билл Уэйс принял решение лично возглавить атаку: голодные и измотанные — его люди не спали уже три ночи — жалкие остатки его батальона едва ли представляли собой эффективную боевую силу.
Атака началась относительно спокойно, но неожиданно морпехи оказались под обстрелом с левого фланга, где должны были наступать южновьетнамцы. Радист Уэйса связался с их американским советником и сказал, чтобы они смотрели, куда палят. В этот момент Джон Малнар воскликнул: «Эй, полковник, это не ВСРВ, это ВНА!» Никакой атаки механизированного подразделения ВСРВ не было и в помине; официально причины этого так и не были объяснены, хотя можно предположить, что они были те же, что и у других подобных провалов: в лучшем случае — плохая коммуникация; в худшем случае — намеренное нежелание рисковать своими головами. Люди Уэйса оказались под огнем со всех сторон. В 15:05 они с яростными криками бросились в атаку, но в этот момент Джеймс Батлер, который со своей ротой F должен был следовать за ротой G на восточном фланге и прорваться вперед, сообщил, что его рота пригвождена к земле и несет большие потери. Позже Батлер утверждал, что в точности выполнял приказы, однако Уэйс настаивал на том, что он неправильно их понял — умышленно или нет. Последующий доклад полковника положил конец карьере Батлера в Корпусе морской пехоты.
В 16:45 две роты ВНА контратаковали остатки роты «Гольф», спровоцировав паническое бегство среди оставшихся в меньшинстве американцев. Морпех окликнул офицера, который пристально смотрел вперед: «Сэр, оглянитесь, все уходят!» Уэйс и «Большой Джон» Малнар перестреливались с наступающим противником на дальности прямого выстрела. Как позже вспоминал один морпех, «начался хаос, люди кричали: „Отходим! Отходим!“». Слева и справа от Джея Варгаса все были убиты. По Малнару, прикрывавшему отход с помповым дробовиком, выпалили из РПГ, оборвав жизнь этого легендарного воина, пережившего самые кровопролитные сражения с японцами, северными корейцами и китайцами. Уэйс был ранен пулей из AK-47 и потерял сознание; двое морпехов вытащили его на себе с поля боя. Лейтенант Джадсон Хилтон, передовой авианаводчик, разрядил во врага свой гранатомет М-79 и заполз обратно в канаву. Один морпех почему-то бежал по полю боя нагишом — в одних только пехотных ботинках. Джей Варгас получил три ранения, но продолжал командовать отходом, за что впоследствии был награжден медалью Почета. В общей сложности в атаках на Диньто 2-й батальон потерял погибшими 41 человека.
Той же ночью северовьетнамцы отошли от Диньто и другой батальон морской пехоты занял деревню. Американское командование подвело итоги: по его данным, за три дня боев пехота уничтожила 537 солдат противника, и еще 268 солдат были уничтожены артиллерийскими и воздушными ударами. Обеспечивая огневую поддержку 2-го батальона 4-го полка, военные корабли выпустили 2383 снаряда, артиллерия — 5272 снаряда, минометные расчеты — 1147 мин; было нанесено 27 воздушных ударов. Батальон потерял 81 человека убитыми и 297 ранеными, еще около 100 получили легкие ранения; половина всех потерь пришлась на последний день боев, 2 мая. В одном взводе, в котором на начало сражения было 48 бойцов, осталось всего трое. Что касается всего батальона, то 30 апреля он насчитывал 650 человек и день спустя был усилен еще двумя сотнями; через три дня в нем осталось всего 150 боеспособных морпехов под командованием «Фрица» Уоррена, единственного офицера, оставшегося в строю.
Коммунисты никогда не публиковали цифры своих потерь при Дайдо. Хотя приводимая американцами статистика вряд ли правдоподобна, потери ВНА, вероятнее всего, были гораздо выше американских. В официальных документах командования ВНА имеются скрытые намеки на это: «Мы тоже понесли потери… Боевая мощь нашей пехоты в этом районе на данный момент ограничена… В [6-м батальоне 52-го пехотного полка] осталось мало солдат»[999]. Тем не менее сражение при Дайдо в очередной раз наглядно показало ограниченную эффективность воздушной и артиллерийской огневой мощи против хорошо окопавшихся войск. Джим Ливингстон был впечатлен: «Они легко не сдаются. Эти маленькие упрямые ублюдки понимают, что такое хорошее укрытие. Вы сажаете их в земляное укрепление — и они будут сражаться до смерти»[1000]. Тактической ошибкой американцев при Дайдо, как и во многих других сражениях, было то, что они становились хорошо заметными, уязвимыми мишенями, в то время как противник предпочитал не выставлять себя напоказ.
Северовьетнамцы заявили о своей победе и раздавали медали так же щедро, как и американцы. Они утверждали, что 2 мая противостояли трем батальонам морской пехоты и «значительным подразделениям 73-й воздушно-кавалерийской бригады США» — такой бригады попросту не существовало. Их отчет о сражении гласил: «Американский батальон был плотно сгруппирован, поэтому люди погибали и получали ранения в больших количествах… Всего за 30 минут их организованное наступление распалось, и целый батальон был разбит вдребезги… на поле боя осталось лежать больше 200 тел… Кровь американских агрессоров окрасила воды реки Кыавьет в красный цвет… За полдня почти 500 американцев расплатились жизнями за свои преступления»[1001]. Как утверждал летописец ВНА, из десяти оставшихся в живых американцев «двое впали в безумие от пережитого ужаса». Этот рассказ заслуживает внимания хотя бы потому, что позволяет понять, как в современном Вьетнаме XXI в. преподносят историю этой войны. Однако слова героя романа Бао Ниня подчеркивают общность опыта всех пехотинцев, будь то американцы, северовьетнамцы или их собратья с Юга: «Одни люди смелые, другие нет». Северовьетнамские солдаты испытывали уважение к американской огневой мощи, «даже если американцы не понимали их народ».
Спустя полвека трудно оценить сражение при Дайдо иначе, чем как акт совершенной глупости и безумства — точка зрения, разделяемая многими выжившими. По словам 22-летнего санитара «Дока» Питтмана: «Это была абсолютная — абсолютная — дурость, и я всегда считал, что за это кого-нибудь нужно вздернуть на виселице»[1002]. Многие морпехи винили в произошедшем Уэйса, хотя он выполнял настоятельные приказы полкового штаба, сам был ранен, не мог ходить три недели и вернулся к службе только через год. Как к этому отнеслась его жена Этель? «Она была добра со мной — добрее, чем я заслуживал». Многие справедливо возлагают вину на полковника Милтона Халла и генерал-майора Ратвона Макклюра Томпкинса, командовавшего 3-й дивизией морской пехоты. Именно эти старшие офицеры 30 апреля отправили две роты на зачистку берега реки Бозьеу, не имея представления, какие силы сосредоточил там противник, и, что самое труднообъяснимое, после первых ожесточенных столкновений 1 и 2 мая настаивали на продолжении фронтальных атак. Уэйс вспоминал: «Не думаю, что Томпкинс в полной мере осознавал, что происходило. Казалось, он пребывал в каком-то ступоре. На третий день, когда они приказали нам продолжить наступление, я прямо сказал: „Это глупо“»[1003].
Генерал Крейтон Абрамс как-то заметил в разговоре со своими штабными офицерами: «Я все думаю: что, если бы мы могли обменяться с ними [с ВНА] командующими дивизий? Мы бы отдали им парочку наших, они нам — пару своих»[1004]. По его словам, он был уверен, что союзники вряд ли бы проиграли от такого обмена, вероятно думая в этот момент о Томпкинсе. Полковник Халл впоследствии утверждал, что под Дайдо американцы столкнулись с двумя полками ВНА. Его описание ситуации 2 мая являет собой удручающую пародию на реальность: «После трех очень мощных контратак 2-й батальон 4-го полка понес некоторые потери, но дисциплина была на высоком уровне, солдаты были полны боевого духа и рвались продолжить атаку, чтобы отбросить врага назад. Но я… решил, что необходимо дать батальону небольшую передышку»