Киссинджер покинул зал переговоров ликующим, но вышел из себя, когда Джон Негропонте из Госдепартамента заметил, что Сайгон никогда не пойдет на такую сделку. «Ты не понимаешь, — обрушился на него Киссинджер. — Я собираюсь согласиться на их условия!.. Я хочу закончить эту войну до выборов»[1304]. 12 октября он вернулся в Вашингтон, бурля энтузиазмом: коммунисты готовы подписать соглашение; до дня голосования оставался почти месяц. «Сделка, которую мы заключили, господин президент, намного лучше того, о чем мы мечтали, — сказал он Никсону. — Я имею в виду, что это полностью, бесповоротно уничтожит Макговерна»[1305].
Никсону повезло, что его оппонент-демократ на выборах 1972 г., сенатор Джордж Макговерн от Южной Дакоты, был одним из самых слабых кандидатов в президенты в современной истории. Если бы президенту пришлось соперничать с сенатором Эдвардом Кеннеди, который на всю жизнь запятнал свою репутацию постыдной историей на острове Чаппакуиддик, он, скорее всего, все равно одержал бы победу, но в этом случае его политика во Вьетнаме стала бы куда более опасным источником головной боли. Кеннеди называл вьетнамизацию фарсом, единственная цель которого — создать завесу благопристойности вокруг сделки, заключенной с коммунистами накануне выборов. Он был прав: за закрытыми дверьми все дебаты в администрации были сосредоточены только на продолжительности политически приемлемой паузы, прежде чем коммунисты придут к власти в Сайгоне. Киссинджер считал, что 18 месяцев вполне достаточно. В августе он сказал Никсону: «Если мы договоримся, скажем, в этом октябре, то к январю 1974 г. всем будет на это наплевать».
Обсуждая сделку с Никсоном, Киссинджер назвал выплату репараций «лучшей для нас гарантией того, что они будут соблюдать соглашение». На тот момент весь бюджет иностранной помощи США составлял меньше $2 млрд, но президент снисходительно сказал: «Дай им десять миллиардов»[1306]. На обеде с Холдеманом и Хейгом Никсон распорядился налить всем «Шато Лафит-Ротшильд» 1957 г. Это был жест невиданной щедрости: как правило, изысканные винтажные вина из подвала Белого дома предназначались только для бокала президента; подчиненные довольствовались калифорнийским красным. После этого он взял на себя труд составить письменную инструкцию для Киссинджера, предупредив о том, что срок выборов не должен никоим образом влиять на то, что говорится или делается в отношении Северного или Южного Вьетнама: этот документ мог бы возвысить президента в глазах историков, если бы не очевидное расхождение с теми устными заявлениями, которые на протяжении всех последних месяцев делались им в Белом доме.
Между тем 17 октября в Париже разгорелись препирательства по поводу пленных: помимо непосредственно военнопленных Ханой требовал освобождения почти 30 000 гражданских лиц, удерживаемых Сайгоном как подозреваемых в причастности к коммунистической партии и партизанской деятельности. Киссинджер выражал опасения, что Тхиеу никогда не согласится на это условие. Советнику по национальной безопасности еще только предстояла геркулесова задача — убедить президента Южного Вьетнама одобрить соглашение, в выработке которого он не принимал никакого участия, но от которого полностью зависело будущее его осажденной страны. Никсон сказал Киссинджеру: «Тебе в любом случае придется жестко на него надавить»[1307]. Когда президентский эмиссар прибыл в Сайгон, его ожидал ледяной прием: разведка предупредила Тхиеу о готовящейся в Париже сделке задолго до того, как американцы сочли необходимым поставить его в известность. Капитан Фан Тан Нгыу, сотрудник Специальной службы, составил официальное донесение, в котором сообщалось, что, согласно информации от высокопоставленного двойного агента, известного как «Источник из Тэйниня»[1308], коммунистическое руководство уверено в скором подписании мирного соглашения, которое, как это прекрасно осознавал Тхиеу, станет фатальным для его режима[1309].
Однако Киссинджер попытался убедить Тхиеу в том, что войска северян постепенно покинут его страну: «Наши военные считают, что без доступа регулярного подкрепления северовьетнамские силы, которые сегодня находятся на Юге, будут вынуждены уйти»[1310]. Он пообещал щедрые поставки нового американского оружия, чтобы укрепить оборону Южного Вьетнама перед подписанием договора. На протяжении всего года Киссинджер уверял коммунистов, что, если те гарантируют «пристойную паузу», после подписания соглашения Соединенные Штаты выведут остатки своих войск и прекратят всякое вмешательство в Южном Вьетнаме. Теперь же он обещал Тхиеу полностью противоположное, заверив того в немедленной военной поддержке, если Ханой нарушит условия соглашения: «Это немыслимо, чтобы президент Никсон остался в стороне, если Северный Вьетнам возобновит агрессию».
Крейтон Абрамс, недавно приведенный к присяге в качестве начальника штаба армии, присоединился к советнику по национальной безопасности в его попытках убедить Тхиеу, что американцы — люди слова. На проникновенный аргумент Киссинджера: «Вы должны доверять мне» — вьетнамец ответил, что не видит для этого причин. Американец со лживым сожалением посетовал, что они не успели подготовить проект соглашения на вьетнамском языке. Но Тхиеу уже прочитал резюме, распространявшееся коммунистами на уровне глав районных ячеек, которое его разведка получила от «источника из Тэйниня».
На встрече 21 октября министр иностранных дел Тхиеу передал Киссинджеру список из 23 условий, которые сайгонское правительство требовало внести в проект Парижского соглашения, первым из которых был полный вывод северовьетнамских войск с территории Южного Вьетнама. «Думаю, нет никакой возможности заставить их согласиться на это», — прямо сказал Киссинджер[1311]. Никсон телеграфировал своему советнику, чтобы тот использовал все рычаги давления на Тхиеу, но при этом «не довел его до того, чтобы публично порвать с нами до 7 ноября». На следующее утро, 22 октября, Киссинджер обрушил на Тхиеу лавину угроз и посулов, после чего улетел в Пномпень, чтобы ввести в курс дела президента Лон Нола.
К вечеру американский эмиссар вернулся в Сайгон и снова встретился с Тхиеу, но услышанное его не обрадовало. Вьетнамец назвал готовящуюся сделку обманом. Совет национального примирения, сказал он, это просто завуалированное коалиционное правительство: «США вступили в сговор с Советами и Китаем. Если вы согласитесь с присутствием здесь северовьетнамских сил, народ Южного Вьетнама будет считать, что Соединенные Штаты предали его, а Северный Вьетнам выиграл войну». Киссинджер попытался возразить: «Мне глубоко неприятно ваше предположение о том, что мы могли сговориться с русскими или китайцами». Несколько раз в ходе встречи президент разражался слезами. Одним из его главных аргументов было то, что, соглашаясь оставить часть территории Южного Вьетнама под контролем коммунистов, США фактически приговаривали его страну к смерти: разделенное подобно «шкуре леопарда» государство было очевидно нежизнеспособным. Кроме того, коммунисты и антикоммунисты получали равный статус в будущем Национальном совете. Киссинджер связался с Белым домом и предупредил, что упрямство Тхиеу грозит серьезным кризисом. Он также телеграфировал в Ханой, чтобы выразить свой гнев по поводу того, что премьер-министр Фам Ван Донг раскрыл бо́льшую часть обсуждаемых условий мирного соглашения интервьюеру из Newsweek, тем самым только обострив тревожную лихорадку в Сайгоне.
Вернувшись в Вашингтон, Киссинджер поспешно продолжил делать то, в чем обвинял его Тхиеу: первым делом он пригласил советского посла Добрынина в Белый дом и попросил Москву объяснить Ханою, что за две недели до выборов администрации США приходится публично говорить и действовать так, чтобы избежать открытого разрыва с Сайгоном. Он также умолял Москву надавить на руководство Северного Вьетнама, чтобы оно согласилось хотя бы на символический вывод войск с Юга. «Ханой может решить, что мы намеренно затягиваем подписание сделки, чтобы дождаться 7 ноября, а затем продолжить бомбардировки или что-то в этом роде, — сказал Киссинджер советскому послу. — Но я даю вам клятвенное заверение от лица президента, что это не так»[1312]. В тот же самый момент в Овальном кабинете на другом конце коридора Никсон сказал Александеру Хейгу: «После выборов мы разбомбим их к чертовой матери. Пока я не стал говорить об этом Генри, но мы это сделаем».
Все в Белом доме старались убедить друг друга в том, что предательство Южного Вьетнама вовсе не было предательством как таковым, поскольку сайгонский режим по большому счету никогда не был легитимным правительством. Хейг сказал Никсону: «Если Тхиеу не способен победить с миллионной армией и всем тем оружием, что у него есть, он не стоит того, чтобы его спасать!» Киссинджер сказал Никсону: «Я пришел к заключению, господин президент, как бы неприятно мне ни было об этом говорить, что вся система в Южном Вьетнаме выстроена вокруг войны, которую мы ведем, и эти парни попросту не могут себе представить, как они будут жить при мире. Они напуганы не столько коммунистами. Их пугает перспектива мира»[1313].
Обсуждая с Никсоном вероятность слишком быстрого краха сайгонского режима, Киссинджер уверенно заявил: «Я думаю, что мы с честью выпутаемся из этого дела. Они не рухнут так быстро». 24 октября он сказал китайскому послу с характерным для себя самоуничижительным остроумием: «Кажется, я добился единства среди вьетнамцев — те и другие меня ненавидят». Ожидая своей машины, посол спросил у помощника Киссинджера, есть ли надежда на то, что соглашение будет подписано до дня выборов. Тот ответил, что такая задержка играет на руку коммунистам: если ссора с Сайгоном случится до 7 ноября, президент будет вынужден занять его сторону против Ханоя; после выборов все будет наоборот