Вначале Рэмзи пытался убедить вьетконговцев, что он — всего лишь малозначительное гражданское лицо. В ответ на что они небезосновательно спросили: почему тогда ты был вооружен карабином AR-15? А как насчет гранат в кабине грузовика? Что касается его малозначительности, то коммунистам было известно о том, что The Washington Post назвала его «самым важным пленным на сегодняшний день», чей гражданский ранг соответствовал рангу подполковника[1350]. Агентство Associated Press охарактеризовало его как «одного из самых компетентных и осведомленных гражданских сотрудников миссии США». Рэмзи был высокообразованным человеком, чей взгляд на войну был сформирован под влиянием идей Фукидида и Сунь-Цзы. Его отец, правительственный чиновник в отставке, в свое время был одним из проводников «Нового курса» Рузвельта, выводившим страну из Великой депрессии. Даг разделял цинизм отца в отношении политических назначенцев на государственных должностях, которые не могли сравниться с честностью и компетентностью профессиональных управленцев. По окончании Гарвардского университета, где среди его преподавателей был «Мак» Банди, Рэмзи два года прослужил в разведке ВВС США на Окинаве, в Японии. Затем он начал дипломатическую карьеру в ливанском отделе Госдепартамента и отказался от предложения перейти в ЦРУ, потому что всегда плохо относился к Джеймсу Бонду. Но вьетконговцы были убеждены, что он — высокопоставленный офицер разведки.
Рэмзи и другие пленные, находившиеся во вьетконговских лагерях, были избавлены от пыток, которым подвергались их собратья по несчастью в Ханое до 1969 г., но были вынуждены терпеть куда худшие тяготы и лишения. Они не знали, какая участь их ожидает: вьетконговцы нередко казнили американских пленных. Рэмзи узнал, что незадолго до того, как он попал в плен, партизаны расстреляли двух американцев — сержанта Кена Рорабака и капитана Гумберта Версаче: их привели к столу, якобы накрытому для «пира», и пустили пули в затылок[1351]. Рэмзи попросил своих тюремщиков, чтобы, когда его решат убить, ему дали 15 минут — написать письмо родителям. Первые два года в плену он пребывал в постоянном страхе, страдая бессонницей и ночными кошмарами, представляя картины собственной казни: «Не знаю, как моя психика это выдержала».
Он был вынужден просить разрешения у охранников, чтобы сесть, лечь, почистить зубы; те сопровождали свои приказы свистом. Если пленный отказывался от любой коммуникации, вьетконговцы его попросту расстреливали. Благодаря своему знанию вьетнамского языка Рэмзи заводил с допрашивавшими его коммунистами пространные беседы, честно говоря им, что, по его мнению, лучшим строем для их страны был бы сельский социализм. В конце концов они заставили Рэмзи написать пропагандистское заявление на этот счет и затем жарко спорили о том, достаточно ли смиренными были использованные им формулировки. Коммунистов интересовал вопрос, какими силами США могут вторгнуться на Север. В конце концов Рэмзи предположил, что США могут отправить 400 000–700 000 человек, в ответ на что офицер ВК одобрительно кивнул: «Теперь ты стоишь на пути к жизни»[1352]. Голод был хроническим. Некоторые пленные умирали от летальной брезгливости, отказываясь есть предлагаемую им еду, — эта проблема, как и состояние «сдавшегося человека», были известны еще американским пленным в Северной Корее. Майор морской пехоты Дон Кук, наоборот, заставлял себя есть собственные рвотные массы, чтобы не умереть от истощения.
Рэмзи страдал от множества болезней: анкилостомы, тифозного состояния, цинги, гепатита, бери-бери. Малярия атаковала всех без разбора — одной из ее многочисленных жертв стал заместитель коменданта лагеря; сам Рэмзи перенес 123 приступа[1353]. Разумеется, не обходилось без дизентерии и ее амебной разновидности. Малейшая рана мгновенно инфицировалась. Позже Рэмзи так описал свое состояние и состояние других пленных: «Каждый из нас превратился в усохшую, жалкую пародию на прежнего себя… иногда человек становился настолько слабым, что его приходилось носить в уборную на руках, и зачастую он обделывался по пути. Пока пленные не привыкали к такой лагерной жизни, это было унизительным опытом для взрослых людей, особенно для воинственных мачо из числа офицеров спецназа и морпехов. Но еще хуже было по несколько часов или даже дней проводить в собственном дерьме и блевотине, потому что тебя заковали в кандалы и/или ты сидел в одиночной клетке»[1354]. Один пленный позже вспоминал, что как-то за день испражнился 84 раза.
Рэмзи описал один из приступов малярии, сопровождающийся судорогами, интенсивной дрожью и недержанием кишечника: «Под проливным дождем я, хватаясь за деревья и столбы, сумел доковылять до конца моей цепи, выкопать небольшую ямку, опорожниться в нее жидким поносом и вернуться назад, не потеряв сознания»[1355]. Но после этого ему не хватило сил забраться в гамак, и он свалился в жидкую грязь, где просидел минут десять, «слишком обессилевший даже для того, чтобы выругаться». Четыре дня он провалялся в жару и ничего не ел; острая фаза приступа продлилась две недели. Рядовой Чарли Крафт из штата Мэн позже так описал свои ощущения: «Казалось, будто кто-то засунул тебе в задницу шланг от пылесоса и высасывает все твои внутренности». Как-то во время очередного приступа малярии у Рэмзи начались судороги, и его товарищи решили, что ему конец.
Они носили такие же черные «пижамы», как и охранники, и проводили много времени в кандалах, прикованные к деревьям: «Тяжелая цепь в кровь истирала ноги, а большой замок больно стучал по лодыжке». Физический труд тяжело давался этим ослабленным людям: когда Рэмзи заставляли рубить деревья, он едва справлялся с сильным головокружением. Зимой 1969 г. пленных заставили построить для себя новый лагерь, что заняло у них пять недель. Временами между ними разгорались конфликты: каждый считал, что он работает больше других. Поскольку они не могли выместить свою злость на вьетконговцах, они оскорбляли друг друга сморканием и пуканием. Однако Рэмзи философски относился к своим соотечественникам, которые не отличались порядочным поведением, включая двух гражданских подрядчиков. «Большинство пленных, которым довелось многое претерпеть, перестают осуждать других, даже если те не выдержали тягот и сломались как личности»[1356].
В какой-то момент ЦУЮВ распорядилось освободить рядового Чарли Крафта. Комендант лагеря возразил, предложив отпустить вместо него Дона Кука, который находился в плену уже два года. К огромной чести Кука, он настоял на том, чтобы этим счастливчиком стал Крафт, поскольку было ясно, что солдат долго не протянет. Примерно через два года лагерь военнопленных посетил один из членов руководства ЦУЮВ, который сказал Рэмзи, что его решено оставить в живых при условии, что он не будет пытаться бежать. Когда Кук сказал этому высокопоставленному коммунисту, что он — верующий католик, вьетнамец, к его несказанному удивлению, ответил на латыни: «Pax hominibus bonae voluntatis» — «Мир людям доброй воли»[1357]. Рэмзи и Кук сдружились и устраивали многочасовые дебаты по вопросам католической веры.
На протяжении семи лет плена Рэмзи имел временный доступ всего к пяти книгам: «Приключения Тома Сойера», «Трое в лодке, не считая собаки», «Жизнь Дэвида Копперфилда» и двум работам австралийского коммуниста Уилфреда Бэрчетта. Библия, по понятным причинам, была запрещена, что доставляло дополнительные страдания верующим пленным. Однажды Рэмзи и Кук услышали по радио Би-би-си отрывок концерта Баха: «Мы оба плакали, как дети». На пятый год плена Рэмзи разжился колодой карт, которыми он раскладывал пасьянс «Солитер». Что касается мечтаний, то «иногда я представлял, как я в сшитом на заказ костюме от Brooks Brothers за $600 и паре элегантных туфель от Florsheim Imperials стою перед самым роскошным отелем на Лас-Вегас-Стрип у капота своего „Мерседеса 600“ и небрежно обнимаю красотку с восхитительными формами… потом я вставляю эту цветную фотографию 15×20 в рамку с подписью „Жаль, что тебя здесь нет“ и посылаю одному из наших охранников, который, как я сильно подозревал, питал тайное пристрастие к подобным вещам… Но такие мечты о мести меркли по сравнению с мечтами о вангоговских полях с вангоговским солнцем над ними, о горячей ванне, кока-коле, умных беседах и классической музыке на 90 децибел»[1358].
Рэмзи много размышлял на философские темы и о квантовой механике: «Поскольку крохотный мирок, в котором я был вынужден существовать, был абсолютно вне моего контроля, мне казалось разумнее всего занимать свою голову мыслями о Вселенной. Это была своего рода умственная мастурбация»[1359]. За семь долгих лет плена изредка находился повод для смеха: однажды курица упала в уборную, вылетела оттуда и отряхнула свои перья на политработника, которого никто не любил. В другой раз один из пленных серьезно заболел и не пришел на обед, на который было подано мясо обезьяны. Один американец взял с тарелки лапу примата и с наигранным вниманием осмотрел ее: он сказал, что хочет удостовериться в том, что не ест своего товарища. Время от времени кто-то из пленных умирал от болезни, что становилось тяжелым ударом для остальных. Дон Кук, которого Рэмзи назвал «образцом человеческой стойкости… человеком, который подбадривал меня своим примером и помогал держаться»[1360], умер от малярии в 1967 г. Майор Джон Шуманн несколько лет числился пропавшим без вести — впоследствии Рэмзи сообщил, что советник умер в лагере для военнопленных от почечной недостаточности.